Страница 3 из 5
Я все еще храню тарелку с ракушками, приспособил ее в качестве пепельницы. Тома и Матье не курят, это для них слишком сложно. Зато сидят на наркоте.
Каждый день мы травим их транквилизаторами, чтобы держать под контролем.
Отец недоразвитого ребенка обязан выглядеть мрачным и скорбно нести свой крест. Никаких клоунских носов, никаких шуток, смеяться в такой ситуации – исключительно дурной тон. А если недоразвитых детей аж двое, выражение лица должно отражать двойное страдание.
Если судьба сделала тебя великомучеником, надо соответствовать, казаться безнадежным горемыкой, таковы правила игры.
Я никогда не соответствовал. Помню, однажды напросился на аудиенцию к главному врачу медико-педагогического института, где лечились Тома и Матье. Расположившись напротив доктора, я поделился своим беспокойством, мол, Тома и Матье растут полными идиотами…
Доктор не оценил шутку.
И правильно. Все это отнюдь не смешно. Но без юмора выжить невозможно.
Как Сирано де Бержерак, смеющийся над собственным носом, я смеялся над собственными детьми. Кто же еще посмеется, если не родной отец?
В качестве отца двоих недоразвитых детей меня пригласили поучаствовать в телепередаче.
Я рассказал о Тома и Матье, настаивая на том, что их поведение частенько меня смешит, и на том, что не надо лишать недоразвитых детей возможности позабавить взрослых.
Когда здоровый ребенок ест шоколадный пудинг и весь уляпывается, взрослые хохочут, когда недоразвитый ребенок весь уляпывается, взрослые молчат. Больной ребенок лишен удовольствия видеть смеющееся лицо или слышать, как над ним подтрунивают.
Позже я посмотрел передачу.
Все, что касалось смеха, вырезали.
Начальство не хотело шокировать других родителей.
Тома учится одеваться самостоятельно. Уже умеет влезть в рубашку, но еще не умеет застегивать пуговицы. Следующий этап – свитер. В нем дырка. Тома выбрал скользкую дорожку, решил просунуть голову не через воротник, как сделал бы нормальный ребенок, а через дырку. Задача не из легких, учитывая, что отверстие сантиметров пять, не больше. Тома не оставляет попыток. Видит, что мы начинаем смеяться. С каждым разом дырка увеличивается, и наш смех только воодушевляет сына. Минуты через две наконец, победа – Тома высовывает голову из дырки!
Скетч закончен. Аплодисменты.
Скоро Рождество, я в магазине игрушек. Продавец ко мне лезет, хотя я помощи не просил.
– Вы на какой возраст смотрите?
Я неосторожно ответил. Мол, Матье одиннадцать, Тома – девять.
Для Матье мне предложили игру на смекалку. Ящик с инструментами и деталями, из которых можно самостоятельно собрать, например, радио – соединить между собой железяки, воткнуть электрические провода. Для Тома приберегли мозаику – карту Франции со всеми департаментами и названиями городов. На секунду я вообразил радио, сконструированное Матье, и карту, составленную Тома: Страсбург на берегу Средиземного моря, Брест в Оверни и Марсель в Арденнах.
Еще меня пытались соблазнить набором «Юный химик», позволяющем в домашних условиях проводить опыты со вспышками и разноцветными взрывами. Лучше бы уж сразу Камикадзе с поясом смертника… Решил бы все проблемы.
Я терпеливо выслушал объяснения продавца, поблагодарил его и наконец решился. Купил кубики для Матье и маленькие машинки для Тома, как всегда. Продавец меня не понял, но потрудился над праздничной упаковкой. А когда я выходил с двумя пакетами, сделал своему коллеге знак – покрутил пальцем у виска. Мол, папаша совсем дебил…
Ни Тома, ни Матье никогда не верили ни в Деда Мороза, ни в Иисуса Христа. И неспроста. Они никогда не молились и не писали писем Деду Морозу. Они на своей шкуре испытали благодать Божию. Так что понимали: подарков у Иисуса лучше не просить, себе дороже.
Мы им никогда не врали. Ни насчет кубиков, ни насчет машинок.
Не ставили елку и не инсценировали рождение Христа.
Свечей тоже не было – вдруг пожар?
Дети не прыгали до потолка.
Рождество никого ни к чему не обязывало. Дитя Божье тогда еще не родилось.
Недоразвитым людям сложно устроиться на работу. Необходимы огромные усилия. Предприятия, которые берут на работу инвалидов, платят меньше налогов и получают больше финансовых преимуществ. Инициативу поощряют. Знаю, что в провинции в ресторанах, где официанты умственно отсталые, обслуживают очень хорошо, с душой. Только лучше не заказывать блюд под соусом, который не отстирывается.
Не представляю себе Матье и Тома в деле.
Матье обожает поезда и машины, он мог бы стать водителем, пересечь Европу за рулем грузовика с прицепом весом в несколько тонн и с брелоком в форме плюшевого мишки на ветровом стекле.
А Тома любит играть в самолетики и потом укладывать их в коробки. Он мог бы регулировать движение самолетов, помогать при посадке.
Тебе не стыдно, Жан-Луи, глава семьи, смеяться над беспомощными детьми?
Нет. Мои чувства тут ни при чем.
Одно время у нас работала няня. Ее звали Жозе – северянка, крашеная блондинка, простая до невозможности, прямо фермерша. До нас она сотрудничала с богатыми семьями из пригородов Лилля. Попросила купить звоночек, чтобы ее подзывать. Помню, все спрашивала у нас, где столовое серебро. На своем прежнем месте Жозе привыкла чистить столовое серебро раз в неделю. Моя жена сказала, что все серебро в деревне, но однажды Жозе наведалась в деревню…
С детьми она вела себя безукоризненно, очень разумно. Как с нормальными, не давая слабины, не сюсюкая, достаточно жестко, когда ситуация того требовала. Думаю, она их любила. Когда дети дурили, я слышал – она говорила им: «Да у вас в головах одни опилки!»
Это был единственный верный диагноз для моих детей. Жозе как в воду глядела. Тома и Матье достались головы, набитые опилками. Жаль, что ни один врач не заметил.
Наш семейный фотоальбом пуст, как дом, где все умерли. Мы не хотели особо фотографироваться, не хотели выставлять своих детей напоказ. Нормальных детей постоянно фотографируют – при любых обстоятельствах, в любых позах, по любому поводу. Задувает свою первую свечку – фото, делает первые шаги – фото, первый раз купается в ванне – фото. На него смотрят нежным взглядом. Его развитию радуются. А вот наблюдать за свободным падением больного ребенка ни у кого желания нет.
По фотографиям Матье видно, что он некрасивый и недоразвитый, я это признаю. Мы, родители, не сразу заметили. Для нас первенец был чудом. Не зря ведь про любого ребенка говорят: «Чудесный ребенок». Ребенок не может быть уродливым, по крайней мере, ни у кого нет права считать ребенка уродливым.
Одна фотография Тома мне нравится. Ему на ней года три. Он сидит в детском креслице, а рядом подставки для дров, зола, щепки. Тома оказался как раз в том месте, где должен гореть огонь. Но вместо дьявольского пламени – хрупкий ангел с улыбкой на устах.
В том году друзья прислали мне открытку с фотографией себя в окружении детей. Все счастливые, все смеются, семья в сборе. Для нас такое фото – нереализуемая мечта. Рассмешить Тома и Матье еще та задачка. Да нам и самим не до смеху.
Не представляю себе открытку с надписью «Happy New Year» над лохматыми головами Матье и Тома. Им больше подошел бы рисунок в стиле «Хара-Кири» Райзера[4].
Однажды я увидел, как Жозе прочищает раковину с помощью вантуза, и сказал, что надо купить второй. Она спросила:
– Зачем, месье? Одного вполне достаточно.
А я ответил:
– У меня двое детей, Жозе.
Она не поняла. Тогда я объяснил, что, переводя Матье и Тома через ручей, мы пользуемся вантузами. По одному вантузу на голову, хватаемся за деревяшки – и вперед. Так намного проще, чем держать детей за руки. И никто ноги не промочит.
4
Жан-Марк Райзер (1941–1983) – художник, автор комиксов, известный своим жутковатым юмором. Основатель ежемесячного журнала «Хара-Кири».