Воля павших

Сам того не зная, в глазах горцев Олег уже совершил ПОСТУПОК – он СТАЛ ЧАСТЬЮ МЕРТВОГО, облегчив и приблизив для Ленко ВОЗВРАЩЕНИЕ, сохранив на земле, в Мире, живую его частичку. Когда Йерикка объяснил все это, Олег, внутренне поежившись от неприятного ощущеньица, спросил, верит ли в это сам Йерикка?

И тот сказал только: «ДА».

А песня без слов, казалось, пульсирует, заняв собой все пространство долины.

– Здесь, – еле слышно сказал за плечом Олега Гоймир.

Как автомат, Олег повернул.

Дорожка к ЭТОМУ дому была обложена по краям гранитными плитками и усыпана песком. На этой дорожке, рядом с фигурой Лады, стояли красивая статная женщина, седая пара – старый воин и сухонькая старушка, его спутница жизни, и дети: мальчик лет десяти, поразительно похожий на Ленко, а с ним – две девушки на три-четыре года старше, похожие на мать.

– Мы принесли горе в твой дом, Миловида Справна. – Гоймир поклонился женщине в пояс.

Женщина, очевидно, поняла это давно – еще когда они вошли в Город. Но надеялась на чудо – надеялась с неистовой верой матери, которая, бывает, отталкивает смерть… А вот не оттолкнула. Олег заметил, как подались друг к другу и без того тесно стоящие люди – будто сплотились перед бедой.

Женщина вскинула голову решительно и гордо:

– Где сын мой Ленко? – послышался ее голос.

– Он ушел, чтобы погостить у отца и родни и вернуться, когда отпустят, – тихо ответил Гоймир. – Перун Сварожич нальет ему полную чашу меда и подаст руками своей дочери…

Женщина покачнулась. Мальчик, брат Ленко, подался к ней с решительным бледным лицом, но мать отстранила его:

– Скажи по правде, Гоймир Лискович, ответь по чести – не опозорил ли мой сын имени Рыси и достойного рода своего?

– Ленко погиб в бою, – откликнулся Гоймир. – Радуга не обломится под ним. Лед Кащеев его не дождется, Миловида Справна, мать воина…

– Кто принес нам его пояс? – подал голос старик, и глаза его блеснули под седыми бровями. Он смотрел мимо Олега. – Ты, Гоймир Лискович?

– Я, – со звенящей в голове пустотой Олег шагнул вперед. – Я принес тебе пояс твоего внука. И я оставлю его себе.

И Олег нарочито медленно застегнул пояс у себя на бедрах.

Глаза старика пронзили мальчика насквозь почти злобным взглядом.

– Тебя я не знаю, не ведаю, кто ты, не видел до сей поры. Назовись.

– Олег Марычев, – ответил Олег. – Я издалека, но я буду сражаться за ваш род, ваше племя, как за свои.

«Кто это сказал?! Я это сказал?! I'm crazy[17] совсем, кажется. Тут, наверное, воздух такой».

Старик еще несколько мгновений изучал Олега – словно вещь ощупывал глазами. Потом седая голова наклонилась:

– Добро. Так будет.

– Мать, – неожиданно сурово произнес младший, беря женщину за руку, и это не прозвучало смешно. – Я тоже буду мстить за брата. Подрасту лишь немного – и будет им горе, как оружие возьму. Я столько их убью, сколь смогу, сколь поможет убить Дажьбог Сварожич…

– Ты, рысенок? – спросил старик. И, неожиданно легко шагнув вперед, повернул к себе младшего внука, взяв его жестким хватом за волосы. Заглянул ему в глаза: – Ты будешь местьник тоже?

Мальчишка не вздрогнул:

– Я, дед, – решительно сказал он.

И старик разжал пальцы.

– Добро. И так пускай тож будет.

Тем временем Миловида, повернувшись к Олегу, неспешно и глубоко ему поклонилась, а затем заговорила:

– Войди и ты в наш дом, Вольг Марыч.

Она сказала так, а Олег, услышав свою фамилию в здешнем произношении, сообразил только теперь, что она созвучна с «марами» и вновь ощутил неприятный холодок по коже.

– Будь в наш род, сядь к нашему Огню, местьник за моего сына. И не услышишь ни от кого слова «чужой». Так я говорю про то, в чем слово женщины – закон богов. Будь добр и благо тебе…

Нет, Олег не остался жить в доме, к которому пришел тем вечером.

Он очень боялся обидеть людей, искренне предложивших ему… вот в том-то и дело, что не гостеприимство, а возможность стать членом их семьи! И эта возможность была для Олега до такой степени странна и в новинку, что его охватило внезапное смущение. Путаясь и мямля довольно беспомощно, он попытался объяснить, что не хочет никого стеснять, что… ну и так далее. На лицах родичей Ленко отразилось искреннее недоумение, но что хуже всего – такое же недоумение охватило и Гоймира с Гостимиром. Неизвестно, как бы Олег выпутывался из всего этого, но появился Йерикка. Он увидел, что церемония окончена, третий сопровождающий больше не лишний – и поспешил на помощь. От лица Олега, застывшего с глуповато-благодарным видом, Йерикка воздал хвалу за гостеприимство, поклонился за доброту и мягко пояснил, что у Олега на родине осталась семья. Он непременно вернется к ней и не хочет, чтобы расставание – когда к нему привыкнут – больно ударило по родичам, так хорошо с ним, Олегом, обошедшимся.

Если честно, Олег сам о семье думал в этой ситуации очень мало, но объяснение Йерикки всех удовлетворило. Пользуясь всеми правами приемного в род, мальчик оказался ничем не связан и поселился на постоялом дворе.

Как ни странно, но в Рысьем Логове был и такой – единственное строение в два этажа, если не считать крепостной башни. Содержала его – и это тоже было странно – женщина, беженка с юга, энергичная старушка, жившая среди Рысей уже лет пятьдесят и намеревавшаяся прожить еще столько же. С Олега или его рода брать плату она отказалась. Кстати, Олег удивлялся, зачем тут нужен постоялый двор, пока не понял, что в племени постоянно живут чужие, приезжающие по делам, – заведение Славны никогда не пустовало. А Олег оказался обладателем апартаментов из одной – но большой! – комнаты, выходившей застекленным (!) окном на дубы, окружавшие Город. А за ними можно было видеть скалы – природную крепость Рысьего Логова.

Ничего более странного, чем окружающая его жизнь, Олег никогда не видел – что, впрочем, понятно. Будучи от природы мальчиком наблюдательным, он с интересом вглядывался в то, как живет племя, пытаясь найти знакомые по книгам черты – так разглядывают лицо полузнакомого человека, узнавая и не узнавая. Он плохо помнил, как жили древние славяне – исторические, в смысле. Сперва Олегу показалось, что вокруг него – мир из великолепного сериала о Волкодаве, который он залпом проглотил совсем недавно. Но узнавание оказалось… не то чтобы ложным. Неполным. Если этот мир и был на что-то похож, так это только на самого себя.

Племя Рыси насчитывало около двух тысяч человек – Олег не расспрашивал, определив на глазок (и почти не ошибся) – и переживало не лучшие времена (это, кстати, было понятно сразу). Оно делилось на роды – но это были не многочисленные классические роды по 20–30 человек, а просто большие – 8-10 членов, редко – больше – семьи, жившие в отдельных домах. Определить их, как «древних славян» мешало то обстоятельство, что Олег то и дело испытывал уже знакомое раздвоение. Его новые родственники временами вели себя так, что возникало полное ощущение современности происходящего – современности для Олега. И вдруг те же люди молниеносно преображались – оставалось лишь головой потрясти и гадать, какой это век, восьмой или шестой. Они отрубали головы убитым врагам и мерили температуру в градусах по Цельсию, глядя на термометр, одиноко висящий в крепостном дворе. Мальчишки учились в настоящей школе, где был компьютерный класс, гоняли по улице мяч – и могли с серьезно-торжественным видом перечислять своих предков, пока хватит терпения у собеседника Они знали, что такое ПЗРК «Игла» – и нерушимо верили в святость воинского дела и справедливость богов.

И при всем при том – это было САМЫМ странным! – они не выглядели смешными, какими часто выглядят дикари, получившие в пользование дюжину благ цивилизации.

Окружавшие Олега люди не имели ничего общего с «туземцами», слепо поклоняющимися любым из этих благ и легко перенимающими самые простые – и самые опасные – их приметы: внешние. Но не было в них ничего и от тупого дикарского фанатизма (часто трактуемого как «свободолюбие» или «своеобразие») с его нежеланием перенимать что-то вообще, чего не было у предков. Каким-то странным образом эти красивые, спокойные русоволосые люди сумели «отделить зерна от плевел». И чего они не принимали на самом деле – так это САМУ цивилизацию, созданную где-то на юге пришельцами со звезды Невзгляд – данванами. Именно поэтому горцы были ОБРЕЧЕНЫ. Данванам они не подходили в соседи – и не желали становиться их рабами. Жить в обществе, спокойно готовящемся к смерти, – странное ощущение.

17

Я сошел с ума (англ.).