Дунаевский — красный Моцарт

На следующий день Женя получил телеграмму о смерти отца. Самое ужасное, что к отцу, даже мёртвому, нельзя было попасть, потому что корабль затёрло льдами. Его пытались снять гидросамолётом, но ничего не получилось. Самолёт не смог приземлиться на лёд. Дунаевского уносили в бесконечный космос одного, каким он пришёл в этот мир. То, что на похоронах Евгения не было, заметила "вся Москва". Люди поспешили сделать выводы. Сам Евгений попал домой только через две недели после смерти отца. Отсюда и пошёл слушок о том, что, раз сына на похоронах нет, то он где-то на Севере отбывает срок. От кого-то Евгений слышал версию, будто его расстреляли. С тех пор он так и ходит под этой сплетней всю свою жизнь.

… Исаака Дунаевского хоронили как короля маршей, императора вальсов. Вся выстраданная пышность эпохи собралась воедино, чтобы оплакать увядание музыки. Исаака Осиповича похоронили на Новодевичьем кладбище, недалеко от могилы Булгакова, с которым они некогда задумывали писать оперу. Точку в своём романе Булгаков поставил раньше.

Евгений Исаакович хотел достойно увековечить память отца. Обратился к своему студенческому товарищу по Суриковскому училищу Эрнсту Неизвестному. Лучшего выбора он сделать не мог. Эрнст согласился делать памятник Исааку Дунаевскому и даже приступил к подготовке проекта. Но из этой затеи ничего не вышло. Судьба распорядилась по-другому. Музыкальные власти, в данном случае Союз композиторов, воспротивились. Похороны композитора уже пропустили через формальные шлюзы казённого ведомства заботы и милосердия — и вмешиваться в эту заботу не мог уже никто, даже сын. На это могли очень серьёзно обидеться.

Надгробный памятник великому композитору заказали аспирантке художественного вуза. Эрнст Неизвестный не стал автором могильного памятника Дунаевскому, хотя всё же сделался классным портным надгробных каменных одеяний. К нему обращались многие родственники умерших с просьбой сделать памятник на великую могилу. А в середине пятидесятых он только начинал входить в моду и никто не мог знать, что эти надгробные памятники станут для "массового потребителя" известнее многих других его работ.

"Большой концерт" Исаака Дунаевского закончился. Композитор навсегда вошёл в историю того государства, которому служил и в жилы которого вливал музыку. Он многое сделал для страны, и она постаралась отплатить ему тем же. Государство создало миф о весельчаке-композиторе. Столько смеха, сколько проливалось с картин Александрова в глаза и уши зрителей великой империи СССР, не выливалось никогда. После смерти автора этой музыки мир оглох, стал уже, меньше. В памяти людей Исаак Осипович навсегда остался смеющимся и улыбающимся, хотя он умел и плакать. Но его слёзы кто-то незаметно для окружающих стёр, сделал память о них тонкой и прозрачной, ограниченной узким кругом самых ближайших родственников.

В 1961 году — к его минувшему юбилею — выпустили первый большой том "И. Дунаевский. Выступления, статьи, письма, воспоминания", где высказывались все, кто знал, дружил, не любил, но делал вид, что любит, или просто поднимал руку, но кто сходился на том, что это Мастер. Старые счёты были забыты. Бывший друг и недруг Гриша Александров написал официозно-тёплую статью "Как мы работали над "Весёлыми ребятами"". Любовь Орлова сделала то же самое. Книгу открывала парадная, как лестница Зимнего дворца, статья Дмитрия Шостаковича. Всё было помпезно, с золотом и завитушками приятных мемуаров. Самыми ценными оказались воспоминания старшего брата Бориса об их детстве: полные непередаваемого местечкового юмора, очень точные и цепкие по мысли. Редактор причесал воспоминания, в результате от них осталось что-то очень заурядное. А оригинал рукописи вообще куда-то затерялся.

… Можайское шоссе переименовали в Кутузовский проспект. Жена Исаака Осиповича, Бобочка, Зинаида Сергеевна умерла 18 февраля 1979 года после тяжёлой продолжительной болезни. Постоянные нервные стрессы подкосили её здоровье. Последние двенадцать лет она лежала без движения, сохраняя при этом поразительную ясность ума. Все письма Исаака Осиповича вдова хранила при себе.

В шестидесятых годах Евгений Исаакович ещё эпизодически встречался с друзьями отца. Приезжал по делам к Черкасову, хотя дружеских отношений у них не было. Как-то встретился с Любовью Петровной на даче. "Здрасте, Любовь Петровна". — "Здрасте. Ну, давайте пройдёмся". И очень долго она горестно излагала свои трудности. Сокрушалась, что стало трудно жить, что перебивается концертами. Болеет. Они сделали круг по улице "Весёлых ребят". Прошли мимо бывшей утёсовской дачи. Вспомнили Леонида Осиповича. Утёсов всегда оставался добрее, душевнее, человечнее всех тех первых легендарных создателей "Весёлых ребят". Защищал Евгения Исааковича от сплетен. Он продал дачу, когда скончалась его жена Елена Осиповна. А когда умерла дочь Эдит, последовал за ней практически сразу. На даче Лебедева-Кумача жили его дети и внуки. Внучка Маша вышла замуж за журналиста Щекочихина. В общем, привычный мир заполняли новые люди, новые герои.

Началась весёлая эпоха Горбачёва. В квартире Дунаевского в восьмидесятых годах на просмотр знаменитых мюзиклов по видео начали собираться после репетиций и спектаклей Олег Ефремов, Анастасия Вертинская, Борис Эйфман. Мир приближался к столетию композитора. Как-то незаметно песни Дунаевского перешли в разряд народных. Уже никто не удивлялся тому, что из семи нот можно соткать такие музыкальные узоры. Большой стиль музыкальной эпохи конденсировался в музеях. Но Исааку Дунаевскому нет до этого никакого дела. Он по-прежнему сочиняет свои пленительные мелодии, сидя на алмазном стульчике высоко над землёй. Всё происходит так, как предсказывал любимый дядя Самуил…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

[Послесловие написано для издания: Минченок Д. А. Исаак Дунаевский. Большой концерт. М.: Олимп; Смоленск: Русич, 1998. Е. И. Дунаевский скончался в Москве в апреле 2000 года, похоронен рядом с отцом на Новодевичьем кладбище.]

Я не критик-рецензент, не полемист, не специалист в области слова и никогда не осмелился бы выступить со своим послесловием к этой книге, если бы не одно существенное "но": человек, о котором в ней рассказывается, — мой отец. Оставаясь приверженцем принципа полной творческой свободы, разделяя взгляды молодого, талантливого автора Дмитрия Минченка, я проникся его желанием сделать книгу не только рассказом, повествующим в хронологическом порядке о событиях тех далёких дней, но и правдивым, без прикрас человеческим документом. Использовать малоизвестные архивные материалы, письма, фотографии обязывала не только сама жизнь, неумолимо, час за часом, день за днём отсчитывающая лимит отпущенного времени, но и святая сыновняя обязанность не допустить забвения того, что осталось, как говорят, "за кадром".

За многие годы, пролетевшие после смерти композитора в 1955 году, сменилось не одно поколение людей, преобразились жизнь, страна, другим стало отношение к тем или иным событиям, к тем или иным личностям. Что воспевалось раньше, предаётся анафеме, что было хорошо тогда — сейчас стало ненужным. Отец жил в тяжёлое и в то же время счастливое и светлое время. Оно было детством, юностью, молодостью того поколения, к которому принадлежал мой отец. Его современники кипели энтузиазмом и смело смотрели в солнечное завтра. Но оно было и глубоко трагичным, так как надежды разбивались о чудовищные деяния культа личности.

В предреволюционные годы, в середине двадцатых некоторые деятели искусств, в том числе и А. Блок, ещё верили в очистительную миссию революции, видели в ней стихийную силу, сметающую всё на своём пути, в том числе затхлость и застой буржуазной обывательщины и мещанской морали. Мой отец в двадцатые годы мог сообщить в письме, что "его очень интересует такая вещь, как джаз-банд", что он "упивается работой над партитурой, насыщенной новейшими сложными гармониями", и мог, не боясь, назвать свою работу над ораторией "Коммунисты" "халтурой, которая так только и делается". Но прозрение наступило быстро, все иллюзии развеялись. Началось генеральное наступление пролетарских ассоциаций, созданных по указанию свыше, на культуру и искусство. Это делалось под знамёнами пролетарской и партийной идеологии. Художник мог быть ошельмован, сослан, расстрелян только за то, что его музыка, картина, поэма или пьеса не вписывались в идеологическое понимание вождя. "Кремлёвский горец" начинал формулировать свой пресловутый метод соцреализма.