Страница 22 из 23
Шел XX в. с его бурными революционными событиями. Возрастала реакционность английской буржуазии, которая стремилась теперь объединиться с любыми союзниками из лагеря церковной реакции. Иезуитская версия встречала все более благосклонное отношение, t Конечно, иезуиты не были бы сами собой, если бы их рассказ состоял из одной, легко разоблачаемой неправды. Напротив, в нем было немало того, на что упорно закрывали глаза сторонники традиционной истории заговора. Иезуиты били по самому слабому месту своих противников – попытке приукрасить облик тогдашних правителей Англии и, прежде всего, Роберта Сесиля, нежеланию признать, в какой мере развитию заговора содействовали агенты-провокаторы, в какой степени этот заговор был в прямых интересах всесильного министра, искавшего предлога для восстановления в полной силе елизаветинского законодательства против католиков.
Однако защитники иезуитов утверждали нечто более: весь «Пороховой заговор» был изобретен Робертом Сесилем, и иезуиты, чистые, как невинные младенцы, узнали о планах Кетсби лишь на самой последней его стадии, и в душе ужасались неслыханному делу, но не могли ничего поделать – их уста смыкала тайна исповеди.
Многое в них остается непонятным. Например, сам подкоп, который вели конспираторы из Винегр-хауза. По версии, исходившей от правительства, оно получило сведения о нем только из уст арестованных заговорщиков, намного позже ознакомления с письмом Монтигля и начатых розысков. Правдоподобно ли, что во время этих розысков не был обнаружен подкоп из близлежащего дома, который принадлежал заведомому участнику заговора Томасу Перси? И куда девалась земля, вырытая во время подкопа? Вряд ли, такое количество земли можно было разбросать по территории прилегающего к дому крохотного сада, не возбуждая любопытства соседей и прохожих на столь многолюдном месте, как площадь перед парламентом.
Еще более таинственным в истории «Порохового заговора» является вопрос о самом порохе. Как язвительно писал второй отец Джерард, «сразу же после обнаружения пороха правительством этот порох исчезает из истории». При расследовании заговора тщательно изучались всякие, иногда совсем ничтожные мелочи, а такой важнейший вопрос остался в тени. Для взрыва требовалось много пороха. А порох с 1601 г. был государственной монополией и хранился под строгим контролем в Тауэре. Его расходованием заведовал близкий друг Сесиля граф Девоншир, а также его заместители Сэрью и Брукнер. Когда впоследствии возникла нужда в связи с финансовыми расчетами проверить расход взрывного вещества, это было разрешено сделать за годы с 1578 по 1604. Иначе говоря, расследование было оборвано как раз на годе «Порохового заговора». Бумаги о расходе пороха за этот год позднее оказались и вовсе затеряны.
Еще одна деталь. В первых правительственных отчетах упоминалось о внутренней двери, ключ от которой находился в руках правительства и через которую можно было проникнуть в подвал, где лежал порох. Именно через эту дверь, согласно первому отчету, сэр Томас Нивет «случайно» зашел в подвал и встретил там Фокса. В последующем отчете упоминание о двери исчезло – она мало согласовывалась с утверждением, что правительство еще ничего не знало о заговоре. Взамен появился визит лорда-камергера. В результате противоречащих друг другу известий сообщалось, что Фокса арестовали в подвале, или на улице около подвала, или даже в его собственной квартире.
Большая часть того, что было известно о заговоре, основывалась на напечатанном вскоре после его раскрытия официальном правительственном отчете. Прежде всего, он основывается на показаниях арестованных, в большинстве случаев данных под пыткой или под угрозой пытки (официально пытке был подвергнут только Гай Фокс, но в переписке Сесиля обнаружены доказательства, что пытали и других обвиняемых). Ученые внимательно исследовали протоколы допросов и убедились в том, что верховный судья Кок нередко своей рукой «исправлял» показания, вычеркивая казавшиеся «неудобными» места и вставляя нужные ему фразы.
Но самое существенное об истории заговора стало известно из исповеди, написанной в тюрьме Томасом Винтером, единственным остававшимся в живых руководителем «Порохового заговора». Вокруг этого документа еще более сгущается тень подозрений. Но, чтобы рассказать о них, нам придется на время отвлечься далеко в сторону.
Загадки показаний и «исповеди» заговорщиков
Читатель, вероятно, не забыл Томаса Фелиппеса, сыгравшего столь большую роль в заговоре Бабингтона и процессе Марии Стюарт, того самого опытного шифровальщика и подделывателя писем на различных языках, которого столь ценил Уолсингем. Правда, Сесиль счел возможным перевести старого шпиона на пенсию. Отлично понимавший, в чем дело, Фелиппес написал верноподданническое письмо Якову I, уверяя, что он, маленький человек, не имел никакого отношения к казни матери его величества. Он, Фелиппес, просто занимался расшифровкой писем по приказу начальства. Хотя король не был чрезмерно привязан к памяти матери, он любил соблюдать внешние приличия, и петиция Фелиппеса осталась без ответа.
Между тем отставной шпион, занимая выгодную должность в управлении Лондонского порта, не терял надежды завоевать признательность Сесиля и снова оказаться у него на службе. Внимательно приглядываясь к приезжающим и уезжающим пассажирам, Фелиппес учуял назревающий заговор и решил произвести розыск на собственный страх и риск.
С этой целью Фелиппес надумал завязать тайную переписку с признанным руководителем эмигрантов и многолетним организатором заговоров Хью Оуэном в Брюсселе. Переписка оказалась односторонней, так как не менее опытный интриган Оуэн заподозрил подвох в письмах, приходивших от некоего «Винцента» (так подписывал свои послания Фелиппес). Однако такое препятствие, не могло остановить старого подделывателя писем, которых великодушно взял на себя сочинение и ответных посланий Оуэна, фигурировавшего под именем «Бенсон».
Фелиппес не учел одного, что не только он, но и Роберт Сесиль прошел школу Уолсингема. Сравнив перехваченные письма «Винсента» и «Бенсона», Сесиль сразу же сообразил, в чем здесь дело. В январе 1605 г. разгневанный министр приказал арестовать шпиона, который во всем сознался. Жалуясь на бедность, шпион открыл еще один мотив своих действий: он хотел через Оуэна, связанного с мадридским двором, попользоваться деньгами, которые щедро рассыпал испанский посол в Лондоне, чтобы укрепить партию сторонников недавно заключенного мира. Если бы только служащий Лондонского порта мог знать, что несметно богатый Сесиль и здесь обогнал его, сразу же после заключения мира приняв пенсию от испанского правительства, которому обещал выдавать английские государственные секреты.
За самовольное вмешательство в государственные дела Сесиль отправил Фелиппеса в тюрьму, где тот и оставался до весны. Свой досуг шпион заполнял покаянными письмами и просьбами о прощении и предложениями быть полезным.
Старый шпион на этот раз не лгал. После освобождения из тюрьмы Фелиппес был разоренным человеком. Он только и мечтал поправить свои дела, нанявшись к Сесилю. Вместо этого в январе 1606 г., за несколько дней до суда над участниками «Порохового заговора», Фелиппеса снова арестовали и посадили в Тауэр.
Предыстория второго ареста заслуживает внимания, кроме всего прочего, характеризуя приемы «работы» фактического правителя Англии. Вместе с Фелиппесом, когда он служил у Уолсингема, трудился и другой опытный подделыватель писем и профессиональный шпион, Томас Барнс, пытавшийся, в частности, по поручению правительства втереться в доверие к Хью Оуэну и стать его агентом. В отличие от Фелиппеса он еще оставался на службе в 1605 г.
Как раз в самом конце года Барнс, по прямому указанию Сесиля, подделал письмо Фелиппеса к Оуэну. Через несколько дней Барнсу вручили заграничный паспорт, подписанный самим Сесилем. Паспорт был выдан на имя Томаса Вильсона, одного из секретарей Сесиля (осталось неизвестным, не был ли Барнс этим самым «секретарем Вильсоном» и в Англии).