Страница 124 из 132
После, огладивши статую начисто скобелем острым,
Воском пчелиным до ясного блеска натер изваянье – Изображенье богини Победы, крылатыя Ники, На корабельном носу устремленный в бурном порыве.
…………………………………………
Гражданам Фракии царь Антигон, победитель Сотера, С сыном Деметрием мирным житьем насладиться не дали:
Видно, напрасно им Ника победу дала над врагами.
Славы возжаждав, Деметрий с отцом устремились к Афинам, Новые войны начав, угрожая селеньям ахейским.
Вечные боги послали тогда предсказанье на остров:
Днем, средь сиянья лучей Гелиоса, в глазах у народа
Статуя Ники крылатой исчезла с утеса над морем – Будто и не было здесь сотворенной Скопасом Ники крылатой, шагнувшей вперед с корабельного носа.
…………………………………………….
В битве при Ипсе погиб Антигон, пораженный железом, Сын же, Деметрий, спасаяся бегством, ушел от погони…
5. РАССКАЗЫВАЕТ ЖУРНАЛИСТ Э.Д.МЕЛОУН
Мне с большим трудом удалось уговорить Челленджера поехать в Париж. Всю дорогу он осыпал меня отвратительными ругательствами, как будто я виноват в том, что, кроме ученых, в Лувр пригласили каких-то сыщиков. Но я-то знал старика и помалкивал.
Должен признаться, что наш соотечественник, знаменитый сыщик Шерлок Холмс, оказался чрезвычайно хладнокровным джентльменом. Он спокойно выдержал испепеляющий взгляд Челленджера, которого для иного, менее искушенного человека было бы вполне достаточно, чтобы провалиться на месте. Доктор Ватсон, постоянный спутник Холмса, и мой приятель сэр Артур Конан Доил также держали себя как подобает англичанам.
Впрочем, и старик вначале вел себя вполне прилично. Он с интересом осмотрел постамент исчезнувшей Ники Самофракийской и загадочные рубчатые следы вокруг. При виде этих следов я невольно вспомнил отпечатки ног кошмарных чудищ возле Центрального озера, которое мы некогда открыли в стране Мепл-Уайта, и сказал об этом Челленджеру.
– Чушь! – рявкнул он. – Не лезьте не в свое дело.
Он сунул кулак под седеющую бороду и задумался, глядя на ровную, будто перекушенную двумя челюстями, поверхность пьедестала. Затем он взглянул на нас, и сказал зычным голосом:
– В этом жалком сборище вряд ли найдется человек, знакомый с работой молодого немецкого ученого об относительности времени, так что и говорить не о чем.
– Профессор, – сказал префект полиции. – Позвольте познакомить вас с письмом, полученным дирекцией Лувра. Неизвестный похититель согласен вернуть статую за выкуп – сто тысяч золотых франков. Он пишет, что…
– Какое мне дело до ваших полицейских забот! – прервал его Челленджер.
– Надеюсь, не для того пригласили меня сюда, чтобы рыскать но парижским трущобам в поисках воров.
– Разумеется, профессор, – сказал Холмс. – Но мы бы хотели узнать ваше мнение…
– Что вы можете понять в моем мнении? – закричал Челленджер, сверля Холмса яростным взглядом. – Позволительно будет сказать, мистер сыщик, что хотя объем вашего черепа близок к человеческому, я сомневаюсь, что он вмещает мозг. Вам следует знать свое место – рынок Петтикот-лейн, где вы можете ловить похитителей рваного тряпья. Вы гнусная полицейская ищейка, вот кто вы такой!
Годы не остудили бешеного характера старика. Он бушевал не меньше, чем в те далекие дни, когда профессор Иллингворт из Эдинбурга публично заявил, что Затерянный мир, открытый нами в дебрях Южной Америки, – сплошная мистификация. Но ярость Челленджера разбивалась о холодную сдержанность Холмса, как морской прибой о скалы моей родной Ирландии.
– Вы неправы, сэр, – вступил в разговор сэр Артур. – Мистер Холмс никогда не служил в полиции.
– Я, кажется, беседую не с вами, – немедленно набросился Челленджер на сэра Артура. – Но, если хотите, скажу и о вас. Бросить научную работу, врачебную деятельность и бегать за сенсациями, писать грошовые романы, вызывать духов – вряд ли это отличает ваш уровень, сэр, от уровня игуанодона средних способностей!
Я уже жалел, что привез сюда старика.
– Однако это уже слишком, – сказал сэр Артур, побледнев. – Вы не смеете разговаривать со мной подобным образом.
– Ах, не смею! – взревел профессор, выпячивая грудь колесом. – Так знайте, что мне не раз приходилось проучивать разных нахалов, и не будь я Джордж Эдуард Челленджер, если сейчас не поставлю вас на место!
С этими словами он двинулся на сэра Артура. Тот был очень, очень бледен.
– Вы не сделаете этого, Челленджер! – воскликнул он.
Я попытался остановить старика, но он оттолкнул меня, как ребенка. В следующий момент он кинулся на сэра Артура и обхватил его своими огромными ручищами. Они покатились вниз по лестнице, тузя друг друга. Челленджер продолжал при этом изрыгать проклятия, а сэр Артур только пыхтел, так как его рот был забит профессорской бородой.
И тут Холмс вдруг испустил дикий вопль.
– Джентльмены, ради бога, остановитесь! Обернитесь, умоляю вас!
И мы увидели… Не знаю, как объяснить это чудо, но мы увидели Нику Самофракийскую. Пропавшую Нику! Она будто с неба слетела прямехонько на свой пьедестал. И – еще одно чудо! – у нее теперь были и голова и руки. В одной руке она держала копье, а в другой – боевой рог, приставленный к губам…
Боже милостивый! Я просто не верил своим глазам.
Челленджер и сэр Артур, запыхавшиеся, красные, стояли рядышком внизу, на лестнице, и тоже изумленно смотрели на прекрасную статую.
Затем произошла еще одна поистине невероятная вещь. Рядом с Никой вдруг появился странно одетый молодой человек без сюртука, без шляпы, а у его ног – собака из породы немецких овчарок. Он улыбнулся и помахал нам рукой.
Челленджер так и рванулся к нему.
– Эй, вы, послушайте! – крикнул он. – Одно только слово: из какого вы времени?
– Охотно, – с заметным иностранным акцентом сказал молодой человек. – Сейчас я нахожусь в одном времени с вами… если только вы в самом деле существуете. Это слишком сложно, а у меня нет времени объяснять. Счастливо оставаться!
Видение исчезло, растаяло, растворилось в воздухе.
А теперь приспело время поставить точку, ибо все то, что я мог бы рассказать, покажется сущим пустяком по сравнению с необъяснимым чудом, свидетелями которого все мы были. Жалею только об одном: приходится рассказывать обо всем этом устно – из-за железного запрета, наложенного на прессу.
6. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АНДРЕЯ КАЛАЧЕВА
Утром мы с Виктором и Шадричем встретились, как договорились, возле главного корпуса, чтобы вместе подняться к Семену Семенычу.
Я не выспался, был мрачно настроен и остро завидовал Джимке, который после ночных приключений беззаботно отсыпался на своей подстилке.
– Семен Семеныч у себя? – спросили мы в приемной.
– Да, – ответила секретарша. – Пройдите, он вас ждет.
«С чего это он нас ждет? – подумал я. – Неужели Жан-Жак уже успел побывать у него и…»
Мы вошли в кабинет. Семен Семеныч и Жан-Жак сидели в креслах друг против друга. По-моему, они только что смеялись, во всяком случае, вид у них был веселый. Ну ясно, уже успел, гад, втереть очки директору.
– Садитесь, товарищи, – пригласил Семен Семеныч. – Садитесь и рассказывайте.
Я начал рассказывать, но что-то я здорово волновался, у меня першило в горле, и тогда Виктор стал продолжать. Он хорошо говорил – спокойно, точно и веско. Семен Семеныч по своему обыкновению тихонько покашливал, его сухое лицо, перечеркнутое сплошной широкой линией черных бровей, было невозмутимо, хотя мы говорили просто ужасные вещи.
– Вот какая история, – негромко проговорил он, когда Виктор умолк. – И не стыдно вам, товарищи?
– Нам? – вскричали мы с Виктором в один голос.
– Да, вам. Как же вы так легко поверили черт знает во что?
– Что значит – легко поверили? – Я вскочил со стула. – Он же сам признался, что запросил выкуп… И мы видели, в книге подчеркнут вес золотых монет…
– Верно, – сказал Жан-Жак. – Я подчеркнул это, когда перед полетом обсуждал с французами сумму выкупа. Она должна была быть такой, чтобы вызвать сенсацию. Ведь основной интерес для нас представляли газетные сообщения.