Новое место жительства

   Неплохо… только почему‑то отчётливо зазвучал в моих ушах грустный напев Шевчука — под ломкие стеклянные колокольчики композиции «Осень, мёртвые дожди…»:

   Я тяжеловато поднялся обратно на верхнюю ступеньку. И, в последней безумной надежде, от которой меня пошатнуло, резко обернувшись через плечо, посмотрел на Юрку.

   Он стоял и придерживал баллон рукой — словно большого послушного зверя. На плече белела свежая повязка.

— Это не сон, Владька, — просто и спокойно сказал он. — Это правда.

   Речка оказалась довольно далеко. Насколько я помнил карту, пляж в Северскстали располагался чуть ли не посреди города, так что подобное пешее путешествие вызвало у меня недоумение. Но я промолчал, всё ещё погружённый в собственные переживания и борющийся с сомнениями, которые то накатывали, то отбегали — как волна на морской берег.

   Юрка — с абсолютным презрением к условностям цивилизации — шагал босиком и соизволил натянуть на плавки только убитые до последней степени шорты, расписанные авторучкой в какие‑то абстрактные геометрические узоры. При этом он ловко катил баллон раненой рукой, то и дело пошлёпывая бойко вращающийся чёрный круг «по макушке», отчего тот весело подпрыгивал с упругим тугим звоном. Я, соответственно, обул кроссовки и влез в бермуды. И в моменты возвращения надежды снова и снова отчаянно завидовал Юрке.

   Мне хотелось пойти босиком.

   Ужасно хотелось.

   Но в почти четырнадцать лет это делать несолидно.

   Впрочем, Юрке на это было, кажется, наплевать — в своём городе он вёл себя, как хотел… и поэтому я тоже ему завидовал. А он вдруг покосился на меня и дурашливо пропел, ничуть не стесняясь того, что мы на улице и кругом какие–никакие, а люди:

— А дальше? — заинтересовался я. Юрка махнул рукой:

— А, потом… — он снова улыбнулся, стукнул баллон и, глядя куда‑то в сторону, негромко, но отчётливо прочёл на ходу: —

   Я недоумённо посмотрел на него. Но Юрка читал, всё так же постукивая баллон по чёрной тугой поверхности:

   Юрка неожиданно посмотрел на меня блестящими, яркими глазами. Его губы шевелились словно бы сами по себе:

   Скоро мы обязательно победим! — Юркин голос коротко прозвенел. Шедший мимо старик оглянулся на нас и долго смотрел вслед.

— Юр… — я сглотнул. — Зачем ты… это?..

   Мне стало вдруг не по себе.

   Но он не ответил. Он снова смотрел в сторону.

— Ю–ур… — окликнул я его. И он повернулся ко мне — с улыбкой:

— Пришли! — и, пнув баллон, помчался следом…

   …Теперь я понял, почему мы пошли куда‑то «не туда». Очевидно, как и многие сплочённые компании, друзья Юрки имели «собственный» пляж и не очень‑то стремились туда, где много людей. А что на «собственный» пляж далеко ходить — так общение стоит того.

   В общем, крутой переулок — настолько крутой, что верхние его дома были одноэтажными, а нижние — аж в два с половиной этажа, и при этом крыши домов находились на одном уровне — спускался к зарослям вездесущего американского клёна, перед которыми торчал очень ровно прикрученный проволокой к самодельному столбику аккуратный проникновенный плакат, написанный белилами, похоже, на выброшенной некогда полированной столешнице:

ЗА СВАЛКУ МУСОРА

В ЛЮБЫХ ВИДАХ

ПРОСТО

ВЫРВЕМ

РУКИ

   Плакат просто‑таки подкупал искренностью. Во всяком случае, мусора вокруг видно не было, хотя место являлось практически идеальным.

   Между тем баллон, за которым Юрка, похоже, и не стремился успеть, со всей дури вломился в кусты. Я прижмурился, ожидая взрыва, но баллон просто исчез в зелени. Юрка, притормозив, поднял палец:

— Внимание… — по его лицу буквально разливалось выжидательное удовлетворение, губы сами разъезжались. Я с благожелательным удивлением посмотрел на двоюродного братца — и вдруг снова ему позавидовал. Он радовался предстоящей встрече с друзьями — по–настоящему радовался!

   Со кустов, которые надёжно скрыли баллон, неожиданно послышался благожелательный вой, в котором солировал девчоночий голос — уже слегка мне знакомый. Он выводил основную тему: «Ю–ууууу, сюда–а!!!»

— По–шли! — скомандовал Юрка. И побежал вниз, явно намереваясь тоже врезаться в кусты со всей дури. Которой у него было намного больше, чем у баллона.

   Впрочем, оказалось, что там есть тропинка — правда, не очень заметная даже вблизи. По ней мы проскочили через кусты бегом (на одном из деревьев я краем глаза заметил аккуратно прикреплённый человеческий череп (надеюсь, что пластиковый муляж) с надписью чёрным лаком: «ОН БРОСИЛ ТУТ ПИВНУЮ БУТЫЛКУ») и буквально вывалились на узкую полоску пляжа.

   Пляж был маленьким и поэтому сперва показался мне забитым до отказа. Полоска неожиданно чистого песка — только–только лечь в рост, головой к кустам, пятками к воде (или наоборот). Справа, на траве — аккуратно обустроенное кирпичами кострище, над которым, наверное, можно было жарить шашлыки или сосиски. Правда, сейчас там просто горело толстое полешко — как символ. Слева берег приподнимался — и над обрывом на толстом сучке всё того же клёна ритмично покачивалась тарзанка, явно позволявшая легко долететь до противоположного берега. Из‑под того же обрывчика в реку с журчанием сбегал заключённый в обрезок жестяной трубы ручеёк. Вода в самой тихой речке была непрозрачной, но не выглядела грязной.

24

Стихи В. Третьякова

25

Стихи Интернет–поэта «Аль–Ру».