Горький ветер свободы

Рабов, разумеется, селили отдельно от их господ. Господа с комфортом отдыхали в комнатах второго и третьего этажа; все их распоряжения выполняли здешние слуги. Рабов же устраивали на первом этаже, для каковых целей были отведены две комнаты — одна для мужчин, другая для женщин.

В то время как господ и их свободных слуг повёл наверх один из хозяев двора, нас препоручили здешнего надсмотрщику. Тот сразу же повёл нас в предназначенные для рабов помещения. Сначала завёл Берка и Юркеза в спальню, отведённую для мужчин. Я успела мельком заглянуть туда, пока они заходили через распахнутую дверь. Просторное помещение, главным образом заполненное лежащими на полу матрасами. Она были разложены в несколько рядом; некоторые пустовали, на других сидели или лежали рабы, а рядом валялись мешки со скудными пожитками. Дверь за новичками закрылась и была заперта, после чего мы направились к точно такой же комнате, только женской.

В течение всего этого непродолжительного пути я приглядывалась к здешнему надсмотрщику. Вёл он себя вполне корректно, даже вежливо, а у него на шее висел камень с вырезанным на нём изображением дерева — религиозный символ. Стало быть, человек он набожный. И я решилась.

— Скажите, господин, — робко произнесла я, держа глаза долу. Язык с трудом слушался, голос звучал хрипло: так я отвыкла разговаривать. — Дозволено ли рабам возносить молитвы в храме?

Надсмотрщик посмотрел на меня с интересом и, кажется, благосклонно.

— Конечно, — заверил он. — Перед господом все люди равны, и каждый из них имеет право помолиться ему под куполом или под небом.

Это было традиционное выражение. «Под куполом» означало под крышей основного здания храма. «Под небом» — В башне, на приближённой к небесам площадке.

— Это непреложный закон веры, — наставительно добавил надсмотрщик.

— В таком случае могу ли я вознести свои молитвы под небом прямо сейчас, прежде чем отдыхать после путешествия?

Я добавила взгляду робкой надежды.

— Конечно, дитя моё, — умилился надсмотрщик. — Можешь оставить свои вещи на спальном месте и пройти со мной.

Так я и поступила. Так и не выходя на улицу, мы по какому-то внутреннему коридору прошли в башню и остановились возле высокой винтовой лестницы. Внизу караулили двое — смотритель и смотрительница.

— Рабыня хочет подняться и вознести свои молитвы, — известил их надсмотрщик.

У тех не возникло ни малейших вопросов: сообщение было воспринято как должное. Смотрительница коротко меня обыскала, дабы убедиться, что я не пронесу наверх оружие. Стандартная процедура в храмах, и, надо сказать, особенно унизительной сейчас, когда я проходила её в статусе рабыни, она мне не показалась. Затем меня пропустили к лестнице.

— Когда ты спустишься, — произнёс напоследок надсмотрщик, — один из служащих укажет тебе дорогу в комнату.

«Служащих, как же, — подумала я. — Скорее уж стражников». Впрочем, это уже было неважно. Возвращаться я не собиралась.

Ступенек было много. Я не считала, но думаю, что все сто, а, может, и больше. Добравшись до верха, я подошла к каменному ограждению и остановилась, стремясь отдышаться. Перила располагались на уровне моей талии. Случайно упасть — очень маловероятно, а вот сброситься намеренно — вполне реально.

Всё никак не способная восстановить дыхание, я посмотрела вниз. Голова сразу же начала кружиться. Высоко. Я инстинктивно отпрянула от ограждения, но сразу заставила себя вернуться. И снова посмотрела вниз. Круглая крыша храма, двор, переплетение городских улиц. Движущиеся по ним люди кажутся маленькими. Вон кто-то поехал на джамале… Я зажмурилась. Прыгать резко расхотелось. Эх, нечего было останавливаться, чтобы отдышаться! Право слово, какой в этом смысл, если всё равно пытаешься покончить с собой? А теперь, когда я успела постоять, оглядеться и задуматься, стало жутко.

Соберись, Сандра! Возьми себя в руки! Ты не можешь отступить! Может быть, это твой последний шанс сохранить человеческое достоинство! Или ты хочешь дождаться, пока тебя приволокут в армон, и там Данте станет «укрощать» тебя при помощи «имеющихся у него средств»? Докажи, что ты — не вещь, а живой человек, и тебя невозможно лишить права выбора, хотя бы такого…

— Страшно?

Я вздрогнула при звуках этого голоса и обернулась. Данте стоял возле проёма, через который можно было попасть на лестницу. Я прижалась к ограждению спиной, обеими руками сжав руками перила.

— Ты ведь знаешь наш язык, — произнёс между тем Данте, и это не было вопросом. — Не притворяйся, что не понимаешь.

Его слова немного сбили меня с толку, но я быстро рассудила, что лгать не имеет смысла. Я всё равно сброшусь вниз, так какая разница, признаюсь ли сейчас в обмане? И я заговорила.

— Как ты узнал?

— Сначала просто догадывался. Но сегодня, когда тот парень рассказал историю покончившей с собой рабыни… Ты смотрела на башню с таким вожделением, словно здесь поселился мужчина твоей мечты. Так что у меня не осталось ни малейших сомнений в том, куда ты первым делом направишься.

Он сделал шаг по направлению ко мне.

— Не подходи! — крикнула я. — Я всё равно прыгну.

И полуобернулась к перилам, не намеренная позволить ему приблизиться.

— Хорошо, хорошо. — Данте замер на месте и вытянул руку ладонью вперёд. — Я не стану подходить. Но ты ведь и сама не хочешь прыгать, верно? Всё-таки это очень страшно — вот так взять и одним движением закончить всё.

Его голос звучал спокойно, почти расслабленно, только глаза смотрели напряжённо и словно испытывающе.

— Страшно, — без тени смущения согласилась я, глядя на него с вызовом. — И той девушке вчера тоже было страшно. И всё-таки она прыгнула.

— Не равняйся на совершенно незнакомого человека, — поморщился Данте. — Откуда ты знаешь, есть ли между тобой и той девицей хоть что-нибудь общее?

— О, общего между нами более чем достаточно! — с горькой усмешкой заверила я.

— Разве я хоть чем-нибудь тебя обидел?

Я криво усмехнулась. Вы только посмотрите на него: сама невинность.

— Нет. Конечно же, нет! — саркастично ответила я. — Ну разве что самую малость. Например, велел привязать меня к столбу, как дворовую собаку?

— Тут ты сама виновата, — не принял упрёк Данте. — Зачем пыталась бежать?

— Затем, что я — не вещь, а живой человек, — зло отрезала я. — И потому считаю себя вправе идти туда, куда захочу.

— В данном случае — на свидание с ядовитыми змеями?

Теперь сарказм прозвучал в голосе Данте.

— Даже если и так.

Я продолжала стоять на своём.

— Ты не могла бы придумать более убедительный аргумент? — поморщился он. — Впрочем, давай я тебе подскажу. В действительности ты не можешь простить мне того, что я тебя купил, верно?

— Ладно. — Я грустно усмехнулась и как-то разом сбавила тон. — В том числе и это. Но самое главное: ты уже дважды помешал мне умереть. И сейчас пытаешься сделать это в третий раз.

— Понимаю, — кивнул Данте и, как ни странно, на сей раз в его словах сарказма не было. — Это убедительный повод для ненависти. — Он немного помолчал, вглядываясь мне в глаза, что было непросто, учитывая разделявшее нас расстояние. — Сандра, а почему ты так сильно хочешь умереть? — спросил он затем.

— Смеёшься? — скривила губы я. Уж больно очевидным казался ответ.

— Даже и не думал.

— Да потому, — в запале эмоций я даже отпустила перила и сделала шаг в его сторону, — что кучка бандитов, с которой сотрудничает весь ваш Юг, ворвалась в мою жизнь и лишила всего, что у меня было. У меня не осталось ни дома, ни родины, ни друзей, ни приятелей, ни работы, ни привычных вещей. Даже любимых платьев и — представь себе такую мелочь — коллекции статуэток из малахита. Меня разом лишили всех прав — как заработанных кровью и потом, так и причитающихся просто по праву рождения человеком. Из всего, чем я обладала совсем недавно, осталось лишь одно — человеческое достоинство. Меня и этого стремятся лишить. Но это — то единственное, чего я никому не позволю сделать.