Чего стоят крылья

— Ты был прав, — произнесла она.

Таким образом, на непокорной планете восстановился порядок, и все пошло точно по плану. Когда женщина вкусила запретного плода, мужчина тоже больше не сопротивлялся искушению. Оба познали, что есть добро и что зло, их глаза открылись, они увидели, что оба нагие, и прикрылись фиговыми листками[81]. А потом, как положено, их изгнали из рая добывать хлеб насущный в поте лица своего[82]. Затем они совершили примерно столько же безумств и преступлений, сколько произошло бы, будь они непорочными, как и предсказывал Ординатор. Но это уже не имело космических последствий, потому что они стали смертными и подвергались божьему суду. А Господь Бог всегда мог вмешаться, если разгул страстей грозил нарушить вселенскую гармонию.

Что же касается Сына, то после успешно выполненной миссии он вернулся на небеса занять место справа от Господа, чтобы легионы небожителей восславили его победу. Невиданные празднества ознаменовали торжество Бога-Сына. Серафимы и херувимы пели гимны, приветствуя грехопадение так же пылко, как прежде они превозносили добродетель. К этому примешивалось восхищение триумфом Сына и вечной мудростью Отца.

К концу празднеств, когда громогласные звуки труб и хора начали стихать, Ординатор заметил, что лицо Спасителя излучало необычное сияние. Он осведомился о причине.

— Я весьма удовлетворен счастливым разрешением столь деликатного вопроса. В то же время я испытываю глубокое возбуждение от резкой перемены в своих привычках. Но, признаюсь тебе, такая смена впечатлений была необходима мне после всех перенесенных невзгод.

— Это поручение было тебе в тягость? — спросил Ординатор.

— Никоим образом. Ты ведь предсказал: чтобы добиться успеха, нужно хорошо понимать эти создания и любить их. Чтобы их понимать, нужно стать им подобным, а это мне привычно. Что же касается любви к ним, то это же сущность моего Второго Лика. Никто на небесах не способен проявить ее лучше, чем я. По правде говоря, когда придет день искупления грехов, совершенных этими людьми, думаю, мне это будет даже приятно.

— Выходит, — заметил Ординатор, — любое из божественных творений может обернуться благом, даже аномалии, хотя на первый взгляд они показывают преимущества ада перед раем.

— Что верно, то верно, — согласился Сын. — Все деяния Господа обращаются благом, и правы те, кто превозносит славу и мудрость его!

Чело Сына затуманилось, когда он спросил Ординатора:

— Ты, умеющий вычислить вероятность любых событий, скажи, случай с этой планетой нужно рассматривать как исключение или же существует вероятность, что подобное может еще повториться?

Великий Ординатор Омега погрузился в сон, произвел подсознательные вычисления и сделал вывод в то время, как Сын в волнении смотрел на него.

— Такое происшествие — большая редкость, — сказал он, — это аномалия, вероятность которой среди нескольких миллиардов будущих опытов чрезвычайно мала. И все же теоретически существует возможность двух или трех повторений.

Чело Сына просветлело, и странная улыбка, последний отблеск его недавнего человеческого обличья, озарила его божественное лицо.

Пьер Буль

Чудо

Аббат Монтуар был ревностным священником, ученым-теологом и проповедником, красноречие которого, принимая богатые и разнообразные формы, трогало сердца простых людей и наводило на глубокие размышления просвещенные умы.

Он много времени посвятил изучению естественных и философских наук. Он интересовался всевозможными исследованиями и знал все последние достижения человеческого разума. Он извлекал из них неожиданные и поразительные доводы, верность и оригинальность которых привлекали внимание избранного круга ученых. Некоторые неверующие знаменитости были даже пленены логикой его мысли и регулярно посещали проповеди. Тонкость его рассуждений не вредила ему в глазах простых людей, так как он умел изложить учение в форме, доступной их пониманию; когда его критический ум анализировал наиболее сложные современные теории, доказывая, что все они ведут к укреплению истинной религии, он обращался к верующей массе; он вызывал в памяти этих людей простые, иногда наивные образы и передавал им пламя своей веры словом доходчивым и волнующим.

Он пользовался всеобщим уважением, и церковные власти видели в нем будущее светило. Несмотря на проявляемую к нему благосклонность, он всегда держался просто, вел скромное существование, и, пока его не призвали на пост, более соответствующий его заслугам, он совершал богослужения в маленькой церкви, где его проповеди привлекали многочисленных слушателей.

В этот день аббат поднялся на кафедру, моля господа даровать ему красноречие, которое трогает души. Появившись на помосте, он несколько мгновений собирался с мыслями, затем осенил себя крестом и начал проповедь.

— Братья мои, — сказал он, — сегодня я хочу рассказать вам о чуде, этом удивительном и необычайном проявлении бесконечного могущества господа, который благоволит иногда открыть перед нашим грубым сознанием свое присутствие в материальном мире.

Я покажу вам в связи с этим ложность взгляда, распространенного в прошлом веке и пропагандируемого некоторыми еще сегодня, хотя он был отвергнут всеми истинными учеными: я хочу рассказать о так называемом конфликте между религией и наукой, между верой и разумом. Никогда еще не было более глубокого заблуждения, чем это противопоставление одного другому.

Мы, верующие, чувствуем реальность и даже необходимость чуда. Я говорю «реальность», так как было бы нелепо ставить под сомнение бесчисленные свидетельства о чудесах, исходящие из различнейших источников, — как самые ученые толкования, так и самые наивные заявления. Я осмеливаюсь добавить «необходимость», так как мы не можем представить себе, чтобы бог в своем милосердии не являл бы нам иногда знак, доступный нашему пониманию, преодолевая этим пропасть, разделяющую его совершенство от нашей недостойности.

Но я хочу, братья мои, обратиться сегодня к тем, кто не вполне постиг божью благодать и чей разум требует доводов. Ну что ж! Даже наиболее требовательным из них наука, никогда не находящаяся в противоречии с религией, дает сегодня исключительные основания верить в чудо и бросает ослепительный свет на его глубокий смысл.

Он сделал паузу, опустив взгляд на ближайшие к кафедре ряды. Он увидел там доктора Фэвра, видного ученого, одного из своих товарищей по колледжу. Аббат Монтуар сохранил с ним дружеские отношения, несмотря на то что доктор был неверующим и не скрывал этого. Они часто вели долгие споры, после которых доктор, уважавший всякие убеждения, отдавал должное мудрости и проницательности священника, не расставаясь, однако, со своим скептицизмом…

Доктор Фэвр пришел, как он это иногда делал, послушать своего друга. Он внимательно слушал. Их взгляды встретились, и аббат Монтуар продолжал, возвысив голос:

— Великие естественные законы! Братья мои, мы знали эпоху, когда люди в своей гордыне думали, что они абсолютно и окончательно возвели в закон некоторые явления, которые поражают наше несовершенное сознание, и хотели видеть в этих механических правилах крайнее выражение всякой реальности. Послушайте, что в прошлом веке сказал Лаплас: «Разум, который в какой-то определенный момент познал бы все силы, движущие природой, и взаимоположение существ, составляющих ее, — если бы даже он был достаточно широк, чтобы подвергнуть эти данные анализу, — охватил бы в единой формуле закон развития как самых крупных тел Вселенной, так и мельчайших атомов; ничто не осталось бы неясным для него, и Будущее предстало бы, как и Прошедшее, перед его взором».

81

См.: Бытие 3:7.

82

См.: Бытие 3:19.