Страница 73 из 122
— Юргул где?! — закричал кому-то Вадим. Ратэст, к которому он обращался — не понять было за шлемом, кто — отозвался:
— Не знаю! Это ты, Славянин?!
— Я!
— У тебя из-под шлема кровь течёт!
— А… — Вадим понял, почему так неудобно смотреть левым глазом. Наверное, бровь рассекло.
Он вбежал внутрь, скользя подошвами сапог по крови, прыгая через трупы. Тут ещё везде шли схватки.
Знакомый пиршественный зал. Откуда она тогда пришла?.. Ах да, вон с той лестницы! Вадим вогнал меч в живот бросившемуся навстречу евнуху, толкнул его ногой, с рыком отправляя вниз по ступенькам. У поворота в коридор лежали мертвые — ратэст, трое латников… Неужели кто-то добрался до суки раньше?!
Нет!
В коридоре в напряжённых позах замерли двое латников. Обострённым, звериным уже чутьём Вадим понял — она где-то здесь.
Оба хангара разом бросились на него. Один, прикрываясь щитом, наступал прямо, а второй, пользуясь узостью коридора, готовился ударить парня в бок, когда он отвлечётся. Вадим не остановился.
— Эй, Сын Грома! — крикнул он, рубящим ударом разваливая выставленный щит. Латник отшатнулся; сабля второго ударилась о щит Вадима. — Вот так мы бьём! — и меч, пробив латы, вышел из спины воина. — Вот так бьём! — Вадим не успел выдернуть завязший в грудине клинок, но кольчужный кулак треснул второго латника у виска. Удар был не легче удара пальцы — заливаясь кровью из ушей, носа и рта, хангар повалился на пол.
Вырвав наконец из тела, лежащего у стены, меч, Вадим закинул щит за спину и ударил в дверь кулаком — доски разъехались до низа, закричали противно и рухнули внутрь, выдирая бронзовые петли из пазов. Вадим молча шагнул внутрь.
Должно быть, он выглядел страшно — молчащий, в помятом шлеме, с окровавленным мечом, в залитых кровью доспехах. Женщина, стоявшая в углу, с тихим воем сползла на пол, прижимая к себе расшитую бисером подушку. Её лицо было перекошено, слёзы смыли густой слой косметики, превратив черты в пародийную маску.
Вадим сделал шаг. На пути стоял столик из малахита. Мальчишка опрокинул его ударом ноги. Женщина поползла навстречу, захлёбываясь мольбой:
— Не убивай меня… я не виновата… мне приказали… я сделала только то, что мне приказали… не я убила ваших людей, а данвэ… я молю тебя, сделай меня своей рабыней, но не убивай… пощади…
Вадим молча смотрел на неё. С острия Сына Грома срывались алые капли, разбивались на полу.
Йохалла умер. Его убила эта щенщина. Она заслужила смерть — и не одну смерть — за побоище на речных берегах… Но ударить её мечом Вадим не мог. Он представлял себе свою месть тысячу раз. И сейчас не мог убить эту змею.
— Пошла ты, — сказал Вадим по-русски, и на лице Юргул отразилась угодливая тупость — желание понять, страх того, что пришелец рассердится на непонимание… — Курва потная.
Круто повернувшись, Вадим пошёл к выходу. Лицо Юргул мгновенно изменилось. Радость и злобная жестокость смешались на нём. Лёгким движением поднявшись на ноги, сюууджи выхватила из подушки длинный тонкий кинжал…
…Треск позади заставил Вадима обернуться. Юргул оседала на пол. Стеклянные глаза заливала кровь — в черепе правительницы, раскроив его надвое, торчал топор. С лёгким звоном выпал из руки Юргул кинжал…
Без удивления Вадим увидел, как из теней коридора вышел Ротбирт, на ходу поправляя согнутый набедренник и неловко держа левую руку — с неё капало красное.
— Опоздал я, — сказал анлас. — На лестнице стояли трое, теперь они там лежат…
— Ты меня спас, похоже, — кивнул Вадим на труп сюууджи. — А я не смог её убить.
Ротбирт снял шлем — его лицо было мокрым и серым от усталости.
— Был у меня вождь, которому я хранил верность, — сказал он почти равнодушно. — Пойдём отсюда, брат. Тут пахнет страхом и предательством… Пойдём.
Он пошатнулся и пошёл к трупу — забрать топор.
* * *
Поля ещё не остыли от битвы. Слышался многоголосый стон. То тут, то там кто-нибудь, сбитый и оглушённый в бою, поднимался, не в силах поверить, что жив; обводил всё вокруг безумными глазами…
Над уже остывшим телом ан Лэри йорд Дрэмэ сидел данванский мальчишка — без шлема, раненый, он пришёл к телу капитана инстинктивно, как тянет железо к магниту, и теперь был неподвижен, как камень. На него никто не обращал особого внимания, да и жалость постепенно занимала место ярости в сердцах вышедших из боя людей. А Вадим, который мог заинтересоваться лежавшим рядом с мальчишкой разбитым коммуникатором, этого не видел…
…С головы Синкэ сняли раскроенный шлем. Опытные воины, переглядываясь, качали головами. Волосы кэйвинга превратились в кровавую массу, лоб был разрублен наискось, рубец шёл через левую бровь, закрывшийся глаз, раскроенную скулу, вспоротую щёку… Нижняя челюсть была перерублена. Девы Ветра ещё не посадили мальчишку в седло, он дышал еле слышно, с хрипом, чистая половина лица была синей, как у Астовидату Расчленителя. Временами Синкэ открывал уцелевший глаз, но смотрел бессмысленно, в никуда, ничего не видя и никого не узнавая. Никто не сказал "умрёт" — но подумали так все.
Пати и ратэсты — все, кто мог стоять на своих ногах — собрались к месту, где лежал кэйвинг. Почти на всех — а осталась их едва половина он прежнего числа — ало-белым светились свежие повязки, а кое-кто, спеша к вождю, перевязаться и не позаботился. Все стояли молча. Видно было, как прошлась по людям битва — смятые шлемы, клочья кольчуг, расщепленные щиты… Но они был и живы. А их вождь умирал. И ни мечи, ни кулаки, ни верность не могли его спасти, хоть каждый не задумываясь схватился бы за Синкэ с любыми демонами…
Вадим и Ротбирт стояли вместе со всеми, в первом ряду. Оба были ранены и избиты — теперь это чувствовалось, раны болели, всё тело мозжило так, словно выворачивали суставы и отдирали мышцы от костей. В бою этого не замечаешь, а после вылезаешь из доспеха — и бледнеешь сам: да как же мог сражаться-то?!