Страница 55 из 61
Буйе не добавил, что именно от этой женщины король получил корону, но и сказанного было достаточно.
Две недели спустя начались первые допросы.
Впрочем, «допросами» деяния мэтра Буйе назвать трудно; скорее это был «опрос», причем опрос, проведенный крайне невнятно и до странности выборочно. Были приглашены дать показания один из секретарей трибунала 1431 года Маншон, пристав Масье, четверо доминиканцев, бывших ассистентами на процессе, и небезызвестный Жан Бопер.
Даже самый наивный наблюдатель мог заметить: Буйе не потревожил главных участников процесса.
Правда, епископ Кошон окончил дни свои в 1442 году, еще раньше умерли Луазелер, Жан Эстиве и Никола Миди. Но второй судья, равный по значимости Кошону, инквизитор Жан Леметр был жив и проповедовал в Руане; однако о его причастности к делу словно забыли, как и забыли о существовании монсеньора Рауля Русселя, одного из ярых врагов Жанны, ставшего ныне Руанским архиепископом, как и забыли о существовании множества бывших ассистентов Кошона, продолжавших здравствовать. Что же касается показаний Бопера, случайно оказавшегося в это время в Руане, то они отличались краткостью и невразумительностью, причем никто не задал почтенному проповеднику никаких уточняющих вопросов.
На этом дознания королевского советника внезапно прекратились.
Почему? Почему мэтр Буйе ограничился опросом семи человек, когда король вел речь о ревизии всего дела? Почему вдруг дознание было прервано?
По-видимому, роковую роль сыграло давление извне. Откуда? Да со стороны все того же Рауля Русселя, архиепископа Руанского, бывшего очень влиятельным человеком и не желавшего слишком быстрых и слишком серьезных разоблачений; он мог разъяснить и королевскому советнику, и самому Карлу VII, что начатое расследование все равно не имеет законной силы: мэтр Буйе начал частное расследование по делу, касающемуся всей церкви, а таким делом могла заниматься только сама церковь.
Все приостановилось почти на два года.
В конце 1451 года папа Николай V направил два посольства: одно к английскому, другое к французскому королям. Папские легаты должны были ускорить переговоры о мире между Англией и Францией. Посольство во Францию возглавлял Гильом д'Эстутвиль, француз по происхождению.
Предложение о переговорах с англичанами Карл отверг сразу: его войска гнали врага на всех направлениях, и война не сегодня-завтра должна была завершиться полным освобождением Франции; о каких же переговорах накануне этого могла идти речь? Карла VII гораздо больше волновала проблема пересмотра осуждения Жанны д'Арк. Д'Эстутвиль отнесся к заботе короля с пониманием и сочувствием; он согласился взять на себя продолжение дела, брошенного мэтром Буйе.
Так родилось второе неофициальное дознание о руанском процессе и приговоре 1431 года. Неофициальным оно оставалось потому, что д'Эстутвиль, как и Буйе, не имел официального мандата или даже устного поручения от папы на следствие; он действовал всецело по своей инициативе, стимулируемый французским королем. И все же, поскольку, представляя римского папу во Франции, сам он был лицом вполне официальным и по отношению к римской курии, и по отношению к западноевропейскому католическому миру, его акция должна была иметь и действительно имела больший удельный вес, чем незавершенная попытка Буйе.
Через два месяца после встречи с Карлом VII д'Эстутвиль уже действовал в Руане. Так как он сам был родом из Нормандии, у него оказались обширные связи и в городе, и во всей провинции, что значительно облегчало задачу. В сообществе с великим инквизитором Франции Жаном Брегалем и все с тем же мэтром Буйе легат принялся за расследование.
Расследование продолжалось всего неделю, со 2 по 9 мая. В основу его был положен принцип обычного инквизиционного процесса. Обвинителем был назначен лиценциат права Гильом Превото. Он составил 12 пунктов, по которым опрашивали свидетелей; в ходе опроса эти пункты были переработаны и число их достигло 27.
Комиссия д'Эстутвиля допросила всего семнадцать человек, трое из которых отвечали уже раньше мэтру Буйе. Двенадцать из числа опрошенных были участниками процесса 1431 года. Однако в плане отбора д'Эстутвиль пошел по стопам своего предшественника. Ни монсеньора Русселя, ни инквизитора Леметра, ни других важных лиц, связанных с осуждением Жанны, свидетельствовать не пригласили. Хотя вначале было заявлено, что неявка в комиссию грозит отлучением от церкви, на деле несколько вызванных уклонились от дачи показаний и никакой кары не понесли. Обращает на себя внимание и другое обстоятельство: пункты опроса были составлены таким образом, что фактически предопределяли ответы. И главные из этих ответов сводились к тому, что целью процесса 1431 года было стремление англичан опозорить французского короля и что единственным подлинным виновником осуждения Жанны являлся покойный епископ Кошон.
Закончив следствие, д'Эстутвиль направил 22 мая к королю Карлу VII своих коллег Брегаля и Буйе с материалами допросов. Король отдыхал в одном из замков на Луаре, и прежде чем прибыть к нему, члены комиссии посетили Орлеан. В городе Девы их встретили восторженно. Весть о близкой реабилитации освободительницы города вызвала всеобщий энтузиазм. 9 мая в Орлеан прибыл сам д'Эстутвиль. Он подтвердил слова Буйе и Брегаля и снял своей властью запрет с ежегодного праздника 8 мая в честь освобождения Орлеана Жанной д'Арк.
В первых числах июля Карл VII принял д'Эстутвиля и его помощников в замке Меэн-сюр-Иевр. Легата сопровождали итальянские юристы, доктора права Теодор де Лелис и Паоло Понтано. Общее мнение свелось к тому, что во Франции невиновность Жанны доказана (Франция, впрочем, никогда не верила в ее вину!). Теперь нужно было убедить в этом папскую курию – только санкция Рима могла позволить начать официальный процесс реабилитации. Д'Эстутвиль сделал все, что мог. По возвращении в Рим он передал собранные материалы, а также копию процесса 1431 года Лелису и Понтано, прося обосновать конечные выводы.
Юристы не замедлили ответить внушительными записками, в которых, рассматривая руанский процесс с правовой точки зрения и по существу, отметили все его сомнительные моменты, а также все то, что оправдывало поведение подсудимой. Оба эксперта усомнились в правомочности епископа Кошона судить Жанну, поскольку она не совершила никакого преступления на территории его диоцеза. Оба нашли, что подсудимую не имели права держать в светской тюрьме и лишать защитника; оба констатировали наличие недозволенных приемов следствия, в том числе угроз, шантажа и т. п. Понтано при этом дал уничтожающую оценку обвинительному акту, заметив, что составители его широко использовали ложь и клевету; он указал, в частности, приведя весьма убедительные основания, что Жанну нельзя было считать преступницей за ношение мужского костюма. В целом оба юриста, хотя и не формулируя окончательных выводов, показали полную несостоятельность процесса осуждения.
Одновременно с благословения великого инквизитора Брегаля целый сонм церковных авторитетов поднялся на защиту Орлеанской девы и в самой Франции. Начался второй тур славословий Божественной премудрости, результатом которой якобы явилась миссия Девы. Подобно тому, как это имело место летом 1429 года, появилось множество сочинений, свыше десятка трактатов и мемуаров, авторы которых рьяно доказывали необходимость оправдания Жанны.
Именно теперь начали определяться главные процедурные стороны будущего процесса. На очереди был вопрос: кто возбудит дело, явится в нем истцом? Казалось бы, ответ мог быть только один – его определил весь предшествующий ход событий: истцом являлся фактический инициатор процесса, «оскорбленный» Карл VII. Но французский монарх, верный себе, пожелал остаться в стороне. Юрист Жан де Монтиньи, выступая с позиций правительства, в специальном трактате доказывал: поскольку Жанна была осуждена из политических соображений, официальное выступление французского короля с требованием пересмотра дела носило бы такой же чисто политический характер. Это, по мнению Монтиньи, ослабило бы впечатление от нового процесса; подлинным истцом, считал он – и это стало официальной точкой зрения, – могли быть только ближайшие родственники Жанны: ее мать (Жак Дарк к этому времени умер) и братья.