Страница 4 из 180
Я хотел бы… Я хотел бы…»
Он закрыл глаза и поцеловал Гортензию Кортес.
Так вот что такое поцелуй, удивилась Гортензия Кортес. Сладостный ожог, который вызывает желание броситься на человека, вдыхать его, лизать, вжиматься в него, вертеть так и сяк, вообще раствориться в нем…
Раствориться в глубоком омуте, погрузиться в него ртом, губами, волосами, затылком…
Потерять память.
Стать карамельным леденцом, который можно смаковать кончиком языка.
И самой дегустировать, как хорошее вино, находя ноты соли и перца, амбры и кумина, кожи и сандала.
Вот, значит, что это…
До настоящего момента она целовалась только с парнями, которые были ей безразличны. Она целовалась для пользы дела, целовалась светски, целовалась, откидывая шелковистую прядь с лица и глядя поверх плеча партнера. Она целовалась с ясным рассудком, ее раздражали острые зубы, жадный язык, клейкие слюни. Иногда целовалась со скуки, чтобы поиграть, целовалась, потому что на улице шел дождь или потому что никак не удавалось сосчитать стеклянные квадратики на окне. Или — воспоминание, по правде говоря, довольно постыдное, — чтобы получить сумку «Прада» или топик «Хлоэ». Гортензия постаралась забыть эту историю. Она была тогда ребенком, а звали его Шаваль[10]. До чего же грубый, жестокий человек!
Она вновь приникла к губам Гэри и вздохнула.
Выходит, поцелуй может быть источником наслаждения.
Наслаждения, которое распространяется по телу тысячью маленьких огоньков, вызывает чудесную дрожь в тех местах, которые прежде казались ей совершенно нечувствительными.
Даже в деснах под зубами…
Наслаждение! Какое чудо!
И тут же она мысленно отметила, что доверяться наслаждению не стоит.
Они долго шли в темноте.
По белым улочкам богатых кварталов, ведущих к Гайд-парку. Улочкам с чистенькими беленькими парадными.
К квартире Гэри.
Они шли в тишине, держась за руки. Вернее, их руки и ноги двигались в едином порыве, в едином ритме — ее левая нога одновременно с его левой ногой, ее правая нога одновременно с его правой ногой. С серьезностью и сосредоточенностью конной стражи в меховых шапках, сопровождающей Ее Королевское Величество. Гортензия помнила эту игру — идти в ногу, не сбиваться с ритма. Ей было пять лет, и она за руку с мамой возвращалась из школы имени Дени Папена. Они жили в Курбевуа; ей не нравились фонари на проспекте. И дом ей не нравился. И его обитатели. Она просто ненавидела Курбевуа. Мысленно отбросив это воспоминание, она вернулась в настоящее.
Сжала руку Гэри, чтобы как следует укорениться в настоящем, которое, как она надеялась, станет будущим. Не выпускать больше эту руку. Человек с черными кудрями и глазами, которые меняют цвет от зеленого к карему, от карего к зеленому, с зубами элегантного хищника, с губами, зажигающими огоньки по всему телу.
Так вот что такое поцелуй…
— Так вот что такое поцелуй, — сказала она почти шепотом.
Слова растаяли в ночной темноте.
Он легко и нежно пожал ей руку в ответ. И прочел стихотворение, которое наполнило все происходящее торжественной красотой:
— Лорд Байрон. «Первый поцелуй любви».
Слово «любовь» упало в ночь прямо им под ноги. Гортензии захотелось нагнуться, подобрать его и положить себе в карман. Что с ней творится? Она становится невыносимо сентиментальной.
— Но ты ведь не смог бы спрятаться под всеми этими пальто, если бы на улице был июль месяц… — пробурчала она, чтобы выбраться из всего этого липкого конфетно-розового мира, в который постепенно погружалась.
— В июле я никогда никуда не хожу. В июле я стараюсь свалить…
— Как Золушка в полночь? Не слишком мужественная позиция.
Он прислонил ее к дереву, прижал ее бедра своими и вновь принялся целовать ее, не оставляя ей времени опомниться. Она раскрыла губы, чтобы поцелуй разворачивался неспешно и неотвратимо, провела рукой по его затылку, погладила нежную кожу за ухом, на мгновение задержала пальцы и почувствовала, как множество маленьких пожаров зажигаются в ней под горячим дыханием Гэри…
— Помни, Гортензия, не нужно меня провоцировать, — тихо сказал он, вшептывая каждое слово в нежные сильные губы Гортензии. — Я могу потерять терпение и самообладание!
— Что для английского джентльмена…
— …было бы весьма огорчительно.
Она умирала от любопытства, так хотелось спросить, чем закончилась его идиллия с Шарлоттой Брэдсберри. Если она действительно закончилась. Все, конец, разошлись, как в море корабли? Или конец, но с надеждой на возвращение, примирение, поцелуи, рвущие душу? Но лорд Байрон и английский джентльмен призвали ее к порядку, одев броней высокомерного презрения к сопернице. Держись молодцом, девочка моя, не обращай внимания на эту потаскуху. Это все в прошлом. Он здесь, рядом с тобой, и вы вдвоем идете сквозь лондонскую ночь. К чему разрушать эту чудную, неповторимую нежность?
— Мне вот интересно, что делают белки по ночам? — вздохнул Гэри. — Они спят сидя, лежа или свернувшись клубочком в гнезде?
— Ответ номер три. Белки спят в гнезде, прикрыв голову хвостом, как веером. Гнездо они делают из веток, сучков, листьев и мха. Оно спрятано в глубине дерева, на высоте не больше девяти метров, чтобы не унес ветер.
— Ты сочиняешь?
— Нет… Я прочитала в «Спиру»[12]. И подумала о тебе…
— Ах-ах! Ты иногда думаешь обо мне! — воскликнул он, воздев руку с видом победителя.
— Такое со мной бывает.
— А сама делала вид, что я тебе безразличен. Изображала холодную неприступную красавицу.
— Strategy of love, my dear!
— В стратегии и тактике тебе нет равных, Гортензия Кортес, верно я говорю?
— Я всего лишь ясно и четко мыслю.
— Жаль мне тебя, сама навязываешь себе какие-то границы, связываешь себя, сковываешь… Отказываешься от риска. А ведь только риск вызывает мурашки по коже…
— Я стараюсь себя обезопасить, вот и все. Я не из тех, кто считает, что страдание — первая ступенька к счастью.
Левая нога шагнула по инерции, а правая затормозила в нерешительности, застыла в воздухе, неуклюже опустилась. Ладонь Гортензии выскользнула из руки Гэри. Гортензия остановилась и подняла голову, задрав гордый подбородок маленького солдатика, собравшегося на войну, вид у нее был серьезный, важный, как у человека, который принял ответственное решение и хочет, чтобы его услышали.
— Никто не заставит меня страдать. Никогда ни один мужчина не увидит моих слез. Я отказываюсь от горя, боли, сомнений и ревности, от томительного ожидания, заплаканных глаз, от желтой бледности щек страдалицы, терзаемой подозрениями, от забвения…
— Отказываешься?
— Не хочу — и все! Мне и так хорошо.
— Ты уверена?
— Разве я не выгляжу абсолютно счастливой?
— Особенно сегодня вечером…
Он попытался засмеяться, протянул руку, чтобы взъерошить ей волосы — хотел как-то разрядить обстановку. Она оттолкнула его, чтобы, прежде чем новый поцелуй унесет ее далеко-далеко, прежде чем она не потеряет на несколько секунд сознание, они могли подписать хартию о взаимном уважении и добропорядочном поведении.
Сейчас не до шуток.
— Я заявляю раз и навсегда, что я редкостная, уникальная, чудесная, дивно прекрасная, хитроумная, образованная, оригинальная, талантливая, сверходаренная… что там еще?
10
См. роман «Желтоглазые крокодилы». — Примеч. авт.
11
Мне сладких обманов романа не надо, / Прочь вымысел, тщетно души не волнуй! / Лишь дайте мне луч упоенного взгляда / И первый стыдливый любви поцелуй. — Пер. В. Я. Брюсова.
12
Ежемесячный журнал комиксов.