Красный вереск

— Под белым флагом? — недовольно спросил Олег, целясь. Он выбрал серый валун, до которого хобайнам оставалось два шага, и плавно нажал спуск. Гранит брызнул искристым крошевом под ударом пули.

Хобайны замерли. Предупреждение было не менее явным, чем окрик «стой!» и всё-таки парламентёры, помедлив, зашагали дальше.

— Блин, — процедил Олег, щёлкая затвором. Он поймал в прицел грудь идущего впереди офицера, про себя решив: если тот, с флагом, побежит вниз — в спину стрелять не станет.

Винтовка ударила второй раз. Чудовищный удар бронебойной пули подбросил хобайна и опрокинул боком на камни. Пуля попала точно в сердце.

Олег перезарядил оружие, повёл прицелом. Второй хобайн стоял, сжимая флаг и часто сглатывая.

— Поворачивай, дэбчик, — процедил Олег, — ну?!

Хобайн глубоко вдохнул и пошёл вперёд. Олег со свистом, словно обжёгшись, втянул воздух и выстрелил. Идущий свалился, как подкошенный — пуля попала ему в лоб.

Мальчишка поспешно отложил «мосинку», и люди с лицами превратились в два почти неразличимых предмета — серые на серых камнях. Олег посмотрел направо и налево. На ткнулся на понимающий взгляд Йерикки, спокойный и твёрдый, через силу улыбнулся:

— Всё уже нормально.

— Да нет, — тихонько возразил Йерикка и коснулся спины Олега, — но будет. Не волнуйся.

— Постараюсь, — Олег лёг на спину и уставился в низкое, драное в клочья небо.

Со стороны врага ударили сразу несколько скорострелок… Гремучие потоки осколочных пуль заплясали по камням, брызгая горячим крошевом. Мальчишки сползли ниже, вслушиваясь в посвист над головами — пули шли дальше и дальше над морем, постепенно теряя скорость. Особенно красиво это выглядело с трассерами.

— Часом бы одно в свои корыта влепили, — мечтательно заметил Холод.

— Слишком далеко, — равнодушно ответил Олег.

— Й-ой, а что б тебе те сморкалки из своей винтовки достать?!

— Теоретически — можно, а практически — я не до такой степени хорошо стреляю. Я не Карл Хичкок[35].

Холод не успел спросить, кто это. Не выдержали нервы одного из горцев — загрохотал «утёс», но тут же заткнулся: наверное, Гоймир надавал ретивому пулемётчику по шеям. Однако, огонь со стороны врага неожиданно прекратился. Вместо этого из мощного усилителя понеслась отборная брань вперемешку с угрозами, посулами и пакостными обещаниями. Потом их сменили вежливые предложения о сдаче с намёками на массу благ в плену. Потом неожиданно зазвучали песни — на городском диалекте. Олег таких не слышал, но похожие ему уши прожужжали на Земле… Их смысл сводился к словам «любовь-морковь». Горцы слушали, критиковали и лениво спорили, записи у них, или энтузиастов находят. Кое-кто погорячее принялся было отругиваться, но плюнул — вопить долго на таком расстоянии не мог даже обладающий лужёной глоткой.

К вечеру дела стали вовсе паршивыми. С севера подул холодный ветер. Облачность он не сдул — наоборот, тянул и тянул новые груды туч, громоздившиеся друг на друга — но температура упала до минусовой. Море в жутком здешнем приливе билось с громом о берега, и корабли в отдалении раскачивало на волне. Разводить костры было не из чего, да и опасно. Ветер, холод и невозможность согреться могли довести до исступления кого угодно. Несчастные мальчишки, забиваясь в малейшие выемки на своих постах, жались друг к другу и укутывались плащами. Кое-кто добрался до крепкого вина, прихваченного из Чёрной Пущи — этим вроде бы стало теплее, зато начало клонить в сон, и Гоймир с бранью метался между постами, рискуя подхватить пулю, тормошил, пинал, взывал к чести, воле, предкам и богам…

Около часа ночи, в темноте, Олег добрался до «командного пункта», находившегося под каменным козырьком. Несколько человек спали у дальней стены этого жалкого убежища, подобрав ноги и укрывшись плащами. Гостимир, сидя у обрыва с фонариком в руке, зажигал и гасил его, прикрыв глаза и чуть покачиваясь — слабая надежда, что, может быть, кто-то окажется в скалах, кто-то увидит, кто-то ответит, чем-то поможет…

Гоймир сидел на большом валуне и ел, пользуясь метательным ножом, холодные консервы из банки. Он обернулся на шаги, и Олег вздрогнул, увидев незнакомое лицо — всего за несколько часов князь похудел, щёки втянулись вокруг глаз легли чёрные круги. Краги Гоймир зажимал между колен, пальцы его были лиловыми от холода. Однако, теплоты не прибавилось и в нём самом:

— Случилось что? — спросил он сухо, жестом предлагая Олегу сесть.

— Ничего. Просто решил посмотреть, всё ли тут у вас в порядке, — Олег как мог удобно устроился на указанном валуне.

Гоймир скривился, будто хватил кислого. Потом сказал негромко, но очень зло:

— Вяжешься — одно девка продажная на ярманке.

Олег не разозлился, хотя горец явно этого ожидал. Только грустно посмотрел на Гоймира, и тот вернулся к консервам, жестом предложив их Олегу. Тот помотал головой, встал и подошёл к Гостимиру. Гостимир спал сидя, продолжая нажимать кнопку давно севшего фонарика.

— Проснись, телефонист.

Гоймир открыл глаза:

— То ли резать нас пришли?

— Горный юмор, — сказал Олег, услышав, как фыркнул Гоймир. — Будь здоров, — сказал он, не поворачиваясь и вновь обратился к Гостимиру:

— Фонарь у тебя не пашет.

— Всё одно — не видит никто, — серым от усталости голосом ответил тот и протянул фонарь Олегу. Мальчишка несколько раз встряхнул цилиндрическую коробку, приговаривая:

— Вам ничего сложнее меча доверить вообще нельзя…

Гостимир немного взбодрился и даже начал что-то отвечать, а тут и фонарь загорелся. Олег, возвращая его хозяину, признался вдруг:

— Мне всё время в голову разная чушь лезет. Типа: «Умираем, но не сдаёмся!»

— То добрые слова, — отозвался Гоймир. Гостимир уже вновь уснул, нажимая на кнопку, а Гоймир запулил банку консервов — пустую — по камням и повторил: — Добрые…

Кто-то из спавших зашевелился и поднялся, откинув плащ — это оказался Морок. Не открывая глаз, он отошёл в сторону, сделал свои дела и вернулся на место. Без него там уже оккупировали прогретое пространство, но Морок поступил просто — свалился сверху, и его приятели, ворча, и не просыпаясь, вынуждены были раздвинуться. Ещё несколько судорожных телодвижений — и всё успокоилось.

Олег отвёл свой взгляд от спящих и обнаружил, что и Гоймир смотрел туда же — бездумно-внимательно.

— А то и жалеешь, что повязал себя с нами? — опросил он с издёвкой, переводя взгляд на Олега, тот спокойно ответил:

— Не надо… Как говорил один мой знакомый — в бою на принятие решения даётся только три секунды. Всё, до чего додумаешься потом — лажа… Я своё решение принял очень быстро… Что собираешься делать?

— Молиться, — отозвался Гоймир. Олег вздохнул:

— На богов надейся, а сам не тормози… А всё-таки?

— Умирать, — уже серьёзно сказал Гоймир. — Куда ни кинь — всюду клин, и то плохо, и то не краше… Но, разом дел без выхода не бывает, так я вижу выход — достойная смерть.

— Мороку с Богданом не рано… даже если достойно? — спросил Олег. Он был едва на пару лет старше названных, но ощущал себя почти патриархом.

— Да и всем-то не время, — горько отозвался Гоймир. И отрезал: — Знали, на что шли… Хоть стать потеплеет впослед…

— С чего бы, зима на носу.

— И то…

Они замолчали. Олегу показалось, что, стоит ещё что-то сказать, сделать один какой-то шаг — и у них всё будет, как раньше… и стал судорожно искать этот шаг, но не нашёл и поднялся:

— Ладно. Пойду.

— Иди, — равнодушно ответил Гоймир, запахивая плащ на груди…

…Вне укрытия ветер походил на ледяные ножи, полосовавшие тело даже через плащ и данванскую куртку. Только жилет защищал надёжно, и Олег дотронулся до него, тепло подумав: «Бранка меня защищает…» Со стороны врага продолжался бесконечный тупой монолог, на душе было тоскливо, как посреди невывезенной помойки. Олег снял с пояса баклажку, поболтал в ней вино, налитое в веси. Мда, он много раз видел, как в кино солдаты проигрывающей армии прикладываются к бутылке. Сейчас он внезапно их понял. Это не от страха, Олег не боялся, хотя и осознавал, что едва ли они переживут ещё одну ночь, а от безнадёжности…

35

Американский снайпер времён войны во Вьетнаме. Однажды убил вражеского посыльного на расстоянии 2,5 км. — наверное, рекорд прицельного выстрела на дальность.