Страница 107 из 110
— Я так и поступлю. Высочество, — отозвался Мачисте и что-то усердно начал заносить в записную книжку.
— Но на этом мой увлекательный диалог с доном Тимонелли не окончен, — сказал Петр. — И я вас спрашиваю, какие еще налоги, кроме этих шестидесяти золотых монет, вы платите ежегодно?
— Как член Большого магистрата, — ответил дон Тимонелли, — по установленному закону, я освобожден от всех прочих налогов.
— Налогов не платите, а за то, что заседаете в Суде двенадцати, получаете прекрасное вознаграждение.
— Ничтожное возмещение убытков. Высочество, — возразил дон Тимонелли. — Судебные разбирательства отнимают много времени, а время, как говорится, деньги.
— Ну, так это возмещение убытков я отменяю, — сказал Петр, — кто не хочет заседать в Суде двенадцати безвозмездно, только потому, что считает это почетной гражданской обязанностью, пусть откажется от своей должности. Кто согласен с моим предложением? Спасибо, вижу, что согласны все. А что касается привилегий членов Большого магистрата — не платить налоги, то эту привилегию я тоже отменяю. Это же смешно, и возмутительно, и непостижимо; ремесленники из цехов и мелкие торговцы налоги платят, а самые крупные и богатые, кто представляет их в Большом магистрате, от податной повинности освобождены. Мне хорошо известно, что это обычная практика, заведенная во всем мире; например, в моем родном городе Праге коншелы тоже освобождены от податей, но это вовсе не повод для того, чтобы такое безобразие я терпел и здесь, в Страмбе, которую я намерен сделать и сделаю — можете мне поверить — образцом гармонического и счастливого человеческого сообщества, о котором мечтали Платон и Томас Mop. Ox, господа, туго всем придется, предупреждаю вас, туго! Реформы, которые я осуществлял до сих пор — отмена поста и предписания носить евреям желтые круги, основание университета, — это все были мелочи и пустяки, с их помощью я только проверил свои возможности; я — как библиотекарь, который, получив задание привести в порядок запущенную библиотеку, прежде всего осмотрится, поднимет с полу чье-нибудь невзрачное сочинение, положит его на стол и только потом приступит к настоящей работе: классификации, учету и перестановке. Сейчас мы столкнемся с самыми серьезными и самыми наболевшими вопросами: расходов, податей, государственных доходов. Поскольку я воин и дипломат, а не финансист, то эти дела переношу на следующее наше заседание и приказываю вам, Мачисте, подготовить подробный и исчерпывающий проект строгого налогового обложения крупной собственности. Пока же благодарю вас, господа, за внимание и исключительное единодушие.
Петр вышел, а в Большом магистрате на некоторое время воцарилось глубокое молчание, которое первым нарушил очкастый молодой человек. Он поднялся, в ярости отбросив свой блокнот, куда недавно что-то записывал.
— Господа, я удаляюсь, — сказал он раздраженно. — В угоду герцогу я не собираюсь восстанавливать против себя каждого, кто в Страмбе имеет вес, деньги, положение. Сегодня же складываю вещи и еду к тетке, у нее куриная ферма где-то на окраине Умбрии, и в одном из писем она уговаривала меня туда приехать.
— Счастливого пути и до скорой встречи, все это уже не долго продлится, — заметил мудрый аптекарь Джербино, — потому что наш справедливый герцог только что вынес восьмой смертный приговор, и на сей раз — самому себе.
СЛОМАННЫЙ РУЖЕЙНЫЙ ПРИКЛАД
Принцесса Изотта возвратилась в Страмбу тайно — так же, как в добрые старые времена, еще при жизни своего отца, ее покинула; приехала она ночью, когда ворота были заперты, а весь город уже спал, в сопровождении приора Интрансидженте и взвода усталых солдат кардинала… Самого кардинала стража, впустившая принцессу, в ее свите не заметила; вскоре по всему городу из уст в уста стали передавать печальную новость, что якобы Его Преосвященства уже нет в живых, — несправедливость, жертвой которой он стал в Перудже, и неслыханное насилие, совершенное над ним, настолько ошеломили благородного старца, что его сердце не выдержало и остановилось навсегда.
Это было коварство судьбы, удар в спину, страшная катастрофа, потрясающая и неожиданная, и у Петра, когда он услышал эту новость, просто опустились руки, а колени так ослабели, что он повалился в кресло, на котором обычно сидел герцог Танкред, когда играл в шахматы, — это было в маленьком личном кабинете, унаследованном им от покойного герцога, — совершенно не зная, что же делать дальше. Теперь он становится ответственным не только за потерю приданого принцессы, не только за то, что Изотта в Перудже была заключена в тюрьму, но и за смерть кардинала, ибо герцогиня и приор Интрансидженте, а может быть, и сама Изотта припишут ему еще и это новое несчастье и, конечно, не примут во внимание того, что смерть кардинала была совершенно естественна, она могла наступить в любое время и без этого излишнего перенапряжения, вызванного действиями высокомерных перуджанцев.
Не оставалось сомнения и в том, что злосчастное событие станет новой преградой между Петром и Изоттой и опять отдалит, а то и вовсе сделает невозможной их свадьбу, без которой, по словам искушенного портного господина Шютце, его «восседание» на герцогском троне вряд ли станет прочным, а также в том, что все дорогостоящие приготовления к свадьбе, для чего страмбская казна должна была взять деньги у евреев, окажутся совсем неоправданными, ненужными и достойными осмеяния. И вот, пока озадаченный Петр в растерянности сидел возле шахматного столика, свесив руки, и на своем родном чешском языке спрашивал себя, что же ему теперь предпринять, за дверью послышался тихий шорох, и вошел господин Шютце, держа в руках готовый костюм, который Петр велел себе сшить, костюм, соответствующий столь печальным обстоятельствам, — скромный, выдержанный в темных тонах, без нарядных разрезов и тесьмы — словом, без модной отделки и изысков.
— Ну, на вашем месте я был бы особенно осторожен, герр фон Кукан, — сказал портной в ответ на вопрос, который Петр только что задал самому себе, а теперь перевел на родной язык господина Шютце, — избегайте яичных омлетов, потому что…
— Я знаю, — перебил его Петр, — в яичные омлеты удобно подмешивать яд под названием volpe.
— Совершенно верно, — продолжал господин Шютце, — и не доверяйтесь ничему и никому. В особенности не вздумайте съесть половину яблока, даже если кто-нибудь прямо у вас на глазах возьмет его из корзины и как ни в чем не бывало разрежет на две половины, одну подаст вам, а другую оставит себе, потому что нож, по всей вероятности, только с одной стороны намажут ядом, и, значит, ваша половина будет отравлена, а вторая — нет. Это — новшество в искусстве отравления, вам следует знать. Люди изобретательны и хитры, а вы, герр фон Кукан, стали бельмом на глазу у стольких солидных господ, что приходится только удивляться, как это вам удалось. А у меня к вам записочка.
— От принцессы? — воскликнул Петр.
— Где там, — сказал господин Шютце, — принцесса и слышать о вас не хочет, не рассчитывайте, что она вдруг станет посылать вам записочки.
Господин Шютце пошарил в нескольких карманах и в одном из них нашел листок.
— Записочку подсунула мне Bianca matta, вы ее знаете, чтобы я вам передал. Чем больше я наблюдаю за этой кудахтающей карлицей, тем больше думаю, что не такая уж она matta, как все считают, а только притворяется, потому что безумие обеспечивает ей тепленькое местечко при дворе.
На листочке, перепачканном шоколадом, круглым нескладным почерком было написано: «Петр, имей глаза позади и носи металлический ошейник».
— Нет, она все-таки matta, — воскликнул Петр, прочитав вслух предупреждение. — Тут же нет никакого смысла.
— О! Есть, есть, — сказал господин Шютце, — и это, собственно, то же самое, о чем я вас только что предупреждал. Я вам говорил о яде, а Бьянка предостерегает от нападения. «Иметь глаза позади» — насколько я знаю итальянский, это значит — не оставляйте без внимания то, что делается позади вас. А носить металлический ошейник — совет очень разумный. Металлический ошейник, скрытый под воротничком, может уберечь вас от петли, а петлю палач набрасывает на свою жертву сзади.