Страница 5 из 64
Нужно было незамедлительно погасить костер польской междоусобицы — причем сделать это решительно и энергично. 15 мая 1769 г. в Польшу в качестве наиболее эффективного инструмента для острастки мятежных шляхтичей был направлен А.В. Суворов. Будущий генералиссимус одержал серию блестящих побед над конфедератами, увенчавшуюся капитуляцией Краковского замка, и привел неугомонных поляков в чувство.
Однако положение России оставалось сложным. Боевые действия против Турции, хотя и успешные для русской армии, стоили слишком дорого — попробуй, прокорми и снабди хотя бы минимумом снаряжения войска на краю земли! Не говоря уж о снабжении их боеприпасами — железных дорог тогда не было, все полторы тысячи верст от провиантских магазинов в Брянске до линии фронта у Кишинева припасы везли на волах.
Ситуацию в России усугубляло начавшееся восстание Пугачева. В этих условиях, чтобы нейтрализовать враждебную позицию Австрии, Екатерина II согласилась на предложенный прусским королем Фридрихом II частичный раздел территории Речи Посполитой, который и состоялся 25 июля (5 августа) 1772 г. В результате Россия вернула захваченные в эпоху ордынского ига Литвой и Польшей земли с преобладающим православным населением: правый берег Западной Двины и Восточную Белоруссию (Полоцк, Витебск, Могилев). Австрия присоединила Галицию (хотя была католическим государством и никаких диссидентов в Польше защищать не собиралась), Пруссия урвала кусок собственно польской территории (но с преобладающим протестантским населением). В следующем году Польский сейм благоразумно утвердил итоги раздела, причиной которого стала исключительно религиозная нетерпимость польской шляхты.
Теперь Россия несколько увереннее начала играть на «польском клавесине». В деле управления Польским государством русский посол в Варшаве стал гораздо более значимой фигурой, чем продолжавший сидеть на престоле Станислав Август Понятовский. Понятно, что большинство шляхтичей такое положение никак не устраивало, и они ждали только случая, чтобы учинить мятеж и смертоубийство с конечной целью... Вот с целью у шляхты как раз были серьезные разногласия. Впрочем, то, что против России надо непременно бунтовать, — в этом сходились все.
В конце 1780-х гг. казалось, что настал благоприятный момент. К этому времени Россия находилась в тяжелейшей ситуации, так как была вынуждена вести боевые действия на два фронта: в 1787 году началась война с Турцией, в 1788-м — со Швецией. Шведский флот угрожал Петербургу.
«Грех упускать подобный шанс, история нам этого не простит» — так подумали паны из «патриотической партии» в Польском сейме. И попытались избавиться от ненавистной русской опеки. По требованию польского правительства с территории Речи Посполитой были выведены предназначавшиеся для снабжения Дунайской армии склады продовольствия и снаряжения. России пришлось отказаться от удобного пути переброски войск на турецкий фронт. Вновь начались гонения на православных: был арестован и брошен в тюрьму епископ Переяславский, являвшийся русским подданным. Более того, вопреки воле духовенства и верующих, сейм обратился к константинопольскому патриарху с просьбой взять под свою руку православную церковь Речи Посполитой, входившую в область церковного управления Синода Русской православной церкви. Наконец, 29 марта 1790 г. был подписан явно антироссийский прусско-польский договор о взаимопомощи.
22 апреля (3 мая) 1791 г. сейм принял новую Конституцию — как горделиво подчеркивают поляки, первую на Европейском континенте. Согласно этой Конституции, «либерум вето» отменялось, в стране вводилась наследственная монархия — причем после бездетного Понятовского престол должен был занять курфюрст Саксонский Фридрих-Август III. Опоздав лет на триста, поляки решили по-быстрому ввести у себя твердую государственную власть и образцовый порядок, этим сохранив свое государство от поползновений более сильных соседей. Соседи такому пассажу удивились. И несколько озлобились.
Конституция 3 мая.
Худ. Ян Матейко
Прекращение традиционной анархии и, пусть даже гипотетическое, укрепление польской державы были России, Пруссии и Австрии совершенно ни к чему. Тем более, по словам Екатерины II: «По непостоянству сего народа, по доказанной его злобе и ненависти к нашему, по изъявлявшейся в нем наклонности к разврату и неистовствам французским, мы в нем никогда не будем иметь ни спокойного, ни безопасного соседа, иначе как приведя его в сущее бессилие и немогущество».
Однако Россия, чьи руки были связаны войной, была вынуждена до поры до времени терпеть враждебные действия поляков. Так, в инструкции, данной Екатериной II 25 сентября 1790 г. новому посланнику в Польше Я.И. Булгакову, говорилось: «Имею вам предписать не иное что, как только чтоб вы продолжали тихим, скромным и ласковым ем привлекать к себе умов, пока наш мир с турками заключен будет*.
Одновременно русская императрица готовилась к «окончательному решению польского вопроса». Свою позицию она недвусмысленно высказала в записке от 4 декабря 1791 г., адресованной Коллегии иностранных дел:
«Все, что противно нашим трактатам с Польшею, противно нашему интересу... Я не соглашусь ни на что из этого нового порядка вещей, при утверждении которого не только не обратили никакого внимания на Россию, но осыпали ее оскорблениями, задирали ее ежеминутно. Но если другие не хотят знать Россию, то следует ли из этого, что Россия также должна забыть собственные интересы? Я даю знать господам членам Иностранной коллегии, что мы можем сделать все, что нам угодно в Польше».
Наконец 29 декабря 1791 г. (9 января 1792 г.) был заключен долгожданный Ясский мир с Турцией. Еще раньше, в 1790 г., закончилась русско-шведская война. Высвобождались значительные контингенты русской армии — самого надежного внешнеполитического инструмента Российской империи. И, замирившись с серьезными внешними врагами, Россия весной 1792 г. решила разобраться с неугомонной соседской шляхтой.
Надо сказать, поляки в это время все же пытались хоть что-то сделать для спасения Ойчызны. В 1788 г. собрался сейм и вместо обычных двух-трех недель проработал 4 (ЧЕТЫРЕ!) года. Он создал Конституцию (3 мая 1791 г. — теперь это в Польше большой государственный праздник), ввел много чего полезного и нужного; вот только полезными и нужными все нововведения Четырехлетнего сейма были лет сто назад. Слишком долго Польша была махровой шляхетской анархией, слишком долго упивалась свободой своей аристократии (да что там аристократии — занюханной загоновой шляхты!), слишком долго частные интересы магнатов были «всем», а государственные интересы — «ничем».
Да, Четырехлетний сейм отменил liberum veto, рокош и конфедерации, декларировал создание стотысячной регулярной армии (не определив, впрочем, источники ее финансирования); король присягнул на Конституции, и все поляки с облегчением вздохнули — появился шанс на сохранение единства Короны.
Ага. Два раза.
В местечке Тарговицы под Уманью (нынче Черкасская область Украины) собрались Три Предателя Польского Народа — три магната: Ксаверий Браниц-кий, Стефан Ржевусский и Феликс Щенсный-Потоц-кий. Прочитав присланный им с нарочным из Петербурга текст Акта конфедерации (который, по слухам, редактировала сама Екатерина И), они согласились этот акт подписать и учудить эту самую конфедерацию, целью которой было Конституцию 3 мая превратить в кусочек бумаги и вернуть ситуацию в Польше в status quo — и, забыв о разных конституциях, как о страшном сне, вновь окунуться в «золотой век шляхетской вольности».
Польские учебники утверждают, что в день подписания Акта конфедерации, 14 мая 1792 г., польскую границу перешли «проклятые москали». Они-де и поставили жирную точку в истории Обновленной Польши — проклятые варвары с Востока!