Страница 9 из 14
Однажды, когда Суламифь возвращалась от родника и несла на плечах тяжелый сосуд с водой, Эвимелех завтракал на кровле дома, собираясь в поле к отцу и братьям. Наступило время созревания винограда, и перед юношей лежало несколько кистей с янтарными ягодами. Он думал о том, как благодатна земля, взрастившая эти сочные плоды, как изобретательна и благосклонна к человеку природа. Она подсказала ему, как ухаживать за виноградом и возделывать его лозы. Солнце и тепло научило человека производить вино, столь же ценное, как хлеб в еде и достаток в доме. На сердце Эвимелеха сошла такая истома, такая любовь к жизни, что он осознал, как невероятно счастлив наслаждаться этим утром, этим большим небом. Этим спелым виноградом, внутри которого, казалось, жили солнечные огоньки, щедро подаренные огромным светилом каждой ягоде, и прозрачные золотые брызги, оставленные в плодах гулким дождем и водой из ручья, что там, за холмом. Улыбаясь, он прикрыл глаза и поднял голову к огромному жаркому цветку – солнцу, и долго сидел так, пока красно-зеленые узоры не стали мешать его векам. Первое, что он увидел открыв же глаза – была стройная женская фигура, возникшая как-то вдруг, неожиданно над землей. Фигура плыла и приближалась, и Эвимелеху невольно подумалось, что и родная мать его когда-то вот так же шествовала к своему дому и несла сосуд с живительной влагой, чтобы напоить своего мужа и, возможно, других своих детей… Подобно гибкой виноградной лозе, молодая женщина росла и созревала для семейного счастья – замужества и материнства, а потом какие-то неведомые силы разлучили ее и дитя… Невольно руки его раскрылись навстречу идущей – и тут он понял, что видение его – это Суламифь, маленькая звонкоголосая Суламифь, несущая на своих плечах тяжелые кожаные мехи.
Ему вдруг открылось, что перед ним не просто девочка, названая сестра его, а чудесной красоты девушка, созданная для ласки и любви, нуждающаяся в помощи и защите. Его вдруг уколол ее взгляд, брошенный издалека, в груди заныло и забеспокоилось, а он продолжал пристально следить за ее движениями.
– Что с тобой, Эвимелех? – спросила она, поставив воду в положенное место у белой стены, и с удивлением глядя на него снизу вверх. – Отчего ты так странно смотришь на меня? Может, я окривела и подурнела? Или лицо мое перемазано в глине? Или гадкий паук сидит на моем платье? – она рассмеялась, поднялась на кровлю и протянула руку к юноше, чтобы по детской привычке взять его за запястье и повести за собой. Но, посмотрев в его глаза, она остановилась и отдернула руку. От пристального пытливого взгляда Эвимелеха ей стало неловко прикасаться к нему, лицо ее зарделось, и неведомые доселе стыд и смущение охватили ее. Она сделала несколько шагов вперед, оказавшись спиной к Эвимелеху, и снова спросила: – Что это, Эвимелех?
У меня пересохло в горле и сердце вдруг заколотилось? Что со мной?
– Не знаю, – обернувшись к Суламифь, ответил юноша. И голос его почему-то был хриплым и непослушным. – Не знаю.
И все изменилось для них. Если Эвимелеху приходилось долго бывать в отлучке – в поле или на пастбище, – он с тайным трепетом торопился домой и нес бело-розовые соцветья хны или благоухающие ветви дикой яблони. Она легко и с радостью принимала его дары, приносила воды, чтобы он мог умыться и избавиться от усталости. И у них было время поговорить. Она рассказывала ему о своих снах и мыслях, которые приходили ей на ум в этот день, а он делился впечатлениями об увиденном, о том, что слышал от пастухов и путников, встреченных им на пути к дому.
Время любить пришло неожиданно для Эвимелеха, и ему вдруг открылась глубина и прелесть красоты Суламифи – неброской, скромной и чистой. Отношения их были непорочны, юноша преклонялся перед ее девической хрупкостью и мудростью: ее суждения, на первый взгляд по-детски простоватые и недалекие, на поверку оказывались глубокими и зрелыми. Так однажды Эвимелех поделился с ней своими впечатлениями об увиденном на пастбище:
– Ты знаешь, сегодня я видел, как дикий зверь утащил овцу из соседнего стада. Я был далеко, поэтому не успел помочь отогнать леопарда. И тут неожиданно мне подумалось: а что, если бы зверь схватил меня, Эвимелеха? Я представил, как ты горюешь обо мне, Суламифь, и стало так страшно, так больно… Не за себя, а за тебя, моя любимая.
– Это было бы так печально, Эвимелех. Но знаешь, мне кажется, что ты все равно был бы жив для меня. Я верю, что человек не может покинуть своих любимых, даже если зримо не существует среди них. Я думаю, что ты все равно бы жил во мне, в окружающих меня вещах и предметах. Пока я буду помнить о тебе – ты жив. Только нужно научиться видеть и слышать, чувствовать и понимать.
– Как же научиться этому, Суламифь?
– Не знаю… Может быть, у мудрой природы. Каждое наше пробуждение подобно бархатному полету махаона: словно бабочка с желто-черными крыльями проделывает свой путь – так сменяет солнечный день темную ночь. Каждый год наступает момент, когда многие птицы – скворцы, горлицы, аисты – улетают, но возвращаются вновь. Земля время от времени отдыхает, а потом снова готовится к возрождению. Значит, и человек не может бесследно исчезнуть с лица земли. Человек бессмертен – пока жив в памяти человека, в памяти земли.
– Пожалуй, ты права, Суламифь. И я буду учиться у природы и у тебя… – Эвимелех брал Суламифь за руку, и они молча думали: каждый о своем, но каждый об одном и том же. Они просили бога о том, чтобы узнать о таинстве смерти им пришлось как можно позже. Хотя и знали, что жизнь человеческая – в руках провидения…
Глава 7. Смерть Иакова
А потом стал умирать Иаков. Однажды, возвращаясь с поля, он почувствовал жжение в груди и страшную слабость. Постояв с несколько минут и почувствовав облегчение, он снова двинулся в путь. Придя домой, он поужинал вместе со всеми домочадцами, как обычно, делясь новостями дня, шутил и ласкал свою любимую дочь, обнимал жену. А ночью ему снова стало дурно.
Страшная боль разрывала грудину его, будто в водовороте, закружилось его тело в тщетных попытках унять огонь, сдавливающий нутро. Позвали лекаря, и пока он шел, Иаков метался по дому, почти не слыша, как к нему обращались перепуганные, отчаявшиеся сыновья и жена. Словно демоны вертели его тело: раскачивали, таскали в рваных круговых движениях. Суламифь забилась в угол и сжалась, как будто зверек, загнанный ловким преследователем.
Наконец дождались лекаря.
– Мир вам, добрые люди, – поприветствовал он семейство. – Здравствуй, Иаков.
В ответ Иаков сделал слабую попытку поприветствовать лекаря, но всего лишь несвязные звуки сорвались с его бледных губ.
– О Игаэль, помоги нам! Избавь мужа моего от мучений! Посмотри, как ему плохо! – взмолилась Минуха.
Игаэль принялся осматривать Иакова. Он дал ему вина и смирны и Иакову через какое-то время полегчало. Боль унялась, и он смог лечь. Спустя некоторое время Иакову удалось заснуть.
– Что с ним? – уже в сотый раз спрашивала Минуха.
– Вероятно, большая рана в груди твоего мужа не дает ему дышать и говорить. Крепись, Минуха, ибо дни его сочтены. Не родился еще лекарь, который сумел бы вылечить болезнь твоего мужа. Я оставлю тебе питье, оно поможет облегчить страдания Иакова. Но помочь ему выжить может только бог.
Лекарь ушел, оставив Минуху и ее детей ждать…
С неделю Иаков продолжал бороться с недугом. Шея его отекла, ноги и руки, привыкшие трудиться, болели от долгого бездействия. Сухой кашель надоедливо изводил его и истощал последние силы. Минуха тенью ходила по дому. Иногда она принималась за привычную работу, но чаще сидела рядом с уходящим от нее в неведомый мир мужем и вспоминала их прошлое. Встречу, свадебный пир, рождение детей. Как один день, думалось ей, пролетела вся жизнь. Соблюдая законы милосердия и веры, жили Иаков и Минуха, работая, воспитывая детей своих и сироту Эвимелеха. Какой же грех совершили они, что бог так карает их? Может, слишком ласкова она была к чужому ребенку, ведь знала же она, что больше привязана к нему, нежели к своим кровным детям? Но при этом она всегда была готова на большие жертвы ради них во искупление этого невесть откуда взявшегося греховного предпочтения одного ребенка другим детям. Может, слишком много радости и любви поселилось в их доме, и господь решил, что они могут забыться в своем счастье и перестать чтить его законы, возомнив себя хозяевами своей жизни? Но ведь и радость, и благополучие в их семье – все было плодом огромного труда: каждодневных забот, мудрой предупредительности жены и мужа. Долгими ночами выхаживая детей от болезней, своим участием в их воспитании, поучительными рассказами о собственной жизни, а также историями и сведениями, почерпнутыми из памяти предков, – поднимали Иаков и Минуха своих сыновей и дочь. Чтобы выросли они готовыми к жизненным невзгодам, чтобы трудом и упорством, терпением и выносливостью сумели они добыть себе счастье. Какой же грех совершили они, какой?