Заколдованное нагорье

— И мы теперь будем товариществом, Олег Захарович? — спросил Валик. — Где бы мы ни были, да?

— Нам еще придется доразведывать Устино месторождение, — улыбнулся Маков, — если, конечно, вы не отвернетесь от геологии-геофизики.

— Ни за что! — воскликнул Валик. — Закончу десятый и — в политехнический институт! А не поступлю —  приеду рабочим сюда на разведку... Ерундить больше не будем, да, Усть? Делом начнем заниматься.

— Где же папа схоронен? — спросила внезапно Устя, ни к кому не обращаясь. — Похоронил его дедушка или как?

— Завтра мы узнаем, — заверил Маков. — Твой дед дожидается меня в зимовье, я в этом уверен.

— Дожидается ли теперь? — проговорила Устя с тяжелым вздохом. — С таким грузом на сердце кто выдержит?

И вдруг она замолкла, притаилась и выставила ухо в сторону Каверги. Хвостик ее накомарника недвижно рисовался на клочке алого неба. Было безветренно, тайга беззвучна. Но Устя что-то напряженно слушала. И вдруг откуда-то из долины Каверги донесся слабый звук выстрела, похожий на треск еловой ветки в костре.

Устя вскинула голову, точно косуля. Рот ее приоткрылся. Брови взлетели, подобно перышкам, поднятым ветром, и она определила:

— Стреляет кто-то... Подряд... Никак беда... Не с дедом ли? Кто еще может быть на Каверге, кроме него?

Валик приложил ладони к ушам. Но выстрелов больше не было. Маков отошел в сторону, чтобы лучше слышать.

— Как будто был выстрел, — сказал он, возвращаясь. — Но больше не слышно.

— Похоже на выстрел, — согласился Валик. — Может, нас ищут?

— Что-нибудь еще стрясется, чует сердце, — заметил Маков, — попали в аномалию... Не так просто распутывается клубок.

Он поднял ружье вверх и ударил в темнеющее небо снопом огня. Гром и треск понеслись от дерева к дереву.

Но ответного выстрела не было. Только эхо дробилось в долине Каверги.

Только утром пришел ответ. Тайга донесла далекий гремучий звук. Он пришел из долины Каверги.

Маков отошел от костра, который развел пораньше, и выстрелил из дробовика. Через томительных пять-шесть минут донесся ответный хлопок.

— Подъем! — скомандовал он...

Маков шагал, не замечая кочек. Он высоко держал щетинистый подбородок и следил за тайгой зоркими глазами. Валику приходилось почти бежать, чтобы вырваться вперед. Но Маков доставал его быстро длинными своими ногами. Устя же и не пыталась обогнать геофизика. Она шла ровно, как и он. И приостанавливалась, как Маков, когда доносился очередной выстрел. Лишь в эти остановки Валик и успевал помахать саблей, чтобы расчистить Усте хотя бы два-три шага пути.

Стреляли с интервалом в двадцать-тридцать минут. Без сомнения, стрелок сидел на одном месте и бухал, стараясь призвать к себе. Похоже, с ним стряслась беда.

Путники скатились в падь, и выстрелы приблизились. Маков не мог часто отвечать — оставалось всего пять патронов. Он догадался перейти на крик. Поднес полусогнутые ладони ко рту и затрубил, как изюбр.

— Ого-го-го!

— Ага-га-га! — звонко поддержал Валик.

Эхо раскрутилось в долине. Из ближайшего распадка донеслись три выстрела подряд.

— Похоже, и в самом деле беда, — сказал Маков и ринулся на чуть видную звериную тропинку. На мокрой земле виднелись следы медведя, сохатого и человека. Что-то знакомое было в резко вдавленных с боков каблуках резиновых сапог. У человека сильно кривили ноги. Под конец Валик уже не сомневался, что это сам дед Гордей. И только он успел произнести мысленно это имя, как совсем рядом раздался выстрел. Из густого ерника выплеснулось пламя.

Маков ускорил шаг, развернул кусты и вдруг остановился перед шевелящимся черно-красным бугром.

— Кыш! — замахал он руками, и странная куча распалась. Над кустами поднялась стая ворон. Черные птицы расселись по веткам деревьев, закаркали.

Запах пропастины ударил в ноздри: перед людьми лежала рогатая туша изюбра, расклеванного воронами. Казалось, стая черных птиц настигла таежного силача, повалила на куст и заклевала насмерть. А потом распотрошила так, что ребра светились на солнце.

— Солонец! — объяснил Маков и кивнул на дальний край поляны. — Где-то недалеко и стрелок...

Среди травы чернела проплешина, истоптанная копытами зверей.

— Стрелять здесь положено одному охотнику, — произнес Валик и оглянулся на Устю, — чей надел...

Устино лицо становилось под цвет березовой коры, точно жизнь покидала ее. Валик сообразил, что сейчас она упадет в обморок, хотел поддержать ее. Но Устя отшатнулась, показала на темный комок возле куста ольхи.

— Шапка дедушки... Неужели и с ним стряслась беда?

— Где же он сам? — прошептал Валик и тут услышал стон, донесшийся из-за кустов.

—  Деда-а-а!

Устя кинулась на стон, за ней устремился Маков, потом уж встрепенулся Валик.

— Дедушка!..

От Устиного крика захлопали, застучали в ветках крылья ворон.

— Дедуля дорогой мой!

Под кустом ольхи, скрючившись, лежал Гордей. Глаза его еле проглядывали из-под оплывших век, ручеек крови запекся в бороде. Палец прирос к спусковому крючку винтовки, но, видно, сил уже не было нажать. Вокруг деда валялись стреляные гильзы, точно он отбивался до последнего патрона от многочисленной банды.

— Дедушка, жив? — Устя опустилась перед Гордеем на колени. — Что стряслось?

Из-под века охотника выскользнула мутная капелька, жгутик крови на бороде дрогнул, и старик прошептал:

— Зюбря добыть хотел... чтоб выгода как была от похода. Не угодил по убойному месту... а он возьми да на меня... Копытом по грудям-то и шибанул... Стар больно стал...

Только тут Валик понял, почему скоробилась телогрейка на груди старика и мошкара над этим местом клубится роем. Валик сломал ветку и стал помахивать ею, отгоняя кровопийц от груди Гордея.

— Пить, пить хочется...

— Ох, дед — семь бед! — Маков тряхнул рюкзаком, достал кружку и направился прямо по кустам к ручью.

— Парнишка, — залепетал Гордей, — прости, Христа ради, меня... Ипатову собачку я прикончил... Думал, повернешь сразу назад... Заявишь куда следует про ножичек, сдержут ученого-то, чтоб тайгу не запакостил...

— Теперь дело прошлое, — пробормотал Валик.

— Видно, конец мой пришел, — жалобно отозвался Гордей. — Хоть на людях помру, и то спасибо.

— Сейчас дадим водички, дедушка, — сказала Устя. — Не бросим тебя, не бойся.

— Сразу стало легче, — проговорил Гордей. — Среди ворон помирать больно страшно, Устюша, а они уже и выстрела перестали бояться.

— Эх, деда, деда, — вздохнула Устя. — Беда не выходит из нашего дома.

— Выйдет! — Валик пристукнул шашкой. — Поможем выйти!

Гордей вдруг увидел саблю перед собой, близко посаженные глаза его расширились и стали походить на дульный срез двустволки.

— Хотел, чтоб шуму не было в нашей тайге, — залепетал старик, — вот и прятал... Откуда только принесло тех трех супостатов?

— Где папу похоронил, дедушка? — всхлипнула Устя. — Где его могила?

— На Небожихе схоронил его, — выдохнул Гордей, — на самой верхушке, каменьем укрыл... Хорошо лежит отец твой, Устя. А меня тут закопаете...

Его рот перекосило, глаза подвело, ноздри раздулись, словно в последней затяжке живительного воздуха. В этот миг захрустели камешки под ногами Макова, и геофизик приставил ко рту Гордея кружку с водой. Старик ощутил потресканными губами влагу, приподнялся и стал жадно пить. Сделав несколько глотков, откинулся и как будто заснул. Маков расстегнул на нем телогрейку и отодрал рубаху от ран. Гордей застонал, но Олег Маков не дрогнул. Он снял клочком мха запекшуюся кровь, ощупал ребра вокруг развороченной мышцы, сказал:

— Кажется, внутренних повреждений нет... Скользом копыто прошло... Заражения тоже нечего опасаться — здесь все стерильно... В общем, до больницы донесем, а там поставят на ноги...

— В тюрьму не посадят, Захарыч? — простонал Гордей.

— Надо бы, — отрезал Маков, — да у нас не положено человека сажать за одичалость.