Страница 46 из 52
Чтобы стать богом, каждый царь должен был построить свою "гору Меру" и водрузить на неё свой золотой фаллос. Яшоварман I (889-900) построил огромный Восточный Барай, начал строительство новой столицы, великого Ангкора, и возвел посреди неё огромную пирамиду с храмом на вершине. Джаяварман IV (928-941) перенёс столицу на север и, согнав массы людей на новую грандиозную стройку, соорудил ещё одну "гору Меру" – семиэтажный зиккурат Прасат Тхом. Бессмысленные "фараоновы стройки" довели страну до изнеможения; после смерти Джаявармана начались смуты и строительство прекратилось; Ранджендраварман II (944-68) вернул столицу в Ангкор. Однако прекращение мобилизаций вместе с тем означало прекращение строительства новых бараев; с середины X века стала ощущаться нехватка земель. Началось борьба за землю между общинами; крестьяне продавали свои наделы храмам и становились арендаторами – всё более чётко проявлялись признаки нарастающего Сжатия. В начале XI века Сжатие привело к восстаниям, смутам и захвату власти узурпатором Сурьяварманом.
Сурьяварман I (1006-50) был первым буддистом на троне Ангкора, и, в соответствии с буддийской традицией, он выступал, как царь, милостивый к беднякам. "Щедрый к бедным, он лишал имущества и превращал в бедняков, как преступников, тех, кто нажил большие богатства, будь то через наследство или верную службу ему самому", – говорит древняя надпись. Чтобы дать землю народу, Сурьяварман создал новую ирригационную систему, основной частью которой был колоссальный Западный Барай – бассейн площадью в 16 квадратных километров. Обширная долина Ангкора превратилась в "шахматную доску" из бассейнов, пересекавшихся под прямыми углами каналов и дамб. В сезон дождей она покрывалась водой, над которой возвышались лишь деревни с храмами и дамбы, по которым проходили дороги. В сухой сезон она превращалась в цветущий сад; здесь собирали по 3-4 урожая в год, а урожайность достигала 30 центнеров с гектара. Посреди равнины возвышался огромный город Ангкор, или Яшодрапура, с "горой Меру", великолепными храмами и многолюдными ремесленными кварталами. Здесь проживало до полумиллиона горожан, и это был один из крупнейших и красивейших городов мира.
Мощь Империи Ангкора базировалась на всеобщей трудовой повинности граждан, "раджакарье". В порядке отбывания повинности крестьяне обрабатывали царские земли, строили дороги, дворцы, храмы. С помощью раджакарьи осваивались обширные массивы новых земель, где создавались государственные храмовые хозяйства и куда переселялись крестьяне из перенаселенных районов. Хозяйство государственных храмов было организовано примерно так же, как хозяйство храмов Двуречья. Земли храма обрабатывали рабочие отряды, получавшие продовольственные пайки (правда, в отличие от шумерских храмов, эти отряды состояли из рабов-кхнюм). Имелись также отряды свободных ремесленников, слуг, танцовщиц. Многочисленный жреческий и чиновничий персонал получал на земле храма служебные наделы, также обрабатываемые рабами. В храме Та Прохм имелось 6 тысяч рабов, около трех тысяч священников, полтысячи ученых-аскетов и около тысячи учеников. Вокруг храма располагались сотни подчиненных ему деревень, где жили свободные крестьяне-анаки, обязанные храму повинностями; в этих деревнях имелись свои маленькие родовые храмы. Со временем крестьяне стали страдать от малоземелья и продавать свои земли храму, таким образом, они превращались в наследственных арендаторов. С другой стороны, храмовых рабов садили на землю и переводили на оброк; экономическое положение рабов и свободных постепенно сближалось, хотя юридически свободные оставались свободными, а рабы – рабами.
В ХI-ХII веках Империя Ангкора достигла своего наивысшего могущества. Ее владения простирались от низовий Меконга до Иравади, а на севере – до района нынешнего Вьентьяна. Могущественные девараджи совершали походы на восток, север и запад, приводя из них многие тысячи рабов-пленных. У Империи не было достойных противников, она граничила на суше с варварскими племенами, и лишь индийские и арабские мореплаватели приносили в Ангкор вести из цивилизованного мира – и в свою очередь, рассказывали этому миру об удивительной стране на востоке. Особенно удивляли путешественников порядки при дворе "царей-богов": это было царство женщин, куда запрещалось входить мужчинам. В огромном дворце жили пять тысяч жен "бога", охраняемые "женской гвардией", вооруженной копьями и щитами. В ХII веке Империя еще раз удивила мир созданием невиданного по размерам и красоте храма, Ангкор Вата. Это был настоящий водопад покрытых золотом сверкающих башен, увлекающих взгляд пришельца высоко вверх – к возносящемуся на 65 метров центральному святилищу. Стены храма были сплошь покрыты барельефами, тысячами фигур, пересказывавших сюжеты индийского эпоса "Махабхарата" и эпизоды из жизни строителя Ангкора – девараджи Сурьявармана II. Сурьявармана изображали в виде бога, и он был настоящим богом своей страны, девараджей, "богом-царем", и Чакравартином, "монархом вселенной". Однако строительство Ангкор Вата, так же, как строительство пирамид, довело народ до истощения; социальный кризис был усугублен начавшимся в это время сокращением урожайности в результате заиления оросительных систем. После смерти Сурьявармана (1150) начались восстания и смуты; в 1177 году Ангкор был захвачен и разграблен флотом Тямпы. Восстановителем Империи стал девараджа Джаяварман VII (1181-1218), изгнавший тямов и покоривший их государство в теперешнем центральном Вьетнаме. Однако новый властитель шел тем же путем, что и его предшественник, огромные массы людей были мобилизованы на строительство храма Байон – еще одного чуда света, призванного затмить Ангкор Ват. Пятьдесят четыре "устремившихся на штурм неба" башни Байона были украшены колоссальными ликами Джаявармана, изобразившего себя в виде бодхисаттвы Локешвары, бога милосердия. Девараджа действительно был милосердным буддистом; он создал сеть бесплатных больниц и странноприимных домов для простого народа. "Он страдает от болезней своих подданных больше. чем от своих собственных, ибо страдание народа есть страдание королей", – говорила надпись той эпохи. Трудно сказать, каким образом это милосердие сочеталось с изнурявшими народ "фараоновыми стройками", во всяком случае после смерти Джаявармана снова начались смуты, лики "милосердного бодхисаттвы" были разбиты, и, в конечном счете, народ пришел к "дешевой" религии – обходившемуся без храмов буддизму "малой колесницы", хинаяны. Надписи не сохранили подробностей этих событий – известно лишь, что это было время социальных потрясений во всем буддийском мире. На Яве измученные трудовой повинностью крестьяне поднялись на восстание; в 1222 году они свергли раджу Картаджайю и провозгласили пастуха Кен Ангрока царем и воплощением Шивы. Кен Ангрок – "тот, кто ниспровергает всё" – захватил земли и богатства храмов и, по-видимому, уменьшил повинности; он основал мощное государство Сангасари, просуществовавшее до монгольского нашествия в конце ХIII века. Так же как во всей Азии, монгольское нашествие стало рубежом двух эпох в истории Индокитая. В середине ХIII века непобедимая монгольская конница достигла юго-восточного Китая и вынудила к бегству жившие здесь тайские племена. Сотни тысяч воинственных варваров неудержимой лавиной двинулись на юг – на Ангкор. В 1280 году они отняли у Империи долину Менама – теперешний Таиланд: начался долгий период войн и варварских нашествий. В 1353 году тайцы овладели Ангкором и, разграбив его, увели с собой 90 тысяч пленных. Через тридцать лет последовал повторный разгром. Наконец, в 1431 году Ангкор был взят в третий раз, тайцы увели жителей и разрушили все, что можно разрушить. Драгоценные статуи и украшения богов, золотые линги деварадж были увезены в "Страну тай". Остатки населения разбежались, ирригационная система была выведена из строя, и джунгли начали наступление на великий город. За какие-нибудь полвека тропический лес поглотил столицу погибшей Империи; проникшие в расщелины лианы разорвали каменную кладку, опрокинули статуи и фронтоны. Лишь в конце XIX века пришедший из другого мира натуралист Анри Муо снова обнаружил этот город, и его руины открылись перед поражёнными исследователями. "В хаосе колючего кустарника и свисающих лиан мы пробрались к храму, – писал один из них. – Лес тесно подступает к нему со всех сторон, душит и разрушает; громадные смоковницы выросли на развалинах и, завершив их разрушение, пустили корни всюду, вплоть до вершин башен, которые служат им основанием. Вот двери: они еле видны за бахромой свисающих сверху корней, подобных выцветшим прядям волос… Я поднимаю голову к башням, которые возвышаются надо мной, утопая в зелени, и невольно вздрагиваю: некто глядит на меня сверху, губы раздвинуты в улыбке… Вот еще одна такая улыбка на другой стене, вот третья, пятая, десятая… Эти улыбающиеся лики повсюду следят за мной…"