Страница 6 из 10
Мало кто при дворе любил королеву. Она была неказиста собою – хотя Лоретте казалась прелестной – и нерешительна. Мария-Терезия редко высказывала мужу то, что думает о его фаворитках и обо всех его увлечениях, тогда как фрейлины видели, что она глубоко это переживает.
Его величество Людовик XIV не являлся образчиком мужской красоты, однако он был королем, и королем блистательным. Приземистый и плотный, Людовик мог заставить подчиниться себе и иностранных послов, и женщин, и лошадей, и моду. Властное обаяние этого человека оказалось столь велико, что окружающие ощущали его, словно солнечный жар на коже. Король шествовал сквозь толпу, улыбаясь и кивая, его ноги в башмаках с высокими каблуками, на которые он ввел моду, мягко ступали по надраенному полу, а на искрившийся драгоценными камнями камзол было больно смотреть. Любезная улыбка на лице короля казалась непритворной. Наверное, он и в самом деле радовался этому торжеству, этому вечеру. Лоретте очень хотелось в это верить, хотя она никогда не понимала короля.
Король с королевой сели, и его величество махнул рукой, открывая бал. Музыканты все еще настраивали инструменты.
– Первым танцем будет сарабанда! – объявил глашатай, и общество снова зашушукалось – это являлось очевидным подарком королеве-испанке.
– И кто же поведет вас танцевать, обворожительная мадемуазель де Мелиньи? – проговорил над ухом Лоретты вкрадчивый голос. Девушка обернулась.
Позади нее стоял барон Гаспар д’Оллери – высокий импозантный мужчина, предмет воздыханий многих придворных дам. И – потенциальный претендент на ее руку. Имя Гаспара все чаще фигурировало в беседах членов семейства де Мелиньи.
Гаспар приходился по душе Лоретте. Правда, он был слишком беспокоен для добропорядочной девицы из Бордо, и поговаривали, что его репутация счастливо балансирует на грани падения. Однако слухи оставались слухами, и ни одного факта. Так что формально Гаспар слыл достойным женихом, впрочем, это не мешало матронам оберегать своих дочерей от чересчур пристального его внимания. В Версале было полно таких дворян – записных щеголей, игроков и дуэлянтов. Их жизнь, насыщенная и многоцветная, как корзина с полевыми цветами, казалась Лоретте волшебной сказкой – тем более соблазнительной, чем больше времени девушка проводила в обществе королевы. Мария-Терезия была малообщительной женщиной и блюла репутацию – в противовес королевским фавориткам. В ее окружении находилось мало людей, подобных барону д’Оллери.
Лоретта иногда вздрагивала при мысли о том, что через какое-то время она, возможно, будет связана с Гаспаром навеки, – но не от страха, а от неизвестности. Девушка еще не понимала толком, что такое любовь, и заинтересованность Гаспара и возможность быть с ним вместе вселяли в ее душу темное беспокойство.
А он ненавязчиво ухаживал за ней – этот высокий блондин с холодными серыми глазами, состоявший в свите брата короля, Филиппа Орлеанского, Месье – как того называли. Это вызывало у Лоретты кое-какие сомнения: общество, собиравшееся вокруг принца Филиппа, моральной чистоплотностью не отличалось. Однако Гаспар казался девушке другим. Она не верила, что он может замарать себя недостойным делом; ну, а дуэли – это удел мужчин, тут ничего не попишешь.
Барон д’Оллери выглядел, как всегда, великолепно: в темно-зеленом парчовом камзоле, украшенном умеренным количеством кружев и бантов. По меркам компании Месье, он являлся чуть ли не скромником. И смотрел на Лоретту холодно, однако с неослабным вниманием.
Девушка сделала реверанс.
– Рада видеть вас, барон, – промолвила она.
– Так что же насчет сарабанды? – повторил Гаспар, не улыбаясь. Лоретта никогда не могла понять, подшучивает он или серьезен.
– Вы желаете, чтобы я подарила этот танец вам? – спросила девушка, обмахиваясь веером. К вечеру стало душно – видимо, близилась гроза.
– В этом танце, – изрек Гаспар и чуть дернул уголком рта, что, видимо, обозначало улыбку, – каждый выбирает себе даму, к которой он неравнодушен. Музыка дает сигнал, и двое влюбленных исполняют танец, благородный, мерный. – Он понизил голос, отчего заурядные слова наполнились тайным смыслом. – Впрочем, немаловажность этого танца нисколько не мешает удовольствию, а скромность придает ему еще больше грациозности.
– Вы говорите как по писаному, – пробормотала Лоретта, смущенная его тоном, а еще больше – смыслом сказанного. – Что же, вы утверждаете, что это танец для влюбленных, но… – Она не знала, как завершить фразу, и потому замялась.
– Я приглашаю вас – чего тут неясного? – вдруг широко улыбнулся Гаспар, и от этой внезапной перемены его настроения сердце Лоретты забилось подозрительно быстро.
– Иди, дорогая сестра, танцуй, – Арсен, с заметным удовольствием слушавший этот разговор, слегка подтолкнул ее. – Музыка сейчас начнется. Барон, вверяю мою сестру вам, смотрите, не обидьте ее.
– Как можно, сударь, – усмехнулся Гаспар и взял Лоретту под руку.
Глава 4
Нельзя сказать, что Дориан ехал в Версаль в отличном настроении. Наоборот, ему очень хотелось кого-нибудь убить, хотя видимых причин для этого не имелось.
И верно, с чего бы ему злиться? Насыщенный событиями день и должен был закончиться чем-нибудь в таком роде, а именно – увеселением. Маркиз де Франсиллон утверждал, что не грех повеселить сердце и душу роскошным королевским балом, поэтому возражений не принимал.
В дорожных сумках Дориана не нашлось ни одного придворного костюма, который соответствовал бы высокому званию вероятного наследника маркиза, и в спешном порядке был вызван портной, который, задействовав немалый штат помощников, совершил чудо – за несколько часов сшил вполне пристойный костюм, правда, несколько менее пышный, чем требовалось. Но Дориан не настаивал, напротив, кружев могло бы быть и поменьше.
– Вот здесь мы отделали атласной ленточкой, – соловьем пел портной, пока виконт мерил наряд. – А вот тут – видите эти небольшие банты?
– Они несут какой-то особый смысл?
– Разумеется! – оскорбившись, воскликнул портной. – Банты – это основа бытия!
Дориан хмыкнул и от дальнейших дебатов благоразумно воздержался.
В результате он надел белоснежную батистовую рубашку, жилет, камзол, который, надо признать, отлично на нем сидел, узкие брюки и – вот напасть! – белые шелковые чулки, а после втиснул ноги в туфли на высоком каблуке, с серебряными пряжками. Посмотрев в зеркало, Дориан остался недоволен. Его загорелое спокойное лицо скверно сочеталось с этим нарядом, да и чувствовал виконт себя в нем павлином. Но дядя приложил усилия, чтобы вывести племянника в свет, и нужно было покориться хотя бы из вежливости.
Безрадостные мысли не давали Дориану покоя. С одной стороны, он должен чувствовать немалую благодарность к дяде, который решал его грядущие финансовые проблемы; с другой стороны, виконт ощущал себя беспринципным стяжателем. Не в его характере было действовать подобным образом. Но что предпринять, если другого выхода нет?
Карета с гербом де Франсиллонов на дверцах плавно катилась в сторону Версаля. Маркиз разлегся на подушках и, кажется, дремал, а Дориан смотрел в окно. К вечеру стало душновато, над горизонтом висела дымка – возможно, к ночи случится дождь. Ветер, врывавшийся в окно и полоскавший тонкие занавески, приносил с собой запахи сена, цветущих трав, ранних яблок. Проехали деревушку; молодая крестьянка, засмотревшись на богатый экипаж, долго глядела ему вслед, теребя кончик длинной косы, а орава мальчишек погналась за каретой, улюлюкая, но вскоре отстала.
Виконт гадал, отыщутся ли при дворе знакомые, с которыми он общался несколько лет назад. С тех пор он почти ни с кем не переписывался, всецело погрузившись в заботы: управление землями и предприятиями поместья отнимало все его время. И, надо признать, Дориан в глуши почти разучился говорить. Большинство дядюшкиных речей, коих сегодня довелось выслушать немало, встречал молчанием. Оно не тяготило его, он так привык. А ведь когда-то, помнится, умел говорить комплименты милым дамам и даже не конфузиться при этом.