Страница 5 из 59
— Вы знаете, я, оказывается, сегодня еще не завтракала.
— Я так и думал.
Наконец она расслабилась и сидела, уныло наморщив лоб, но на взгляд Эллери это было уже получше, чем прежнее застывшее выражение какой-то обреченной решимости. Наконец она продолжила свой рассказ.
— Я сотню раз с тех пор пыталась поговорить с Роджером, но он наотрез отказывался обсуждать содержание их беседы с отцом. Утверждал, что говорили о пустяках. Тогда я прямо высказала ему, в чем состоит его долг по отношению к покойному, с которым его всю жизнь связывали и дружба, и бизнес. Я заявила, что убеждена в том, что папу убили, причем убийца знал о папином больном сердце и специально довел его до инфаркта. Я потребовала сообщить мне содержание записки. Он с невинным видом пожал плечами: «Какой записки?». Тогда я поняла, что ничего от него не добьюсь. Либо он насмерть перепуган, либо это его обычная манера любыми способами подавлять всех вокруг, держать всех в зависимости от себя и чувствовать от этого свое превосходство. Ясно одно — за всем этим кроется что-то очень серьезное, но Роджер намерен держать язык за зубами.
— Как вы думаете, а миссис Приам он доверяет больше, чем другим? — спросил Эллери.
— Роджер не доверяет никому, — мрачно ответила Лаурел. — Но если уж ему взбредет в голову открыть душу, то будьте уверены, доверенным лицом окажется кто угодно, только не Делия.
— Значит, супруги не ладят между собой?
— Я не говорила, что они не ладят.
— Так, значит, — ладят?
— Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Хорошо?
— Почему же, Лаурел?
— Потому что характер отношений Роджера и Делии не имеет никакого значения в данном случае, — ответила Лаурел очень серьезно. Но в то же время чувствовалось, что она чего-то недоговаривает. — Лично меня сейчас волнует исключительно один вопрос: кто послал роковую записку моему отцу?
— Ну тогда скажите, какие отношения были между вашим отцом и Делией Приам?
— О Боже! — рассмеялась Лаурел. — Конечно, вы здесь приезжий… Нет, нет, что вы — между ними не было ничего такого. Это исключено. Я же говорила вам, что у отца, кроме меня, женщин не было.
— Ну тогда, может быть, они враждовали?
— Да что вы привязались к этой Делии? — не выдержала Лаурел.
— А почему вы так старательно избегаете разговора о ней?
— Да прекрасно они ладили между собой, папа и Делия! Мой папа со всеми умел найти общий язык…
— Видимо, не со всеми… — печально покачал головой Эллери. Лаурел бросила на него удивленный взгляд. — То есть я имел в виду — в том случае, если справедливы ваши предположения о преднамеренном убийстве. Или шантаже. Не вините полицию, Лаурел, что она оставила подобные предположения без внимания. Страх — опасное оружие, которое невозможно увидеть даже под микроскопом. Он не оставляет отпечатков пальцев или стреляных гильз и является самым неблагодарным объектом для судебной экспертизы или лабораторного анализа. Где, собственно, полиции было взять законные основания для официального открытия дела? Записка… вот если бы вы могли предъявить эту записку, был бы совсем другой разговор. Но у вас ее нет…
— И вы туда же, об этой записке! — обиженная Лаурел готова была вскочить с места.
— Лаурел, не волнуйтесь, я отношусь к вашему рассказу с полным доверием. Просто я хочу объяснить вам, что обычные случаи требуют обычного подхода, к которому и привыкла полиция. Я имел в виду только это. Но мне, наоборот, по душе как раз что-нибудь позамысловатее и посложнее. Такое, где есть возможность пораскинуть мозгами и покопаться… Вот, например, я уже и откопал кое-что: не все так просто с Делией и Роджером Приамами. Какие-то нюансы вы скрываете, Лаурел.
— Да с чего вы взяли?
— А с того, что вы так старательно обходите некоторые моменты.
— Вовсе нет. Просто не хочу тратить время на не относящуюся к делу болтовню. А обсуждать Делию и их супружеские отношения — и есть именно такая болтовня. Семейная жизнь Приамов и смерть моего отца — разные вещи.
Она закрыла глаза.
Эллери улыбнулся и задумчиво покачал головой.
— Да, у меня нет записки, — грустно кивнула девушка. — Вы в точности повторили сейчас слова, сказанные мне в полицейском управлении. Без записки или какой-либо другой улики они не могут начать следствия. Я просила Роджера обратиться в полицию и рассказать им хотя бы то, что ему известно. Но он расхохотался мне в лицо и посоветовал подлечить нервишки на приличном курорте Тихоокеанского побережья. В полиции мне предъявили результаты вскрытия и историю его болезни. То есть попросту вежливо послали подальше… Вы намерены сделать то же самое?
Эллери отвернулся к окну. Меньше всего на свете он был сейчас готов к тому, чтобы ввязаться в очередную историю с убийством человека. Но эта вот деталь — мертвая собака — казалась для его беспокойного ума слишком заманчивой. Почему именно мертвый пес в роли рокового посланца? Очень похоже, что в это вложен какой-то символический смысл… Ну а Эллери питал просто невероятную слабость к преступникам с богатой фантазией и метафорическим мышлением! Если, конечно, за всем этим действительно скрывается преступление. Ведь Голливуд — такое игривое местечко, поди, разберись: что тут в шутку, а что всерьез. А шуточки у местных обитателей порой превосходят все мыслимые рамки человеческого поведения. По сравнению с некоторыми из них мертвая собака в роли посыльного — просто детские игры. Один чудак, которого Эллери знавал лично, держал скаковую лошадь в ванной. Другой умудрился за два дня сделать семьдесят шесть экстренных выпусков газеты. Почему, собственно, какому-нибудь еще умнику сдуру не послать ювелирному торговцу с больным сердцем только что сдохшее животное с запиской якобы от имени мафиозной группировки? Их ведь тут пруд пруди. Потом, конечно, до этого идиота могло дойти, что иногда не вредно слегка подумать, прежде чем делать что-нибудь… Да уж поздно было: объект неудачной шутки стал жертвой инфаркта… Видя столь неожиданные плоды своего не в меру резвого остроумия, шутник, естественно, уже был не на шутку растерян… А бедная больная и потрясенная жертва пригласила партнера посоветоваться. Может быть, в записке угрожали зверской расправой, если какая-нибудь немыслимая диадема не окажется в положенный час — скажем, в полночь — в каком-нибудь премерзком гадком уголке на окраине города. И вот в течение трех часов партнеры обсуждают эти невероятные требования. Хилл, к примеру, мог испуганно утверждать, что разумнее пойти навстречу и удовлетворить бандитов. Приам же, естественно, лишь презрительно фыркал и уверял, что все это бред. В конце концов Приам удалился, а странное выражение, которое Лаурел истолковала как страх, было всего лишь гримасой досады на слабонервного Хилла. Легкомысленное отношение компаньона могло совсем подкосить Хилла, и его без того слабое сердце не выдержало… Вот и вся разгадка. Хотя все-таки кое над чем в этой истории стоит поломать голову. Но и полицию понять тоже можно. Ведь если особенно не вдаваться в подробности, то с первого взгляда заявления Лаурел смахивают на плод воспаленного воображения разбитой горем дочери. Конечно же, они отнесли все ее слова на счет расшатанных в результате несчастья нервов. Вот и все. А неврастения — еще не основание для начала следствия. Да, именно так полицейские и отнеслись к ней.
Эллери обернулся. Она сидела, закинув голову, и дым от сигареты в бессильно повисшей руке вился под потолком бесконечным знаком вопроса.
Эллери спросил:
— Вероятно, у вашего отца была масса заклятых врагов?
— Насколько я знаю — ни одного.
Такой ответ его удивил. И заинтересовал. Если бы это был бред, то он должен был быть красочно и убедительно оформлен. Она обрушила бы сейчас на него шквал имен, дат, мелких подробностей. Но она сказала — «ни одного»…
— Мой отец был очень располагающим к себе человеком. Мог поладить с любым. Он был добр к людям, а они — к нему. Можно даже считать, что фирма «Хилл и Приам» своим успехом была обязана именно характеру моего отца. Конечно, и у него случались срывы, как у любого нормального человека. Но я не помню, чтобы он хоть раз вызвал у кого-нибудь вспышку настоящего гнева. Даже у Роджера.