Страница 8 из 13
Белокурая тем временем бросила цепкий взгляд на шпильки в руках Насти.
– От тебя проку чуть… – зашипела Настена Кате. – Ладно, эти возьму.
– А я бы на твоем месте вот те взяла, со стразами, – вклинилась белокурая. – Жемчуг, конечно, красиво, но облезет через неделю. Проверено.
Ее выщипанные бровки выразительно приподнялись. Настя закивала головой, еще раз с сожалением посмотрела на жемчужины и отдала их продавщице. Купила она те, что посоветовала белокурая, и вместе с Катей они вернулись на солнцепек.
Сухой до треска воздух дрожал от волн жара, идущих от стен домов и тротуаров. Редкие петунии, понатыканные в клумбу, склонили граммофончики цветков прямо до растрескавшейся земли. Поселок как будто вымер – ни одного человека на улице.
– Что за девушка это была, в магазине? – поинтересовалась Катя. – Светленькая.
– Это ж Женька Астапенко, дочка директора маслозавода. Та еще фря… На почте работает. И ее подружка, Надька. Всегда вместе, прямо «мы с Тамарой ходим парой». А Женька ко всему еще и богатая. За шмотками в город ездит. Да и вообще… Она с Костей Венедиктовым гуляет, знаешь, такой, высокий, который странный немного… Сохнет по нему страшно! Она ему и в армию писала! Правда, это не мешало ей с Матвеем целоваться на цигельне[1], я их видала… Ну а как Костян с армии вернулся, она на нем повисла и все. Теперь у них любовь.
И вот уже вечер.
– Что наденешь? – между делом поинтересовалась мать, когда Катя вернулась с реки, умытая, пахнущая мылом. Та мотнула головой:
– Шорты. И рубашку, ту, с коротким рукавом.
Алена бесшумно вышла из кухни и тут же снова вернулась, неся в руках что-то белое.
– На-ка примерь, – протянула она сложенную ткань и тряхнула ею, раскрывая перед дочкой. Это оказался белый батистовый сарафан. Тончайшая ткань, не прозрачная, но просвечивающая. Широкая двухслойная юбка чуть ниже колена, спадающая складками. И вышивка ришелье на груди.
– Ой, мамочка… – Катя несмело взяла протянутый наряд. – Какая красота. Так вот что ты вчера весь вечер перешивала?
Алена вместо ответа раскрыла старый платяной шкаф, и Катя отразилась в зеркале на внутренней стороне дверцы. Она тотчас стянула с себя одежду и примерила сарафан. Он пришелся как раз впору. Катя замерла, оглядывая его – и себя – с восхищением. Закружилась, и юбка взлетела и завертелась вокруг ног широким куполом. Резко остановившись, Катя бросилась Алене на шею:
– Спасибо-преспасибо!
Алена довольно улыбнулась.
– Ну вот, а ты говоришь «шорты». У меня не ребенок, а сорванец!
После ужина Катю стали охватывать сомнения. Это Алена может преспокойно носить такие наряды хоть в огород, а она… Она сорванец. Что делать с волосами? А что с ногами? Катя с отчаянием оглядела шершавые пятки, грязь под ногтями и царапину на коленке, позавчера щедро смазанную зеленкой. Нагретая вода в тазу и кусок мыла не решили проблему. Еще десять минут девушка терла пятки попеременно содой и песком, потом пыталась отбелить кожу лимонной кислотой – и устроила в тазу химический гейзер, но лишь немного улучшила ситуацию. Обреченно вздохнула – и бросила это гиблое дело.
Пока она суетилась, Алена умиротворенно гладила сарафан и свое синее платье в мелкий горошек, вытащив утюг и гладильную доску на улицу. Еще несколько минут – и вот уже ее глаза были аккуратно подведены, в уши вдеты серьги с цирконами, а шею обвила изящная серебряная цепочка. И она из прекрасной дачницы превратилась в прекрасную горожанку. Как-то сразу вспомнилось, что в мире есть метро, большие проспекты, большие магазины и спешащие люди, которые не смотрят друг на друга. А Катя была похожа на ту же самую Катю, правда, с расчесанными волосами.
Алена одобрительно оглядела ее и достала из шкафа коробку с босоножками на каблучке. Белыми.
– Наденешь? – предложила она. Катя мелко закивала головой, не веря своему счастью. Эти босоножки она частенько примеряла, пока мамы не было дома. И думала, что Алена об этом не догадывается. Катя быстро застегнула ремешки и оказалась выше матери на полголовы.
Когда они вышли за калитку, соседка через улицу тут же – Катя видела – выглянула из-за забора и рассмотрела их со всех сторон, а для пущей зоркости еще и ладонь козырьком приложила ко лбу. Через пару домов к ним присоединилась тетя Лида Нелидова, мамина бывшая одноклассница. Грузная, краснощекая, с быстрыми любопытными глазами-пуговками. Ровесница Алены, она выглядела лет на десять старше. Обычное дело для этих краев, где женщины стареют рано и скоропостижно. То ли дело в ярком солнце и отсутствии элементарного комфорта, то ли в заботах, за которыми они забывают о том, что женщины. Ранний брак, дети, скот, хозяйство, тяжкая работа с утра до ночи. А еще скворечник туалета на улице, в который надо выходить не только летом, но и морозными ночами, если приспичит. И это особое, исконно русское отношение к жизни: с горестным вздохом и ощущением, что ничего светлого и хорошего впереди нет. Кто знает, может оно и награждает морщинами прежде времени? У тети Лиды было полным полно разных хлопот и хворей, о которых она с охами и стенаниями рассказывала ежедневно всем желающим. Болеть она, судя по всему, просто обожала. И еще она обожала сплетничать, но, впрочем, это как раз самое рядовое увлечение. Она и сама имела свое место в прясленских пересудах, со временем ставших почти фольклором. Ее муж, дядя Саша, когда еще не был ее мужем, а она не носила его фамилию, часто выпивал. И когда, бывало, дородная Лида вела худосочного щуплого жениха из гостей под белы рученьки, чертыхаясь на чем свет стоит, соседи шутили, переиначивая поговорку, мол, «лида нелидова везет». Эту смешную фразу Катя слышала с детства, но полностью разобралась в ситуации только когда подросла, а в самые ранние годы воображение рисовало ей лохматого зверя «нелида», которого везет (почему-то представлялось, что в тачке) мамина подруга.
Не успела тетя Лида открыть рот и пожаловаться на боль в пояснице, как из калитки дома Дубко высыпала малышня, сыновья тети Оли. Выпорхнула и она, в платье с пышной юбкой, туго схваченном пояском на осиной талии, – ни дать ни взять Гурченко из «Карнавальной ночи». Вскоре их догнал запиравший двери ее муж, Витя Дубко. Такой шумной компанией они двинулись по Береговой в сторону центра Прясленя.
Катя немного отстала на углу с Советской и постучала в ворота Сойкиной. Та, тряся завитыми кудряшками, уже скакала по крыльцу на одной ноге, второй пытаясь попасть в туфельку со сбитой набойкой, и одновременно защелкивая на мочке уха клипсу.
– Все, я готова!
Она ринулась вперед.
– Да подожди ты, шальная… – ухватила ее за руку Катя. Настена явно завивала волосы старым бабушкиным способом – «на тряпочку». То есть буквально брала длинные лоскутки и оборачивала вокруг них прядки. Одна такая тряпочка еще болталась за ухом, и Катя осторожно развязала ее и протянула подруге. Настена быстро перекинула лоскуток через ограду.
– Пошли!
– Катерина! – раздался зычный, нараспев голос из форточки Настиного дома, и в следующее мгновение показалась голова матери Сойкиной, тети Вали.
– Да, теть Валь, здрасти!
– Як вы там, дюже долго?
Тетя Валя говорила на совсем уж гремучей смеси украинского и русского, щедро сдабривая все это южным произношением, где буква «г» становилась резким «хэ» на выдохе.
– Да нет, наверное, теть Валь, не очень.
– Ну, дивчата, побачьте и назад скоренько.
– Мам, – вздохнула Настена.
– Та шо ты там балакаешь? Знамо, шо там будет. Горилка, хлопци… Я ж така ж була…
– Теть Валь, да с нами мама моя. Вон она впереди.
Тетя Валя прищурилась, выглядывая на улице Алену.
– А, ну добре! – успокоилась она, кивнула и захлопнула форточку.
– Пошли быстрее, а то она еще что-нибудь придумает, – Настена проворно отскочила от ворот и зацокала каблучками по щербатому асфальту. По колдобинам в давно не латанной дороге идти было трудновато, хотя Настену это, кажется, нисколько не смущало – она летела вперед, как миниатюрный броненосец. Катя едва поспевала следом.
1
Цигельня – (южнорус. от немецк.) кирпичный заводик.