Страница 21 из 126
Рассказал ее молодой командир инженерных войск, только что приехавший с «поля сражения» и видевший все, как он утверждал, — «абсолютно своими главами».
Вот что, оказывается, произошло.
Командир «синей» понтонной роты, стоявшей километрах в двадцати за местом приземления десанта, заметил на небе облако из парашютов. Час отбоя был недалек, но комроты все же принял кое-какие меры для обороны моста.
Климент Ефремович Ворошилов проезжал как раз мимо этой роты и заинтересовался такой поздней подготовкой ее к сражению.
— Ожидаю «противника», товарищ народный комиссар, — доложил командир. — Приготовился к бою.
— Отлично. А как думаете встретить «противника»?
Командир изложил свой план.
— Только одно недоразумение у меня: посредник ушел, — добавил он. — Судить будет некому.
— Судить некому? — Климент Ефремович вышел из машины. — Делайте-ка свое дело, а посредником у вас буду я.
Парашютисты с песнями приближались к реке.
В сущности маневры были фактически закончены.
Разведка не высылалась.
Беспечно катили «победители» по темной вечереющей дороге, между густых кустарников.
— А ну, дай им жизни! — сказал Ворошилов командиру роты. — Дураков учить надо.
И завязалось дело.
Когда десант был отброшен с большими потерями и командир парашютистов возбужденно доказывал, что это плохие шутки — ни с того ни с сего играть в войну, за час до отбоя, командир роты будто бы сказал своему «сопернику»:
— Игрушки или нет, это вы спросите, пожалуйста, у моего посредника. Вот он, пожалуйста!
И командир десанта, вот уже минут десять как «убитый» огнем понтонной роты, теперь действительно уж ни живой ни мертвый, подошел к товарищу Ворошилову.
Мы легко представляли себе, что потом произошло.
А через день на разборе маневров, я видел этого счастливого командира роты, укравшего у нас «гвоздь дня», и от него самого узнал, что все это так и было.
1941
Великие дни
В нашем народе всегда была велика ненависть к фашизму. Выросший в боях за свою гражданскую свободу, навсегда завоевавший себе право на творческий труд, наш народ органически, нутром не переносит духовной кабалы, которая составляет суть фашизма.
Ненависть эту ничто не может погасить.
За свою героическую жизнь советский человек привык с большой осторожностью относиться к любым маневрам своих врагов. Враг сбросил маску — и давняя, непримиримая, неисчерпаемая ненависть, воистину священная ненависть к врагу охватила советского человека.
Дни эти он никогда не забудет.
Все, чем жил он, все, что любил и берег он для себя и своих потомков, оказалось под угрозой наглого бандитского нападения.
В «новости» этой не было ничего неожиданного. Даже наши школьники и те отлично понимали, что рано или поздно фашизм встанет на нашем пути и что наша историческая судьба — пройти по дымящимся развалинам режима изуверов и мракобесов.
День этот наступил.
Он начался как все до него. В двенадцать часов пятнадцать минут дня говорил Молотов.
И вся, как один, поднялась столица.
Просто и дружно ответила она на призыв правительства величайшей организованностью.
Немногочисленные группы людей, создавших очереди у ларьков, переполненных продуктами, дали пищу для злых и остроумных шуток улицы.
Каких только слов не наслушались эти, — с позволения сказать, — граждане!
И самое приятное, что даже вежливые милиционеры не останавливали «златоустов», когда они прибегали к самой резкой аргументации!
Был организованно тих город и ночью.
Слившись с землею, жил он напряженной волевой жизнью.
К сборным пунктам стекались защитники родины. Их провожали отцы, матери, сестры, жены. Нескончаемы были разговоры о труде, о героически напряженном труде на оборону родины.
— Выжми из себя все, отец! — говорил сын отцу.
— Будет! — кратко отвечал отец, слесарь одного из московских заводов.
Народ встал, как один, на эту священную отечественную войну. Он хочет вести ее. Он знает, что она справедлива. Он верит в свою победу.
23 июня — второй день войны. И дисциплина, организованность еще строже. Люди как-то раскрылись, стали государственнее, сосредоточеннее, оживленнее.
Теперь у всех одно дело — война. У всех одна цель — победа.
Она начинается от своего станка, от своей метлы, от своей сенокосилки.
Быть трижды сильнее, чем был!..
Ни часу отдыха! Ни часу безделья!..
Рабочий трамвайного парка товарищ Гладышев, пришедший проводить сына на мобилизационный пункт, горячо рассказывает молодым защитникам родины, как он лично понимает фашизм.
— Есть пчелы, — говорит он, — и есть саранча.
Пчела по капельке, по пылинке на свое производство собирает!.. Вот мы — пчелы и есть. А фашизм, ребята, это саранча. Абсолютно саранча. Ни любимого цветка не имеет, ни построить себе ничего не может. Одно занятие — жрать. Сожрал хлеб, давай сады, сады кончил — садись на цветы… Пчела саранче не товарищ! Верно?
И молодежь, смеясь, с жаром поддерживает пожилого оратора.
— Правильно, что саранча! Поголовно уничтожать! К нулю! — продолжает товарищ Гладышев. — Тут арифметика в высшей степени простая! К нулю!
И безыскусственная речь его всеми принимается, как общая, потому что и действительно других мыслей ни у кого нет.
Победить! В этом весь смысл и счастье нашей жизни!
— Беспощадно разделаемся с бандитами! — произносит кто-то, и фраза тотчас повторяется десятком людей, потому что все, что сейчас от глубины своего сердца произносит человек, есть не его личное, но общее, народное.
Ибо все мы по-сталински уверены в своей силе и им — великим Сталиным — объединены в одно великое и благородное сердце.
1941
Гвардия
Говорят, что римский полководец Сципион, в бесплодных по началу попытках разгромить карфагенянина Аннибала, создал специальные отряды из наиболее опытных воинов и поручил им самые ответственные участки в бессмертной битве под Каннами, и что отсюда надо вести историю гвардии. Едва ли это так.
Гвардия существует с тех пор, как человечество ведет войны. В далекой древности, как и ныне, военачальники должны были отбирать в отряды храбрейших, способных решать судьбы сражений. В древней Спарте гвардия комплектовалась из атлетов, получающих почетные венки на народных играх, то есть из самых сильных и выносливых людей страны.
У Александра Македонского была «дружина любимцев», куда зачислялись солдаты, проделавшие несколько военных походов. Была гвардия и у русских князей в дни, когда Русь еще только складывалась как государство. Княжьи дружины, воины которых не были связаны с землей, а только с князем, представляли собой не только прообраз регулярного войска, но именно гвардию — лучших профессиональных солдат своего времени.
Силами такой древнерусской гвардии Александр, князь Новгородский, разбил интервентов в устье Ижоры, недалеко от Невы, вписав в историю великих сражений Невскую битву, а себя в ряды величайших полководцев русской истории. Древнерусская гвардия воеводы Шенброка решила в пользу Москвы и участь Куликовской битвы, участь России. Гвардией были и допетровские стрельцы, возглавлявшие походы народных ополчений Ивана Грозного на Казань и Ригу. Решающую роль играла гвардия и во всех войнах великого Петра. Ей принадлежит честь побед у Нарвы, Шлиссельбурга и Полтавы. Гвардия при Петре была школой военного дела, колыбелью русской военной мощи. В 1700 году в собственноручном письме Петра в описании сражения под Нарвою неудача объяснена молодостью полков, из которых «лишь два полка гвардии были на двух атаках у Азова».
При Екатерине гвардия продолжала сохранять за собою права старшего, опытнейшего войска. Из гвардии формировались тогда сводные отряды, которые весною придавались к действующей армии, а зимой, с прекращением военных действий, возвращались на свои штаб-квартиры. Бессмертный Суворов — наша национальная слава — учился войне на славных сражениях преображенцев и семеновцев. А став полководцем — сам выковал гвардию чудо-богатырей, показавшую себя в жестоких битвах двенадцатого года.