Красное по белому

Дичь была слишком велика, чтобы ее взять с собой целиком. Поэтому молодой человек удовлетворился тем, что вырезал заднюю ногу и весь филей. Взяв добычу на плечо, он поспешил в обратный путь, так как день уже клонился к вечеру. Но тут ждали его новые затруднения. Сгоряча он зашел слишком далеко, очутился в местах совершенно ему незнакомых и теперь заметил, что ему невозможно отыскать дорогу, по которой шел сюда. Долина, на которой он находился, прорезалась вдоль горными кряжами совершенно одинаковой величины и формы, так что их немыслимо было различить одну от другой. Между этими кряжами находились узкие проходы. Он выбрал наудачу один, шел им целую милю и, в конце концов, дошел до шумящего ручья, мимо которого, — он хорошо помнит, — не шел по пути на охоту. Тогда он повернул назад и пошел другой тропинкой. Результат получился тот же: тропинка вывела его к ручью.

Ночь уже наступила, когда он наконец напал на ту самую тропинку, по которой шел утром. Но теперь ему было очень трудно подвигаться вперед, ибо луна еще не взошла, а со всех сторон надвинувшиеся скалы еще более затемняли путь. Сгибаясь под тяжестью ноши, изнемогая от усталости, он спотыкался на каждом шагу. Но радость при мысли, что он сейчас увидит Люси и что он несет с собой запас провизии, достаточный для остального пути, придавала ему нечеловеческие силы.

Наконец он дотащился до конца прохода, в начале которого, несмотря на сумерки, на фоне неба ярко были видны два пика скал. Тут ему пришло в голову, что его спутники должны быть очень обеспокоенными, потому что его отсутствие продолжалось более пяти часов. И, желая сообщить им поскорее о своем возвращении, он приложил руку ко рту и испустил радостный возглас. На минуту приостановившись, он прислушался, не раздастся ли ответный крик. Но только одно эхо, гулко пронесшееся по диким скалам, многократно повторило его призыв. Тогда снова, еще громче, он прокричал, но и на этот раз никто не ответил ему. Ни один звук не раздался в ответ, и ничто не говорило о близости присутствия дорогих ему лиц, которых он совсем недавно покинул. Ужас неопределенности, которому нет имени, охватил его, и в безумном страхе он бросился бежать вперед, уронив на камни свою драгоценную ношу.

Завернув за угол скалы, он вдруг очутился перед догорающим костром. Огонь в нем уже потухал, и легко можно было заметить, что костер не поддерживался со времени его ухода отсюда. Мертвое молчание царило кругом. Его опасения превратились в уверенность: он ринулся вперед, но не увидел ничего, кроме догорающих углей. Отец, дочь, даже лошади, исчезли бесследно. Было до очевидности ясно, что во время его отсутствия здесь произошла какая-то ужасающая катастрофа, поглотившая их.

Сраженный этим тяжким ударом, Джеферсон Гопп почувствовал, что голова у него пошла кругом, и он должен был опереться на ружье, чтобы не упасть. Но он был слишком деятелен и энергичен, чтобы поддаваться мимолетной слабости, и быстро овладел собой. Выхватив из костра еще дымящуюся головню, он начал раздувать ее до тех пор, пока она снова не вспыхнула огнем, а затем принялся внимательно осматриваться. Кругом вся земля была истоптана многочисленными следами лошадиных копыт. Значит, здесь побывало множество верховых, которые, судя по следам и их направлению, повернули затем в сторону Соляного города. Захватили они с собою и его спутников? Джеферсон Гопп начинал уже думать, что да, когда вдруг его охватила ужасная дрожь. Он заметил в сторонке довольно большой холмик свежей красноватой земли, которого не было здесь раньше. Ошибиться было невозможно: это была свежевырытая и засыпанная затем могила. Подойдя поближе, молодой охотник заметил клочок бумаги, надетый на заостренную тонкую палку, воткнутую в могилу, а на бумаге была сделана лаконичная, но, увы, слишком многозначительная надпись:

Джон Ферье.

При жизни гражданин Соляного города.

Умер 4 авг. 1860 года.

Крепкий старик, которого он всего только несколько часов тому назад оставил здесь, не существовал более. О нем напоминал только этот маленький клочок бумаги! Бледный как смерть от ужаса, Гопп дико озирался, думая увидеть другую могилу, но ее не было нигде.

Люси была увезена своими преследователями, ибо она предназначалась ими для другого и должна была окончить жизнь в гареме сына одного из старцев!

Убедившись, таким образом, в постигшем его несчастье и собственной беспомощности перед ним, Джеферсон Гопп горько пожалел, что не может в эту минуту разделить со стариком Ферье его последнего жилища, где он нашел бы верный покой.

Природная энергия вскоре вновь восторжествовала над отчаянием, в которое он было погрузился. Если все потеряно, по крайней мере, он может посвятить всю свою жизнь мести. Кроме неслыханной выносливости и умения долго и много терпеть, Джеферсон Гопп умел еще ненавидеть и помнить зло, причиненное ему. В этом отношении он нисколько не уступал индейцам, среди которых ему пришлось жить долгое время.

Усевшись перед угасшим костром, он подумал, что одна-единственная вещь в мире может теперь хоть немного облегчить его страдания, а именно: он должен сам собственными руками жестоко наказать своих врагов. И, устремив глаза на могилу старика Ферье, он поклялся посвятить всю свою жизнь, все свои силы этой цели. Бледный как смерть, с искаженными от страдания чертами лица, он пошел отыскивать оброненную им часть дичи, нашел ее, раздул костер и изжарил мясо, которое должно было служить ему пищей на несколько дней.

Затем он тщательно завернул мясо в мешок и, невзирая на страшную усталость, пустился в путь по следам тех, кто сами себя называли ангелами мести.

На протяжении пяти дней он, изнуренный, с окровавленными ногами, шел пешком обратно по той тропинке, которую только что перед этим проехал на лошади. Вечером он падал на землю где-нибудь в углублении камней и спал несколько часов, но утренняя заря уже заставала его на ногах, и он снова пускался в дорогу.

Наконец на шестой день он достиг узкой долины Орла, той самой, откуда они отправились в роковое путешествие несколько дней тому назад. Отсюда можно было уже видеть город «Святых».

Разбитый морально и физически, опершись на ружье, чтобы не упасть, он потрясал кулаком в пространство, грозя большому городу, расстилавшемуся перед его глазами. Присмотревшись внимательнее, он заметил множество развевающихся в честь праздника разноцветных флагов. Гопп начал размышлять, что бы это могло означать, когда вдруг услышал топот лошадиных ног и увидел всадника, двигавшегося ему навстречу. В этом всаднике он узнал некоего Кровпера, мормона, которому ему пришлось оказать несколько услуг. И он, не колеблясь ни минуты, подошел к нему, в надежде узнать что-нибудь о судьбе несчастной Люси.

— Разве вы не узнаете меня? — спросил он. — Я Джеферсон Гопп.

Всадник в остолбенении глядел на него. Действительно, в этом несчастном бродяге, покрытом лохмотьями вместо одежды, в этом человеке с худым и диким лицом, на котором сверкали блуждающие глаза, трудно было узнать изящного молодого охотника, каким он был некогда. Но когда мормон наконец все-таки узнал Гоппа, то удивление его сменилось жалостью.

— Вы с ума сошли, что решаетесь появляться здесь! — воскликнул он. — Одно то, что я разговариваю с вами, может мне стоить жизни. Разве вы не знаете, что Четверо Святых вынесли вам роковой приговор за то, что вы помогали бежать Ферье и его дочери.

— Я не боюсь их и их приговора, — холодно ответил Джеферсон. — Вы, Кровпер, без сомнения, осведомлены обо всем случившемся, и я умоляю вас всем, что для вас свято и дорого в мире, ответить мне на несколько вопросов. Ведь мы были всегда добрыми друзьями, не правда ли? Ради Неба, не откажите мне в моей просьбе.

— Что вы хотите знать? — спросил мормон, несколько смешавшись. — Спрашивайте скорее, потому что здесь скалы имеют уши и деревья — глаза.

— Что сталось с Люси Ферье?

— Она вчера обвенчалась с молодым Дреббером… Но что с вами? Будьте мужественней, мой друг, а то вы упадете в обморок.