Страница 179 из 180
Пришел черед Гортензии примолкнуть. Она приглаживала взъерошенные волосы и теребила уголок страницы.
— А как, Младшенький? Как это сделать?
— Сначала разыщи этот мостик и войди в домик. А там, глядишь, все пойдет само. Все будет хорошо!
— Да где этот чертов домик? Я на днях была в парке, так его и не нашла.
— Это очень просто. Я посмотрел в Гугле. Заходишь в парк с того входа, что напротив твоего дома, идешь по главное аллее, и метров через пятьсот будет киоск с пончиками и водой. Оттуда поворачиваешь налево и дальше прямо до большой зеленой таблички «Дом шахмат и шашек». Там поворачиваешь направо — и перед тобой этот мостик. А там все время прямо.
— Только ты тогда не настраивайся на мою волну, ладно? А то я собьюсь. Мне и так будет трудно…
— Ладно. Ты, главное, сама поменьше обо мне думай. А то когда думаешь, оно само собой настраивается.
В понедельник она стала собираться с утра.
Приняла душ, помыла голову, высушила волосы и побрызгала лосьоном, чтобы блестели. Она тряхнула головой, и в воздухе словно рассыпалась солнечная пыль. Подвела глаза коричневым карандашом, тронула ресницы темно-коричневой тушью, припудрила и слегка нарумянила щеки и совсем чуть-чуть провела по губам красной помадой. Надела то самое черное платье на молнии, которое уже раз принесло ей удачу: в нем она познакомилась с Фрэнком Куком. Пускай оно ей поможет еще раз!.. Скрестила пальцы, подняла глаза к потолку, пробормотала коротенькую молитву. Она не больно-то во все это верила, но мало ли, попробовать стоит.
Она нацепила зеленую босоножку, которую купила накануне, и, спотыкаясь, принялась искать вторую. Куда она запропастилась?.. Гортензия опустилась на четвереньки и полезла под кровать. Ощупью, чихая от пыли, нашла босоножку, сдула с нее пыль и встала перед зеркалом.
«Господи! Если у меня сердце все время будет так колотиться, романтика у нас долго не продлится. Меня придется везти в ближайшую больницу на носилках. Хватит ли у него любви обхватить меня вместе с носилками?..»
Гэри…
Она уронила руки вдоль тела.
Улыбка Гэри… Улыбка столь же неповторимая, как его спина в толпе. Улыбка человека уверенного в себе, но не чересчур. Уверенного, но не заносчивого. Улыбка человека щедрого, который видит весь мир, а потом смотрит на тебя и словно дарит этот мир тебе. Только тебе. Как будто только ты достойна, чтобы мир сложили к твоим ногам. Как будто над миром — ты, ты и только ты.
Людей с такой улыбкой в жизни встречаешь от силы пару-тройку. Оборачиваешься, смотришь человеку вслед и понимаешь, что никогда его не забудешь.
А она чуть было не забыла этого человека, его улыбку!.. Гортензия стукнула себя по лбу сумочкой и обозвала клушей и рохлей.
Она надела большие темные очки, закинула за плечо розовый шарфик в белый горошек, распрямила плечи, сделала три глубоких вдоха, пожелала сама себе удачи и переступила через порог.
Консьерж крикнул ей вслед: «Have a good day!» Гортензия откликнулась так же громко, но голос у нее дрожал.
Она вошла в парк с той стороны, что напротив ее дома. Дошла до палатки с газировкой и пончиками. Налево. Прямо. Зеленая табличка с надписью «Дом шахмат и шашек». Направо, дальше, дальше. Остановилась проверить, не блестит ли нос, не потекла ли тушь, захлопнула синюю пудреницу, облизнула губы, подняла голову… У нее перехватило дыхание. Прямо перед ней, метров через десять, — дощатый мостик.
Гортензия перешла мост и сразу увидела домик: серая бревенчатая избушка с плетеной крышей, засыпанная листьями и ветками, открытая с трех сторон: с севера, востока и юга.
Она вошла в домик. И увидела Гэри.
Он сидел на скамейке и, наклонившись, протягивал белке орех.
Завидев чужую, белка отпрыгнула и удрала. Гэри обернулся.
— Гортензия!
В первое мгновение его лицо выражало только бесконечное удивление, но на него сразу набежала тень.
— Что ты тут делаешь?
— Шла мимо…
— Случайно проходила? — насмешливо переспросил он.
— Я просто шла и дай, думаю, зайду… Я часто тут гуляю в парке. Живу рядом, с южной стороны парка.
— Уже месяц. Я в курсе.
Его голос звучал укоризненно. «Ты здесь уже месяц и до сих пор не пришла, не позвонила…»
— Я знаю, что ты думаешь, — начала Гортензия.
— Неужели? Какая умница…
— А то.
Она посмотрела на него в упор, сняла очки и глянула ему прямо в глаза. Медленно выговаривая каждое слово, чтобы они ему запомнились, произнесла:
— Послушай меня, Гэри. Я не получала твоего сообщения на автоответчике, когда ты уехал из Лондона. Поверь мне. Я только потом узнала, что ты звал меня с собой. И мне было очень больно и обидно, что ты уехал без объяснений. Я на тебя злилась. Долго злилась…
Гэри теребил остатки орехов в пакетике, давил их пальцами, крошил и бросал на пол.
— Я знаю, что ты купил мне билет на самолет. Но я это только совсем недавно узнала. Я так злилась, что даже не сразу тебя простила. Я думала, у нас с тобой по-прежнему война. А потом мне вдруг расхотелось воевать…
Гэри раздавил еще один орех и попробовал его на зуб. Выплюнул, щелкнул другой и наконец сказал:
— Значит, тебе надоело воевать, и ты решила пойти проведать старика Гэри. Не иначе как он сидит в парке с приятелями.
— Более-менее. Про белок, которые по понедельникам грустят, мне рассказала твоя мама.
— А на этот домик ты набрела совершенно случайно.
— Нет. Я его искала.
— Зачем, Гортензия?
Он сказал это почти свирепо. Он яростно скоблил пол башмаком и, сжав кулаки, глубже совал руки в карманы.
Гортензия пристроилась на краешке доски, которая служила в домике скамейкой, и положила сумочку рядом.
— Я подумала: интересно, как оно будет, если ты меня обнимешь?
Гэри пожал плечами и вытянул ноги, словно говоря: еще не хватало вставать с места, кого-то там обнимать!
Гортензия подвинулась ближе, опустилась на колени, стараясь его не коснуться, и прибавила:
— Я имею в виду, если меня обнимет пианист самой знаменитой в Нью-Йорке школы искусств — Джульярдской школы…
Гэри повернул к ней голову и буркнул:
— Джульярдской не Джульярдской, какая разница?
— Это ты так считаешь. А я вот не знаю. Меня еще никогда не обнимал пианист из знаменитой нью-йоркской Джульярдской школы…
— Ну тебя, Гортензия, это все чушь…
— Может, и чушь. Но как я могу сказать, пока не попробую? Попробовать-то можно?
Гэри снова пожал плечами. Он старался не встречаться с ней взглядом. Вид у него был враждебный, недоверчивый, зажатый.
— Ну что мне, в ногах у тебя поваляться? — предложила Гортензия.
— Обойдемся! — На его лице мелькнула улыбка. — У тебя красивое платье и волосы блестят.
— А, заметил? Значит, все-таки не до смерти на меня обиделся?
— Я тоже на тебя здорово злился!
— Ну так давай помиримся. Раз мы оба ошибались.
— Легко сказать, — проворчал он. — Это ты все быстро забываешь, а я нет.
Гортензия поднялась и вздохнула:
— Ну что ж, жалко… Так я никогда и не узнаю, как целуются парни из Джульярдской школы!
Она снова нацепила черные очки, подхватила сумочку и сделала вид, что уходит. Но словно невзначай завела руку за спину, на случай, если он передумает. Будто она всегда так и ходит: небрежно, с рукой за спиной…
На пороге, где темнота домика резко обрывается и начинается яркий свет парка, рука Гэри схватила ее за руку и привлекла к себе. Его губы прижались к ее губам.
Он целовал ее, целовал и не мог остановиться. Она с глубоким вздохом приникла к нему. Уткнулась лбом ему в плечо, потеребила уголок воротника, подняла голову и широко улыбнулась:
— Твоя правда. Когда тебя обнимает парень из Джульярдской школы, не так уж это и здорово.
— Что значит «не так уж и здорово»?! — возмутился он и отодвинулся.
— Да ничего особенного. Если честно, мне больше нравится лондонский Гэри. Или парижский.