Страница 3 из 20
«И надо было мне раньше времени объявиться в деревне! — клял себя Авдей, одеваясь под смурными взглядами военных. — Попробуй-ка уйти от этих охотников!».
У одного из них было по две звездочки на погонах. «Поручик», — отметил про себя Авдей, не служивший еще в армии, но знавший о чинах по рассказам фронтовиков. Поручик был парнишка еще, как Авдей, а второй — бородач — носил нашивки унтер-офицера, и грязный бинт выглядывал у него из-под папахи.
— Ты, малый, безусловно, добычливый и опытный? — спросил поручик, постукивая худыми пальцами по кобуре маузера.
— Так... маленько есть.
— Можно пройти в Острожск мимо партизан?
— Едва ли, однако, господин офицер.
— А подумать?
— На обоих берегах скрадывают партизаны, так люди говорят.
— А если крюк дать?
— Так это ж неделю крюк придется давать, по Верхней Тайге!
— А Верхняя Тайга тебе знакома?
— Охочусь там я... мой надел. Да и то не сказать, что вглубь далеко захаживал. Места темные больно...
— Собирайсь!
Заголосила мать, упал на колени отец-старик, заревела молодайка-жена, да военные их мольбы не приняли. И пришлось нежданно-негаданно расстаться с домом охотнику. Мараковали завальцы, что не коснется их большая беда. А вот — на тебе! — веди отряд в тайгу зимней ночью. Наказ от поручика был такой: «Сведешь с партизанами — дома своего не увидишь. В Острожск приведешь к нашим — озолотишься». И постучал офицерик маузером по одному из ящиков, что завьючены были на лошадях. Тогда стал догадываться Авдей, что за ящички везет отряд в Острожск. Догадка подтвердилась днем, когда отошли от Завали порядочно.
Отряд остановился на привал в глубокой тайге. Стали солдаты развьючивать лошадей, один и обронил ящик. Открылась крышка, и красненькие бумажки полетели на землю, точно листья осенние.
Авдея охватил столбняк — никогда столько денег не видывал, хоть мехов приходилось сдавать вороха. А солдат кинулся на колени собирать те деньги да в ящик складывать. И возьми он припрячь несколько бумажек за пазуху. Мигом подскочил унтер.
— Ах ты воровская морда! — и кулаком солдата хряск. Деньги сами собой повылетали из-за пазухи солдата.
«Казну везет отряд, — сообразил Авдей, — в легких ящиках бумажки, в тяжелых, может, само золото». Стал соображать он, мол, все-таки партизаны свои мужики, им бы золото это куда с добром, и решил повернуть отряд незаметно на Буракова. Да старшие остроглазые были. Поручик свою планшетку раскидывает и лоб хмурит. Прикусил усик, говорит унтеру:
— Нам лучше в тайге остаться навеки, чем долг не выполнить, Силыч, а клонит проводник нас назад, к Ангаре. Не в засаду ли своих?
— С такой казной партизаны вдесяжды кусать нас зачнут, господин поручик, — согласился унтер да как гаркнет на Авдея: — Продать нас хочешь, Иудино семя! А ну, веди как след!
«Долго не попрыгаешь под дулом, надо крюка тайгой давать — жизнь своя дорога», — соображал охотник.
И повел Авдей всех в дебри, куда редко и сам захаживал. Только об одном и просил офицера:
— Не вытаскивайте карту свою, господин поручик, один вред от нее в нашей тайге. Поведет за собой нас Хозяин — замаемся! По реке Каверге надежней, хоть крюк больше получится...
— Пока Кавергу пройдем, в Острожске ваши могут сесть!
— Дак Хозяин может залютовать.
— Молчать, чалдонья морда! Знай свое дело, а мы тебя всегда проверим, если мутить начнешь.
Молчать, так молчать. Вывел Авдей белых на плоскотину[1], покрытую вековой тайгой. Сосны такие, что шапка валится. Ни гор не видно, ни неба. Перед тем, как войти в дебри, проверил поручик ход по карте да еще ткнул компасом в острый, как чум тунгуса, голец Небожиха и махнул рукой:
— Пшли! Верный крюк даем, Силыч...
И спрятался отряд от света. Ходил Авдей по этим местам с молитвой и тут ее вслух забормотал. Ему мерещилось, левее брать надо, но поручик шел впереди и повелительно указывал направление рукой в черной перчатке. И оставалось охотнику думать, как бы изловчится да бежать в деревню. Но неотступно шел за ним унтер, а снег только что присыпал землю: как зайца, нагонят по следам.
— Вперед, ребятушки, не отставать! Скоро будем в бане париться, щи хлебать! В кроватях отоспимся!
Унтеру что — на офицера надежда, а проводник начал всерьез замечать, что круто уж больно берет поручик. Потом вроде как назад свернули. А поручик через каждые сто шагов на карту смотрит и уверенно дальше идет. Только к обеду уж дело пошло, а под ногами плоскотина, ни намека на подъем. Лишь к вечеру вроде пошло на повышение. Выкарабкались на гребешок, а перед ними открылась непочатая плоскотина, и на противоположном краю алый голец, похожий на чум. Знал Авдей, что игловатый гольчик тот назван стариками-охотниками Небожиха не зря. Не умолишь возле той черной скалы Хозяина — может закрутить вконец. Но здесь лезть к воякам под горячую руку с такими объяснениями было еще опасней.
— Что-то далече та пика проклятая! — заметил унтер.
Поручик зубами заскрежетал:
— Стрелку заело, по-видимому, Силыч... Мороз чертов...
Переночевал отряд у костров. Наутро опять направление взяли на голец. На этот раз поручик дышать на планшетку боялся, а компас держал на ладони, словно образок. Однако Авдей снова почуял, как забирать начали вправо, потом назад повернули. И тут догадался охотник, что их отряд уже сам Хозяин водит. И ни карта, ни компас, ни собака тут не помогут: нарушили завет здешней тайги. Попытался Авдей советовать поручику карту кинуть, молитву всем отрядом читать и левее взять, пока Хозяин совсем не осердился. Но сребропогонник косо взглянул на Авдея:
— Большевичкам подарок все же хочешь преподнести?!
Когда же вечером снова вернулись они назад, проводник виноват остался. Унтер взъярился:
— Колдуешь, чалдонья морда!
Перекреститься пришлось Авдею, чтоб тут же не стукнули.
А наутро поручик вышел далеко вперед отряда, чтоб винтовки якобы стрелку не отклоняли. Побрел отряд к Небожихе, а к вечеру на собственные следы вырвался. Зароптали солдаты, но унтер гаркнул — смолкли. По приказу поручика бросились вперерез следам и шли в темноте, пока кони не попадали. Еле костры распалили. Поручик кончики усов отгрыз, борода унтера в сосульки превратилась, у солдат лица, точно глиняные. А вокруг деревья скрипят и снег веется: быть бурану!
Когда свалились у костров, притворился Авдей спящим и подслушал разговор поручика с унтером. Бородач советовал пристукнуть проводника, пока он совсем не закрутил отряд. В ответ поручик пообещал: «Выйдем к Острожску, к стенке поставим».
Захрапел Авдей, чтобы приглушить перестук зубов. А когда задремали дозоры, заполз охотник за дерево, там за другое, за третье... Встал на ноги и бежать. Кругом тайга притаилась, снег вихрится, а у Авдея сердце от радости гремит: следы к утру заметет. Пустился по тайге не помня куда: самого уж запутал поручик. И вдруг увидел совсем рядом Небожиху. Острая верхушка гольца высвечивалась луной. Отряд у подножья расположился, и никто не ведал этого: ну, чистое ли тут было дело?!
Побежал Авдей по метели, прямо от гольца спиной да и наскочил на отряд к утру: видно, Хозяин опять вытолкал от своей любимой Небожихи.
— А-а! — заревел унтер. — Вот он, дезертир!
Выхватил шашку из ножен, а по ней алый сполох зари, как кровь. Взмахнул унтер шашкой, а поручик ему:
— Стой, Силыч, успеется!
— Ладно, идем, чалдонья морда!
А проводник застыл пень-пнем и рукой лишь смог шевельнуть, показать на косматое чудище в кустах.
— Хозяин!
Медвежий рык раздался в ответ, снег полетел на людей с ближних сосен, и солдаты бросились в разные стороны. Авдей тоже рванулся куда глаза глядят. Бежал, пока хватило сил. Потом упал в снег и пополз. Свалился в Кавергу, по льду вроде легче стало. А главное — направление верное теперь взял: вниз по речке, до ходовой тропы.
Трое суток до знакомой тропы выползал. А по ней еще идти надо было два дня. Руки в собачьих рукавицах-мохнашках и то чернеть стали. В глазах пятна прыгучие запестрели. Прикорнуть потянуло через каждую подтяжку. С жизнью стал мысленно прощаться Авдей, с деревенькой своей, с родными, сыном Гордейкой, да тут собаки на него выскочили. Узнал Авдей соседского Султана и сознания лишился.
1
Плоскогорье.