Красный вереск

— Постой, — Гоймир с интересом посмотрел на хобайна, — погоди, Резан… Ты, — обратился он к хобайну, — клятвой клянись, что не станешь против нас заново!

— Спасибо тебе, — не обращая внимания на Гоймира, хобайн слегка наклонил голову в сторону женщины. И только потом повернулся к горцу: — Не дам я слова. Не жди.

Гоймир моргнул и… захохотал. Так, что волосы заходили ходуном, и хохот дико, кощунственно звучал среди трупов и дыма пожаров, не остывших от боя людей и запаха крови. Потом засмеялся Йерикка. Следом — Олег. И захохотали все горцы.

— Дажьбог Сварожич! — выдохнул наконец Гоймир. — Да чтоб вам всем такими-то быть — праздником война стала!

— Отпусти его, князь, — попросил Йерикка, — пусть никто не скажет, что ты убил. отважного человека безоружным.

— Убирайся, — Гоймир всё ещё улыбался. — То правда — нет у меня желания быть несправедливым.

— Я не собака, чтобы меня гнать, — хобайн повернулся и зашагал прочь рядом с женщиной, просившей за него.

Гоймир какое-то время смотрел ему вслед, но, судя по всему, думал уже о другом. Потом повернулся к стоявшему среди людей войту:

— Вы до вечера уйдёте? — войт кивнул. — Добро. Йерикка, Резан, Вольг, идите со мной. Остальные — тут ждите.

Четверо ребят отошли на обочину. Гоймир почти минуту делал вид, что занят исключительно ремнём. Остальные ждали. Наконец князь удовлетворённо хмыкнул, щёлкнул по пряжке ногтем и поднял голову:

— А часом остаться нам тут, да и скрасть тех, кого Кощей принесёт смотреть, про что тут дела?

— Ты уже решил или предлагаешь нам высказаться последними словами? — спросил Йерикка.

— Кладём — предлагаю, — прищурился Гоймир.

— Может получиться ещё одна удачная и интересная операция. А может — и гроб всем, — оценил Йерикка. — Так что надо подумать.

— Под лежачий-то камень… — начал Гоймир, но Йерикка закончил за него:

— …торопиться не стоит, — Олег захихикал, Резан закашлялся, а Йерикка совершенно невозмутимо добавил: — Все там будем, раньше или позже, не стоит, говорю, спешить.

— Не долго сказать — ты поперёк, — подвёл черту Гоймир, но Йерикка преспокойно пожал плечами:

— Я сказал, что надо подумать.

— Чтоб тебя… — Гоймир нахмурился. — Ты попросту «да» сказать-то можешь?

— Нет.

Теперь захохотали все четверо. Но Гоймир быстро подавил смех и сердито бросил:

— Матерь Лада, да у тебя что — мочи нет, хоть часом языком не мести??

— Надо же кому-то это делать, если тебе удалили остроумие.

Махнув рукой, Гоймир повернулся к Резану:

— Ты?

— Я «за», — почти тут же ответил Резан.

— Хорошо, когда не надо мотивировать, — как бы про себя заметил Йерикка. Резан вскинулся молниеносно:

— Ты на что то намёки мечешь?!

— Да ни на что! — с обезоруживающе-простодушной улыбкой откликнулся Йерикка. Резан какое-то время мерил рыжего горца взглядом, потом отпустил рукоять меча, за которую было схватился.

— Ты? — спросил, словно уличая Олега в педерастии, надругательстве над флагом и расхищении собственности племени, спросил Гоймир.

— За, — шваркнул Олег на судейский стол пачку оправдательных документов

— Вы погодите, — подал голос Йерикка — всё ещё улыбаясь, но уже с лёгким беспокойством, — вы послушайте. Если нас не заметят с воздуха, то всё отлично. Ну а если они поймут, что в веси — засада? Это, — он повёл рукой вокруг, — классическая ловушка. До тупости, до смеха классическая. Смотрите. Они займут все высоты вокруг и за полчаса превратят нас в ничто кассетными снарядам и плазмой. В конце концов, Вийдан погиб почти так же…

— А весь станет пуста, — возразил Гоймир, — с кого перепуга им на высоты садиться? Они тут сядут, трупы собрать да дома спалить, как положено. Им и в голову не вскочит, что мы тут придержались. Да и часом решат ещё, что лесовики хангаров побили — а им-то боги велели после такого бегом бежать…

Ждать — утомительное занятие. Сидя в четырёх больших домах, контролирующих центр веси, ребята в сотый раз перечищали оружие, проверяли секторы обстрела, да несли всякую чушь, лишь бы не молчать.

Олег, лёжа на лавке с закинутыми под голову руками, лениво думал, глядя в белёный потолок, что как-то так получилось — он стал одним из помощников Гоймира, хоть и не стремился к этому. А началось всё с той охоты на севере — когда они стали друзьями… От этих мыслей отвлекли разговоры ребят, и Олег, не меняя позы, затянул, внося свою лепту; затянул на мотив какого-то дикого вальса:

Песня впёрлась в память из ещё земного и очень давнего прошлого, но горцы открыто заинтересовались и прислушались. А Олег как назло напрочь забыл следующую строчку, но не смутился и продолжал:

— И чего-й то там такое… — Олег задумался снова, потом решительно продолжал:

— Кажется, так. Потом, кажется, он сдаёт Митрофана в детский до-о-ом…

— То что? — спросил Яромир, сидевший у окна. Олег не реагировал, погрузившись во вспоминание следующего куплета, и Яромир апеллировал к Богдану: — Богданко, то что — детский дом?

— Не знаю, — озадаченно признался Богдан. — Стать, дом, где много детей?

— То как у нас в прошлом времени Дома Молодых? — вспомнил Яромир рассказы прадедов, ещё заставших те дни, когда неженатая молодёжь с определённого возраста жила отдельными общинами.

— В точку поцелил, — важно ответил Богдан, словно он давно это знал и ждал только, когда Яромир сам догадается. Но Олег пояснил, оторвавшись от раздумий:

— Да нет. Это место, куда сдают на воспитание сирот.

— Зачем? — удивился Ревок, отвлекаясь от своего пулемёта, который полировал тряпочкой.

— Ну, когда нет ни отца, ни матери…

— Одно другие родичи? — допытывался Ревок.

— Их тоже нет, — уже с лёгким раздражением сказал Олег. Ревок переварил информацию и спросил:

— Так зачем в детский дом? Отдать дальней родне. Не то их копят, да потом скопом раздают?

Олег хлопал глазами, не зная, как объяснить дитю природы процессы, идущие в современном обществе. На помощь пришёл Яромир:

— Й-ой, нет! Припамятовал я, мы разом на полдень-то тогда ходили, так там я слышал слух… Их почасту не берёт никто, детей-от. Не нужны никому.

— Вовсе?! — с ужасом спросил Ревок.

— Ага.

— Ну, — Ревок отмахнулся, — то придумка… Как так — вовсе? Союзные племена на что, побратимство?! Придумают пугалку… Так как следом, Вольг?

— Дальше я опять не помню-ю…

— забавляясь реакцией слушателей, распевал Олег: