Страница 32 из 47
— Ну, нам сюда, — Юрка свернул к одной из землянок и засмеялся: — Сюда–сюда и не мимо, давай иди, Владька! Видишь: нас принимают, уставших с дороги, в глубинах звериных нор…[31]
…Никогда не надо спешить с выводами, вот что я вам скажу. Вообще по жизни.
Во–первых, это были не совсем землянки. Котлованы глубиной метра полтора сверху перекрывала поднятая ещё на столько же крыша, так что общая высота жилища была вполне «на уровне». Во–вторых, крыша эта держалась на мощной слеге, подпёртой тремя опорными столбами, врытыми в пол и украшенными замысловатой резьбой, отчего столбы становились похожи на выходящих из‑под земли лосей. (Пол и стены, кстати, состояли из обожжённой глины и были покрыты шкурами, почти сплошным слоем — в виде ковров и драпировок). Как я понял, дальше настилались жерди из лиственницы — плотным шалашом — на которые укладывались пластины бересты, а уж сверху всё это перекрывалось землёй и дёрном прямо с травой, после чего оставалось зеленеть. Между краем «котлована» и «крышей» шли непривычные — длинные и узкие — окна, вызвавшие у меня в первую очередь ассоциации с бойницами. У окон имелись сдвижные ставни, но и застеклены они тоже были.
Во–вторых, внутри располагались вполне обычные комнаты — три, каждая — по 15–16 «квадратов» площадью. В центре стояла печь, как в деревнях. Точнее — не совсем; не русская знаменитая печища, в которой можно мыться и на которой можно спать всей семьёй, а — как это? — а, голландка. Но тут же я заметил в каждой комнате самодельные электронагреватели из гнутых трубок — и лампочки!!! Да–да, электрические лампочки!
В третьих, в этих полуземлянках имелись водопровод с электронагревом, ванны и канализация, а так же вытяжные короба вентиляции, простые и вполне эффективные. На кухне отдельно от печки помещался камин для готовки — с вделанным водогрейным котлом, вертелами, подвесами, решёткой для посуды и даже духовкой.
А в четвёртых — на красивых резных дверях не было внешних замков. Засовы изнутри — были. А замков снаружи — нет. Кто головой думает — поймёт, о чём я…
…Не знаю, откуда они взяли лампочки и металлические трубки. Точнее, подозреваю, что упёрли с того же завода. Лампочку на коленке не сделаешь, как ни старайся, а фабричное производство у них вряд ли налажено… или как? Я уже ни в чём не был уверен… Но стулья, кровати, столы, посуда — были явно местного производства. И в плане (я мысленно представил его) «землянка» выглядела вполне адекватно. Дом, только наполовину под землёй. Я только теперь вспомнил, что и наши предки века до восьмого, и разные там германцы и доблестные викинги жили как раз в таких вот домах — я даже фильмы видел. Довольно просто, дёшево и сердито, как говорится.
Но вслух я просто ошалело молчал. Мне хотелось покрутить головой, чтобы увидеть хотя бы одного взрослого, который всё это если не сделал, то по крайней мере придумал и научил. Но в доме (землянкой называть это язык не поворачивался), в который мы вошли, оказались только две мелкие — лет по пять — девчонки, спавшие на одной из кроватей в дальней спальне. При нашем появлении они и не подумали проснуться. Юрка, осторожно заглянувший туда, приложил палец к губам, поставил поклажу около дверей, стащил сапоги и поманил меня за собой обратно в соседнюю комнату (зал, как я определил для себя — и не ошибся, так её и называли), над входом в которую скалилась голова какого‑то существа — вроде бы медведя, но со здоровенными, в две ладони, клычищами.
— Разувайся, — прошептал он. Я тоже скинул рюкзак, стащил кроссовки и скривился. Юрка поторопил: — Пошли, пошли, сполоснёмся и всё прочее.
Именно тогда я увидел душ. Мы прошли через небольшую кухню и оказались в самой обычной ванной комнате. Выложенной кафелем. Крутя вентиль (колонка щёлкнула и начала тихо потрескивать), я растерянно спросил Юрку, швырнувшего под ноги свои носки:
— А как это?
— Интернет. Резьба, клапан. Прокладка, — законспектировал он ответ и пожал плечами. — Подвинься.
Я подвинулся, но посматривал ошалело. Юрка между тем, насвистывая, полоскался под душем, но как будто прислушивался к происходящему снаружи. Потом, наскоро вытерев голову, перебинтовал заново плечо (огрызнувшись в ответ на предложение помочь) бинтом, вынутым из настенного шкафчика, вышел (я наконец помылся, не хотелось толкаться) и вернулся, неся двое трусов («семейных», иначе не скажешь) и две… ну… накидки, туники, безрукавки, называйте, как хотите — сероватые с алой каймой–узором по подолу чуть ниже колен, большому квадратному вороту и рукавам (ниже локтей, но не намного).
— Походим так?
Я ничего не имел против, тем более, что одежда оказалась удобной.
Всё‑таки он явно кого‑то ждал. Даже нервничал, и я занервничал тоже, косясь на дверь то и дело. И через минуту после того, как мы, одевшись, перешли обратно в зал, я понял — кого именно.
И этого я ожидал меньше всего.
Мы как раз присели в обтянутые шкурами кресла (мягкие, пружинистые, явно с ремнями–подвеской), и я с интересом посмотрел на стоящие в креплениях вдоль стены копья — несколько штук, разных, от недлинного метательного до мощной рогатины со стопорной перекладиной[32] — когда открылась дверь, на лестнице зашуршали быстрые шаги — и в зал почти вбежала девчонка. Я невольно поднялся, повинуясь какому‑то рефлексу, но на меня она поглядела лишь мельком. Остановившись в дверях, она улыбнулась и сказала:
— Юра…
11. Д О М
Девчонка была красивой. Стройненькая, в стареньком джинсовом сарафане (наверное, остался с Земли) с новыми, перламутровыми пуговицами, перепоясанном широким витым из кожаных полос ремнём, на котором висели нож и расчёска. На шее — бусы из каких‑то блестящих серых камешков. Волосы с висков и лба подхвачены широкой повязкой с вышивкой, а сзади по–простецки собраны в длинный, почти до поясницы, «хвост» пшеничного цвета. Лицо загорелое, глаза — синие–синие, наверное, они казались особенно синими именно из‑за загара. Босиком. Брови у неё были смешные — почти что буквами Г, надломленные к переносице.
— Юра… — улыбнулась она. Именно так сказала — «Юра», не «Юрка», не «Юран», не ещё как‑то… — А я думала, что ты только через неделю… — она посмотрела на меня, — придёшь. А тут говорят — беги, Юра дома…
— Лен, накорми нас, — сказал Юрка совершенно обыденно, как будто на самом деле пришёл домой, к жене. (И я подумал — а может, правда? А те две девчонки, которые спят… да ну, чушь, это ни в какие ворота по возрасту!) А он хлопнул себя по лбу: — Лен, это Владька, мой двоюродный.
— Здравствуй… — она, кажется, собиралась добавить «…те», запнулась и передумала: — Очень приятно… Я сейчас, одну минуточку… — она заторопилась.
— Помочь? — вызвался я. Девчонка посмотрела удивлённо (Юрка хохотнул) и, прежде чем выйти, быстро коснулась его руки.
Мы сели. Я, подняв брови, посмотрел на Юрку, но он не торопился ничего объяснять — вытянул ноги, положил на колени одно из копий и сосредоточенно проверял обмотку под пальцы — виток за витком. Я отвернулся и принялся изучать корешки книг на полке — их тут было несколько, а ещё я заметил… стереоцентр.
Из кухни слышался сдержанный шум. Я покосился туда, и Юрка, не отрываясь от копья, буркнул немного насмешливо:
— Сиди, Лена всё сделает.
— Что, киндер–кирхен–кюхе?[33] — наполовину пошутил я. Юрка с усилием потянул ремень на локоть:
— Реанимируем помалу. Без кирхен.
Он по–прежнему был какой‑то странно напряжённый. Я подумал, что, похоже, насчёт того, что Настя его девчонка — я всё‑таки ошибся…
…Не знаю, как Лене удалось так быстро всё устроить, но через пятнадцать минут на низком столе стояли:
31
Фраза из песни Ольги Ступиной «Проводник», посвящённой замечательному барду Олегу Медведеву.
32
Рогатина — вовсе не «рогатое копьё». Это славянское оружие для охоты и войны — копьё с недлинным (в рост человека, чуть выше) крепким древком и наконечником–мечом: шириной до ладони и длиной до тридцати сантиметров. Рогатиной можно было не только колоть, но и рубить. Охотничью рогатину легко отличить от боевой: прямо под наконечником в стороны выступают металлические штыри (стопорная перекладина, чека), не позволяющие добраться до охотника «взятому на копьё» лосю, туру, медведю или кабану.
33
Одними из основополагающих жизненных принципов Германской Империи были «шесть Ка»: «Женщинам — дети–церковь–кухня (киндер–кирхен–кюхе), мужчинам — король–война–пушки! (кайзер–криг–каррон)». В настоящее время эти принципы считаются «фашистскими» — их критикуют (точнее — оплёвывают) многочисленные правозащитные, феминистские, гомосексуальные организации и прочая полусумасшедшая и откровенно сумасшедшая дрянь. Отступление от «шести Ка»х (точнее — насильственный увод от них народа) разрушило немецкую семью и превратило немцев в аморфную, поражённую алкоголизмом, наркоманией, трусостью и половыми извращениями массу бесполых вырождающихся потребляйцев.