Конвейер смерти

– Иди, смазливый ловелас, тебя-то наверняка бабы заждались. Донжуан несчастный! – Острогин звучно хлопнул по Сережкиной спине, выталкивая его за окно.

Действительно, так и получилось. Бодунов дошел до дверей женского общежития, но, потоптавшись в раздумье, выдавил из себя что-то про забывчивость. Прапорщик ринулся, не разбирая дороги, к полевой кухне, стоящей за полковым магазином. (Видимо, вспомнил о собутыльнике Берендее.)

Старшина Резван на половине пути сделал попытку оторваться от коллектива, что-то промямлив о делах в каптерке.

– Бегом в казарму! А то мы совсем забыли о солдатах! – крикнул ему вслед Сбитнев.

Мандресов сослался на усталость и пошел догонять старшину. Ватага уменьшилась до четырех человек.

– Где тут раздают любовь?! – гаркнул Острогин в коридоре, но в ответ услышал только гулкое эхо.

– Нигде! Это русские придумали любовь, чтобы не платить деньги! – нагло рассмеялся Сбитнев. Володя быстро нырнул в одну из дверей. Вскоре оттуда мы услышали его веселые байки и анекдоты, прерываемые бойким девичьим смехом.

– Что завтра останется от Володи? Загоняет его Нинель! – посочувствовал Ветишин.

– Это та, которую только два мужика обнять могут? – догадался я.

– Ага! – подтвердил Сережка.

– Здоровенная деваха! Ужас! – содрогнулся Серж.

– Ну, и я пошел, – сказал Сережка и удалился в комнату напротив умывальника.

Острогин озадаченно почесал затылок.

– А мы куда идем? – недоумевал Острога.

– Это ты подскажи, где нас ждут! А если в нас не нуждаются, то бросим якорь прямо тут! – предложил я. Мы уселись на лавочке у входа, на свежем воздухе. Достали из пакета стаканы и бутерброды. Полбутылки мы выпили быстро и принялись насвистывать в такт разухабистой музыке, доносившейся из чьей-то комнаты.

В глубине общежития вдруг раздались стоны и рычания, выдаваемые за песню: «Ра-а-а-ас-кину-лась мо-оре ши-и-ро-око, и волны бу-ушу-ют вдали!». На пороге появился уезжающий на днях домой подполковник Конев. Бывший зампотех полка дефилировал в шортах, тапочках и дырявой тельняшке. Он играл на огромном баяне, напевая грустную, душераздирающую песню. В основном душу терзал он себе и музыкальному инструменту. Багрово-красное лицо свидетельствовало о большой дозе выпитого спиртного. Заметив нас, подполковник оживился.

– Ну что, лейтенанты? Чем порадуете старика? Чем душу согреете ветерану, отслужившему в Афгане два года?

– А чего ее греть, и так жарко! – ответил Острогин, пряча начатую бутылку под лавочку. – Вам нужно охладиться, а то, не ровен час, сгорите.

– И не лейтенанты, а старшие лейтенанты! – поправил я пьяного подполковника.

– Эх! Молодо-зелено! Поучать вздумали старика… А в былые времена я бы вас! Ух! В бараний рог свернул! Силища, знаете, какая в кулаках! Кто хочет помериться силами? С кем побороться на руках? А? – распалился подполковник.

Мы молчали, не желая связываться с пьяным начальником, хотя и бывшим.

– На литр водки слабо? – спросил вновь зампотех.

– На литр? – переспросил Серж и, подумав, ответил: – На литр – слабо!

– Я тоже пасую, – согласился я с товарищем, заметив, что мутный взгляд бывшего начальства, выискивая жертву, переместился на меня.

– Тогда топайте отсюда. Освободите скамейку и не мешайте петь! – рявкнул Конев.

Я достал бутылку, спрятанную за кривую ножку лавочки, и разлил содержимое по трем стаканам. Один в качестве примирения протянул зампотеху. Чокнулись, выпили. Подполковник ругнулся матом и, возмущаясь, швырнул стакан в колючки.

– Что это за дрянь? Пойло какое-то!

– Не пойло, а сухое вино, – возразил я.

– И что за суки пьют сухое! – проревел он обиженно.

– За сук надо было бы в морду дать! Но, учитывая, что вам уже лет сорок пять и годитесь мне в отцы, на первый раз стерплю и прощу, – произнес громко Сергей. – Пошли, Никифор, не будем переводить добро на всякое говно.

Зампотех онемел от нашей наглости. Мы же, пошатываясь, удалились по дорожке к своему модулю, допивая остатки вина.

– «И пошли они, солнцем палимые, повторяя – судья тебе Бог»! – продекламировал с пьяным надрывом Сергей.

Двойной праздник почти удался…

Глава 3. Вверх по служебной лестнице

– Ростовцев, подойди-ка сюда, – громко окликнул меня капитан Артюхин, когда я с друзьями возвращался из столовой после завтрака.

Еда отвратительная, настроение плохое. Похмелье. В голове шумело, во рту пересохло, ноги заплетались, слегка покачивало. А как хорошо было вчера!

– Мужики, я пошел на беседу с начальством, оно что-то задумало! Наверное, опять вышестоящие должности предлагать будут, – усмехнулся я.

– И куда тебя сватают? – поинтересовался Острогин.

– Секретарем комитета комсомола саперного полка. Но я не хочу, – ответил я.

– Зажрался! Капитанскую должность мы уже не принимаем, нам майорскую подавай, – съехидничал Ветишин.

– Правильно делает. Нечего в комсомольскую рутину лезть, пусть ротой занимается, – оскалился длинным рядом железных зубов ротный. – А батальон ему наверняка дадут, не сегодня, так завтра. Звезда идет к звезде, должность за званием, а за наградами еще более солидные награды. Везунчик. Моя Красная Звезда за искалеченную челюсть до сих пор где-то бродит по лабиринтам штабов, а этого балбеса наградным железом осыпали с ног до головы.

– Осыпали… Скажешь тоже! Тебя послушать, так можно подумать, что мне, как Брежневу, для орденов пора грудь расширять. Представление к награде – это еще не факт получения, а так, теория… – возразил я Володе и поспешил к начальству.

Замполит батальона сидел на лавочке, вытирая испарину с мокрых залысин, и нервно курил, слушая Шкурдюка. Сергей вчера вернулся из отпуска по болезни и сейчас о чем-то докладывал. Артюхин недовольно махнул рукой, отсылая Сергея в казарму, и принялся за меня.

– Пьянствовал вчера?

– Нет, – ответил я, нагло глядя в глаза шефу.

Лысеющий капитан еще раз протер платочком то место, где совсем недавно присутствовала густая шевелюра. Затем вновь достал пачку сигарет, вынул одну, зажег ее и жадно затянулся. Капитаном Григорий стал на неделю раньше, чем я старшим лейтенантом. Молодой мужик, старше меня на пару лет, но выглядит на все сорок.

– А кого Подорожник гонял из комнаты технарей? – усмехнулся замполит батальона.

– Не знаю. Меня никто никуда не гонял. Я комбата со вчерашнего утра не видел. С ним чем реже встречаешься, тем лучше настроение.

– А хочешь с ним общаться каждый день – утром, вечером, на завтрак, обед и ужин? – насмешливо спросил Гриша.

– Это как так? Пристегнуться к Василию Ивановичу наручниками? Спасибо, не хочу.

– Не хочешь, а я хочу. Третий день думаю над тем, кто бы мог занять мое место. Может, ты? Начальник политотдела окончательно решил выдвигать будущего Героя на вышестоящую должность. Пора подниматься по служебной лестнице. У тебя теперь начался период должностного роста. На выбор различные батальоны: инженерно-саперный, второй батальон нашего полка или восемьдесят первого полка.

– Как так, «второй батальон»? Самсонов всего лишь год как из Союза прибыл! – удивился я. – Куда он уходит?

– У них страшное происшествие вчера случилось. Пока вы всей ротой пьянствовали, события мимо вас прошли. А в полк эта информация вечером поступила. На КП батальона шестеро солдат умерли и четверо в госпитале мучаются страшными муками. Отравились антифризом.

– Е… твою мать! – охнул я.

– Да уж! Это точно!

– И как такое случилось, Григорий? Они что, на заставах поголовно придурки?

– Вроде того. Техник роты в канистре привез сдавать остатки антифриза. Но все в ней не поместилось, вот он часть и налил в трехлитровую банку, закрыв крышкой. Какой-то умник увидел банку с жидкостью, стянул ее и приволок в блиндаж. Решили, что это брага или самогон. Антифриз был мутный и действительно что-то подобное напоминал. Разлили по кружкам и долбанули. Кто налил себе побольше, то умер быстро, кто чуть меньше – помер в госпитале, а самые скромные пока живут и мучаются. Но в дальнейшем останутся инвалидами.