Страница 125 из 152
Олег только-только взобрался на вершину. Мокрый и грязный, он навалился на автомат, задыхаясь и глядя на брата своей девчонки. Гостимир улыбался.
— Ты… живой? — Олег откашлялся и сплюнул. — Я же видел, тебя убило… — он коснулся головы.
— Не показывай на себе, — ответил Гостимир.
— Ты живой? — спросил Олег, не отнимая руки от виска.
— Нет, — улыбаясь, Гостимир покачал головой.
— Но ты же…
— Я умер, Олег, — терпеливо и весело сказал Гостимир. Он говорил не на горском диалекте, а вполне по-русски, и называл Олега подзабытым настоящим именем. — Сперва было больно, но очень-очень недолго. Просто вспышка… Вы вышли из окружения?
— Да… — Олег спохватился. — А разве ты не знаешь, не видел… ну… оттуда? Оттуда?
Гостимир звонко рассмеялся:
— Эх ты! — и посерьёзнел. — Я ещё не там. И, может быть, Туда и не попаду. Намного жаль, но с другой стороны… — он пожал плечами, — мне уже всё равно. То, что от меня осталось — здесь, — он тронул плиту. — А то, что ты видишь — это просто твои мысли. Я лишь твоё воспоминание, Олег, лишь твоё воспоминание…
— Значит, я говорю… — Олег проглотил комок, — …с самим собой?
— Нет.
— Я совсем ни фига не понимаю, — признался Олег…
— Я — твоё воспоминание обо мне. Я — это я тот, которым ты меня помнишь. Это и есть, Олег, часть загробной жизни — то, что о нас помнят. И продолжается она, пока о нас помнят…
— Вот оно что… — Олег подошёл ближе и коснулся холодного, мокрого камня. Посмотрел на Гостимира, который задумчиво вглядывался куда-то вдаль. — Гостимир, что мне сказать Бранке? Если хочешь, я ей совру. Скажу, что ты в плен попал, что ли!
— Она не поверит, — тихо сказал Гостимир, и гордая улыбка тронула его губы. — Она знает, что её брат не мог сдаться в плен… Жаль, что я умер.
— Жаль, — Олег коснулся руки Гостимира — живой, и тёплой, и на миг ему захотелось крикнуть: «Что ты дурака валяешь, ты ведь живой!» Но Гостимир стоял под дождём, и ни капельки не блестело на волосах, и ветер не шевелил лёгкую по-летнему одежду… — Сколько тебе… было?
— Меньше, чем тебе, на полтора месяца, — легко ответил певец. — Таким и останусь. Сначала стану твоим сыном, — он засмеялся, — потом — внуком… если раньше не сотрусь из памяти. Знаешь, — он поморщился, — это будет обидно — умереть второй раз. Не страшно, а обидно, но это ещё хуже.
— Я тебя никогда не забуду!
— Ладно, — Гостимир хлопнул Олега рукой по плечу, — никогда не говори никогда!
— Приблизительно что-то такое, — вспомнил Олег, — говорил Йерикка.
— Вот видишь… Он у нас самый умный, это точно. Держись с ним плечо в плечо, а уж я буду давать тебе хорошего пинка, если свернёшь с дороги — на правах твоей памяти!
— Ты всё такой же, — Олег запоздало удивился, что Гостимир одет не по-боевому.
— Это потому, что ты меня таким помнишь, — серьёзно пояснил Гостимир, — мальчишкой из славянского города…
Олег напрягся и понял, что в самом деле не может вспомнить своего боевого товарища. Так… что-то неясное, усталая маска из грязи и пороховой зеленоватой копоти. А Гостимир продолжал:
— Мы были мальчишками, когда уходили в горы. Конечно, никто уже давно не считал себя ребёнком, но детство кончилось здесь. У него короткий срок в Мире… Мы торопимся повзрослеть сами, чтобы получить всё, что получают мужчины… а жизнь — торопит нас ещё сильней. А потом не хватает времени даже пожалеть о детстве… Ты сейчас проснёшься, Олег.
— Разве я сплю? — удивился мальчишка.
— Конечно. Только во сне можно разговаривать с погибшим другом, как наяву! Не лги Бранке. Ложь унижает любовь. Скажи ей правду. Скажи, что я погиб за Верью и племя. За наш Мир. Это не страшно. Понимаешь — это и правда совсем не страшно.
— Гостимир, не уходи! — вскинулся Олег, но певец покачал головой и начал отступать. Не вернулся в могилу, как боялся Олег (это было бы неприятно и даже страшновато!), а стал отступать в дождь, не оборачиваясь и не глядя под ноги, словно шагал не по осыпистым камням, а по воздуху… — Гостимир! Гостимир! — кричал Олег, пытаясь догнать друга. Но тот качал головой, и фигура его становилась всё больше и больше расплывчатой, словно юный певец смешивался с воздухом, с землёй, с дождём гор… Олег услышал прощальный голос Гостимира, пропевший:
Рядом с ним появилась ещё одна фигура — плохо видимая, но Олег различил маскхалат старого образца, офицерскую фуражку, руку, лёгшую на плечо Гостимира. И позвал отчаянно:
— Дед! Это ты?!.
… — Пробудись, Вольг.
Ладонь коснулась лба. Олег сел, резко открывая глаза — и первое, что он почувствовал, были слёзы на щеках. Во сне он плакал.
Богдан сидел рядом. Сейчас, в ровном свете электрической лампы, Олег впервые за много дней рассмотрел своего младшего друга как следует — и почти испугался. Осунувшееся лицо и спутанные грязные волосы придавали ему полное сходство с дикарём. Богдан сидел рядом на корточках, босиком, и в чистом помещении с ровным светом Олег особенно отчётливо ощутил то, на что не обращал внимания раньше — запах крови, пота, грязи и пороха. Запах войны… Но тут же понял, что и от него разит так же.
Олег приподнял край плаща, которым был укрыт. Богдан улыбнулся:
— То я тебя запахнул… Ты уж не сердись, что побудил — кричал ты…
— Мне снился Гостимир, — Олег сел, скрестив ноги, потянулся.
— Так я понял, — кивнул Богдан. — А мне-то — вельботы. Убивают нас там, в горах, а вас-то и нет… От страха проснулся.
Олег осмотрелся ещё раз. Он плохо помнил, как они попали сюда — какие-то переходы, потом — бесшумно поворачивающиеся на петлях могучие двери, и во всю стену — распахнувший крылья хищный орёл со свастикой в венке, за жатом в когтях. Дальше — как отрезало. Но сейчас вспоминать и не хотелось. Олег смотрел вокруг с ужасом и жалостью. Эта кучка мальчишек — всё, что осталось от их четы?! Йерикки не было — впрочем, напрягшись, Олег вспомнил, как тот называл волхва «учителем», наверное, где-то разговаривают… Гоймир не спал — он лежал на спине, руки по швам — и не мигая смотрел в потолок. Казалось, он к чему-то прислушивается. Резан не спал тоже — сидел в углу с пулемётом между колен и плакал со спокойным лицом. Одними глазами… Мирослав спал ничком, закрыв голову ладонями и дрожа. Может быть, и ему снились голые скалы и идущие на удар вельботы?.. Рван завернулся в плащ с головой и сжался в комок, словно всё ещё спал в горах под дождём. Святомир тихо и непрерывно стонал, держась за плечо, его лицо дёргалось и кривилось. Ревок во сне сжимал автомат, как единственную надежду.
37
Слова А. Земскова