Красный вереск

Оказалось, что он идёт прямо навстречу бурану. Когда он поднялся и на следующий склон, то увидел, насколько приблизились тучи. Они выглядели так страшно, так грозно, что Олег шагнул назад и всё-таки огляделся в поисках убежища — чёрная точка на фоне изломов белых гор.

И увидел в полуверсте на юг, в распадке между гор, вельбот. И палатку — кислотно-оранжевую палатку рядом с ним на снегу. Никого не было видно.

Олег узнал по исковерканному борту тот вельбот, который попал под выстрелы Яромира. Похоже, данваны так и не догнали ребят, и повреждённая машина была вынуждена сесть тут. Олег не испугался. Палатка — вот о чём он по думал. Палатка — это была жизнь. И не важно, что за неё придётся драться. Олег уже забыл, когда ему НЕ ПРИХОДИЛОСЬ драться за жизнь.

Казалось, вскрылся некий тайный резерв, спрятанный глубоко в организме. Олег побежал по склону. Скрыться было негде — и, если кто-то выглянет из палатки, его просто пристрелят. К счастью, экипаж или спал или просто не желал высовываться, ожидая бурана.

Олег добрался до вельбота одновременно с ним — и полярный день тут же превратился в круговерть снега, белую и тёмную, воющую на разные голоса. Прислонившись к борту машины, мальчишка думал. Бросить внутрь гранату? Оставалась одна старая РГ42. Кроме того, взрывом сорвёт палатку. Перебросив в руки автомат, Олег осторожно подошёл ко входу, закрытому изнутри.

Сиплый вздох вырвался у мальчишки. Он чувствовал, как тепло и уютно там, за стенкой. Голова болела и кружилась. Ветер пронизывал до костей и плащ и рубашку.

Толчком всунув ствол автомата между створками полога, Олег веером выпустил внутрь весь магазин. Потом, спеша, полоснул неподатливый стык камасом и пролез внутрь.

Тут в самом деле было тепло — топилась переносная печка на сухом горючем, на ней, в удобном углублении, разогревались какие-то банки. Горела небольшая, но очень яркая лампа, в её свете Олег понял, что не промахнулся. Трое данванов были убиты наповал и лежали на забрызганных кровью спальниках. Четвёртый ещё дышал, но как раз в тот миг, когда Олег шагнул к нему — дёрнулся и окаменел.

Что-то тихо шипело, и Олег не сразу сообразил — это исчезали дырки от его пуль в стенках палатки, ткань словно бы вскипала и затягивала отверстия.

Уже через силу мальчишка стащил невероятно тяжёлые трупы в один угол. Потом — обнаружил, что и надрезанный им стык тоже затянуло. Олег поднёс ладонь — стык послушно разошёлся. Олег сбросил оружие, снаряжение, подсел к печке и протянул ладони к огню. Снаружи вовсю гудел буран, двойные стенки колебались, но не пропускали ветра, а его свист внушал спокойствие — пока там ревёт и воет, никто не появится за экипажем. Обжигаясь, но не чувствуя боли, Олег снял с печки банки — в одной оказался суп-пюре, пахнущий грибами, в другой — мясо с овощами. В открытом термосе нашёлся кофе, тут же лежали галеты. Вздыхая от наслаждения, Олег принялся за еду. Сперва он боялся, что будет тошнить, но всё сошло нормально, даже голова меньше кружилась и болела.

Зато начала мучить совесть. Он тут, в тепле, сытый, а ребята, — где-то в горах, им нечего жрать… Что с Йериккой и Яромиром — вообще большой вопрос… «Я же не виноват!» — успокаивал себя Олег. — Так получилось… Отдохну и пойду через горы, а потом — к озеру…» Захотелось спать. Вовсю зевая, Олег рылся в вещах пилотов в поисках аптечки. Наконец, попалось что-то похожее. Олег долго не мог найти бинт, потом вскрыл чёрный пакет и, едва начал разматывать и в самом деле оказавшийся там сероватый свёрток, как тот вспенился желтоватой массой с больничным запахом. Принюхиваясь и самому себе представляясь дикарём, Олег кое-как забинтовал голову прямо поверх волос — и поразился тому, что мгновенно улеглась боль, голова перестала кружиться, а мысли — путаться. Никаких таблеток — хоть они и были — мальчишка принимать не стал, конечно. Вместо этого он разделся, развесил одежду вокруг печки и, насильно заставив себя почистить оружие, уснул, едва забравшись в наименее испачканный спальник.

Он не помнил, что видел во сне. Но точно — сон оказался невероятно чистым и светлым, потому что Олег проснулся с улыбкой, как давно уже не просыпался. Сейчас он был уверен в том, что всё разрешится наилучшим образом. Он выберется из гор и найдёт своих.

Олег потянулся, с острым наслаждением чувствуя, что сыт, выспался, согрелся, голова в порядке — и слыша, что буран кончился. Сидя на спальнике со скрещёнными ногами, он размотал бинт, удивившись тому, что рана зарубцевалась, а вместе с бинтом снялась и высохшая кровь. Потом — закусил и наконец-то умылся. Это — уже спеша…

…Через шесть часов Олег спускался вдоль горного ручья, прыгая по камням, в долину. Впереди — на много вёрст! — лежала мокрая тундра. И светило солнце! Дождя не было. Ручей растворялся в бескрайних сырых просторах.

И Олег пошёл к солнцу. На закат…

…Огромное красное солнце садилось куда-то за край этой унылой местности. Начавшее убывать Око Ночи светило в спину, чётче выступали на небе большие звёзды. Олег шагал прямо к этому солнцу, бездумно разглядывая его, слушая, как шлёпают по сырой траве подошвы кут, как посвистывает где-то лемминг. Он шёл так уже довольно давно, и лишь когда солнце на две трети утонуло в этой размокшей, скучной земле, понял, что это… первый закат, который он видит на мире!

Мальчик даже остановился, поражённый этой мыслью, не отрывая от заката взгляда.

— Осень пришла, — сказал он вслух, и звук собственного голоса, показался ему странным в этой тундровой тишине, где даже ветер молчал, словно его застрелили…

Впрочем — нет. Тут даже мысли о стрельбе казались какими-то неуместными, настолько спокоен, вечен и равнодушен был пейзаж. Наверное, он был таким и до того, как — вернулись славяне, и до данванов, и даже то того, как арии начали уходить с Мира по своим Радужным Дорогам… и когда вообще никто не жил под этим небом, и ничей голос не звучал в этом мире…

Олег повёл плечами, чтобы стряхнуть оцепенение. И зашагал дальше, держа автомат наготове, в руке.

Солнце так и не село до конца. Превратилось в узкий раскалённый серп и застыло, и этот серп горел, славно зарево пожара, не увеличиваясь и не уменьшаясь… от этого казалось, что время и впрямь остановилось. К сердцу Олега подкатила неожиданная тоска. Потом Олег подумал, что, если остановился мир, то остановилась и война. И вельботы застыли, и бомбы, падающие с пилонов, и взмах камаса в руке горца, и палец снайпера-хобайна на курке, и танк, и летящая в него реактивная граната, и артиллеристы возле пушек, и рыже-чёрные кусты разрывов, и падающий на спину дружинник, и брызжущая из его пробитого горла кровь, и серебряные лезвия над головами рубящихся славян и хангаров, и их открытые в крике рты, и падающая стена дома, и споткнувшийся в атаке офицер горных стрелков, и пуля, которая через секунду должна убить его, и никогда не виденный (но ненавистный!) анОрмонд йорд Виардта по кличке «Палач» где-то в своём штабе…

Всё застыло.

Вся огромная война.

Эта мысль почти испугала его. Он не знал, хорошо это или плохо — что война замерла. Полоска то ли заката, то ли уже восхода горела впереди.

— Я схожу с ума! — громко сказал Олег. С камней неподалёку с шумом, похожим на выстрелы, взлетела большая белая ушастая птица и понеслась прочь, неся в изогнутых парных когтях безвольно обвисшее тельце лемминга, с которого срывались, разбиваясь о камни, тяжёлые, маслянистые капли крови. Эта реальная картинка привела Олега в себя. Он на секунду прикрыл глаза, а потом долго, тяжело, как после упорного бега, переводил дыхание.

Торфяники и вереск. И где-то впереди — на юго-востоке — Тенистое озеро. Ребята. Лагерь. Холодный, равнодушный мир. Что он тут делает? Олег усмехнулся, сплюнул, широко сделал шаг…

…Торфяники заставили его забрать к западу. Эти болота, чёрные и унылые, были непроходимы. Во всяком случае — для одиночки. Тут наверняка жили топляки, и эта узкая полоска тянулась на вёрсты и вёрсты… Кое-где кружили бродячие огоньки.