Страница 43 из 126
В связи со всем этим хочется думать, что в ближайшее время усилится внимание к писателю, живущему в области, со стороны редакций столичных журналов. (Кстати, книга В. Закруткина не появилась ни в одном из них.) Пример превосходного романа Ажаева в этом отношении во многом уже обнадеживает.
1948
Племени юных
Когда я вспоминаю собственное детство, мне становится жаль себя: детство мое, как, впрочем, и многих моих сверстников, формировалось на образах либо совершенно отвлеченных и сказочных, вроде Робинзона Крузо, либо демонически-преступных, вроде Антона Кречета, разбойника, роман о котором, млея от восторга, читал я в какой-то «Газете-копейке». Потом герои Майн-Рида, Жюль Верна, Густава Эмара, Жаколио и еще кого-то, теперь уже забытого окончательно. Два раза бегал я в «Америку» — за героикой Майн-Рида. Один раз был нещадно высечен отцом, второй раз потийским полицмейстером, с сыном которого намеревался перебраться в Абиссинию.
Книги, читанные мною в детстве, увлекали мое воображение в сторону от реальной жизни, собственного будущего, формируя во мне стремление к несбыточному, к несуществующему, к тому, чего нет в действительности.
Кем мне хотелось быть в детстве и отрочестве? Конечно, «Кожаным чулком», капитаном Немо, Шерлоком Холмсом и русским сыщиком Путилиным, романтическим разбойником Зелимханом.
С годами вкусы менялись. Ко мне пришли книги Пушкина и Лермонтова, потом роман Толстого «Война и мир». Я хотел быть Николаем Ростовым, правда, с большими поправками, не раз играл в Багратиона, в атамана Платова и в какой-то нечаянный день, теперь вспоминающийся как озарение, вдруг вообразил себя босяком из ранних горьковских рассказов.
Детство и юность мои прошли в Тбилиси, в Нахаловке, среди людей, лично знавших Горького. И вот самое прекрасное, о чем только можно было мечтать, собралось для меня в его образе. Он сам и его герои надолго заслонили собой индейцев. Те уже так никогда и не вернулись.
Затем герой «Овода». Затем образы Спартака или Гарибальди и, наконец, герои-народовольцы. Охотиться за царями и бегать с каторги представлялось гораздо более интересным, чем коллекционировать скальпы врагов племени. Но образы эти были всегда оторваны от нас пространством и временем. Для нас, подростков, не находилось решительно ничего, чем мы могли бы немедленно воспользоваться для ищущей выхода тяги к героизму. Для нас в мире еще ничего не было. Мы должны были дорасти до грани, за которой некоторым доступно великое.
А там Тургенев с его Базаровым, там Чернышевский с Рахметовым — и наступила пора уже почти зрелых размышлений о жизни. Впрочем, и тогда вопрос стоял неизменно — надо еще расти, великое где-то впереди. Мы не знали тогда о юноше Сталине.
И вот сейчас передо мною мои сыновья. С жадным любопытством вглядываюсь я в их детство, знакомлюсь с миром их представлений, их героями и — должен признаться — бесконечно завидую им. Они читают Стивенсона и Робинзона Крузо, но бегать в Америку у них нет решительно никакого желания. Они никогда не играют в разбойников и не снимают скальпов. А если «терпят кораблекрушение» и обживают пустынные острова, то делают это с чувством огромного уважения к реальности, перенося событие это как можно ближе к своей собственной жизни.
Мир наших ребят обступают герои-однолетки. Тут и Павлик Морозов, и керченец Володя Дубинин, и Радик Юркин, и Зоя Космодемьянская. Тут кое-кто и постарше: Мересьев, Павел Корчагин. Героическое рядом, в быту. Протянуть руку — и вот оно, только сумей удержать его.
Наше время велико. Воображению юношей незачем обращаться к образу римлянина Муция Сцеволы, к делам Христофора Колумба. Великие люди и необыкновенные дела живут бок о бок с сердцем, широко открытым для героического.
Никогда еще у человечества не было силы, подобной Коммунистической партии Ленина — Сталина, которая сумела бы с такой огненной страстью поднять на высочайшую ступень звание человека.
Человек — это звучит гордо! — родилось и оправдалось в нашей стране.
И вот, перебирая все эго в уме, иногда представляю я подростка-юношу или девушку из зарубежных стран. Чьи образы витают в их воображении, чьи дела тревожат их сердца благородными надеждами?
Воображают ли себя подростки Франции потомками Монтигомо — Ястребиного Когтя, капитаном со страниц Жюль Верна или счастливыми бродягами из повести Жаколио? Вероятно, есть известная доля и таких; но для большинства герои старых романов и отдаленных эпох безвозвратно умерли. Нет ни неизведанных стран, ни таинственных морей, ни благородных и чистых индейцев, хранителей высоких достоинств. Иные люди манят воображение, новые земли привлекают к себе внимание подрастающего поколения, где бы оно ни жило — в Европе или в Австралии. Страной чудес и безграничного благородства, населенной людьми, о которых ничего не было известно из старых книг, вот уже более тридцати лет высится наша родина.
О ней меньше всего известно из романов. Никакой роман не успел бы следовать за движением нашей жизни — так она стремительна и разнообразна, так повседневно нова, так ошеломляюще богата. И нетрудно представить себе, какой ураган новых идей, возможностей, откровений, восторга и всепокоряющего энтузиазма несут с собой факты нашей советской жизни, расходясь кругами по всему шумному, растревоженному годами войны человеческому муравейнику. И как когда-то нас властно тянуло на просторы далеких морей или в глубины прерий, где мы могли бы помериться с великими делами силой своего духа, так, но еще в большей степени, с большей властью влечет молодое поколение мира к героике, рожденной в огне и буре тридцатилетия, связанного с именам ленинско-сталинского комсомола.
Тысячами путей проникает слава нашего юного поколения во все уголки земного шара, удивляя, потрясая и воспитывая.
Влияние нашей советской молодежи на формирование характера молодого человека за рубежами нашей родины огромно и плодотворно, хотя, вероятно, иной раз даже внешне и неосязаемо.
Воздух коммунизма не знает границ. Он вольно веет над земным шаром. Он несет с собой ожидание великих преобразований. Он возбуждает волю на благородные поступки, он придает юным мечтам о красоте жизни зримость и осязаемость, наделяя их чертами, заимствованными из героического мира советской комсомолии!
Дорогие друзья! Будьте самой благородной мечтой всех молодых во всем мире! Будьте и дальше сталинскими орлятами, вольнолюбивым племенем беззаветных героев. Стойте впереди всех! О вас думают, вам хотят подражать миллионы подростков, юношей и девушек, для которых вы — единственное будущее.
1948
А. М. Горький
Пятнадцать лет назад оборвалась одна из необычайных, подобно сказке, человеческих жизней.
Когда люди моего возраста вспоминают героев своего детства, в памяти встает образ Горького. Он был властителем наших дум гораздо раньше, чем мы познакомились с его книгами.
Мое детство и отрочество прошли в Тифлисе, где многое было связано с его именем. Легенды о его жизни запросто бытовали у нас. Первый рассказ Максима Горького прозвучал в Тифлисе. Мы были окружены сиянием его имени. Оно было для нас живым подтверждением правды, сказанной о богатырях.
В самом деле, что могло быть сказочнее того, что юноша из общественного «дна», представитель самых беспросветных «низов», становится народным писателем, имя которого известно всему миру? И этот могучий, сильный, совершенно реальный человек, с которым были многие в нашем городе знакомы, ходил по нашим улицам, общался с нашими людьми, сохранив даже внешне, в одежде, облик рабочего — сапоги и простую блузу, подпоясанную ремешком, чем как бы особо подчеркивал, чей он, откуда он.
Его песню «Солнце всходит и заходит» запела вся Россия Его «Буревестника», «Песню о Соколе» знали наизусть даже не умеющие читать, персонажи его пьесы «На дне» сразу же стали нарицательными, а величественное изречение: «Человек — это звучит гордо», стало народною поговоркой.