Отреченный

Когда солнце склонялось к горизонту Элар вернулась в крепость. Проведя жеребца в конюшню она сама вымыла, накормила и напоила его. На выходе ее ждал Найен.

– Никогда не видел подобного. Как у вас эльфов получается так ладить с животными?

– К ним надо относиться как к равным. И это могут не только эльфы. Друиды были способны на большее, они могли разговаривать с деревьями.

Найен собирался еще спросить, но его прервал звук гонга. В крепость возвращались паладины.

Первым в крепость въехал сам магистр. Элар услышала облегченный вздох Найена. Следом ехали трое братьев. Вернее двое, третий привязан к седлу своей лошади. Мертв. Потом в ворота прошла лошадь епископа. Его преосвященство было бледнее восковой свечи, которые воскуривались в храме. Рядом ехал Валер, правая рука замотана в лубок, кольчуга порвана в двух местах. Это-то кольчуга гномской работы! Да с кем они встретились?

Вскоре Элара увидела с кем. В окружении святых воинов ехала телега, а в ней лежал ненареченный. Паладины захватили сына Сатаны. Элара закусила губу. По тонкой нити надежды Туманного леса, готов ударить меч фанатизма.

XXXI.

Боли нет, есть забвение. Сквозь туман сознания доносятся чужие крики. Женские крики. Боли нет, есть забвение. И голоса пробивающие дорогу к затуманенному рассудку. Второй раз за месяц я в казематах, как «гость».

– Величайший долг перед Светом скоро будет выполнен.

– Да ваше преосвященство. Но что делать с остальными?

– Эльфийку и суккуба сожжем на рассвете. Гнома можно отпустить, а с Мага возьмем клятву.

– Мудрое решение.

– Не стоит меня хвалить брат мой, гордыня тоже грех.

Боли нет, но просыпаются воспоминания. Я в плену паладинов Света, и скоро они убьют меня. Принесут в жертву Свету. Смерть под жертвенным ножом страшна, легче убить себя самому.

– А он не вырвется?

– Нет, принесите нож. Я думаю справедливо вернуть Тьме ее детище.

Сквозь дымку я различаю только цвета, что делает в Свете этот сгусток Тьмы?

Палладин берет в руку нож. Лезвие из черной стали, рукоять из человеческой кости. Жертвенный нож Тьмы. Глупцы, ни Свет не Тьма не принимают души принесенных в жертву, но им не дано это знать.

Нож приближается к груди. Зачем? Я шел из мира в мир, пытаясь спасти их, но награда – Смерть. Не легче ли оставить мироздание самому себе? Если хотят, пусть гибнут, я не напрашиваюсь на роль спасителя. Свет может спасти принеся себя в жертву, Тьма – нет. Легче просто уйти, бросить все. Даже в ужас межреальности.

Два крика врываются в мои уши, рвут отупевшее сознание болью. Они пошли со мной, и я оставил их. Мир стоит спасать даже ради одного достойного. Я встретил четверых, много.

Ярость.

Но уже поздно, нож пронзает кожу, мясо, сосуды и касается сердца.

МЕЖРЕАЛЬНОСТЬ.

Водоворот всего и ничего. Хаос. Пытка всеведеньем и слепотой, наслаждением и болью, божественной властью и рабской долей. Хаос это все и ничего. Я окунаюсь в безбрежный океан монад летящих без смысла и направления. Безбрежность возможностей скованных тем, что ты ничего не хочешь. Но всегда остается душа, которая сопротивляется, и позволяет вынырнуть из этого водоворота безумия.

МЕЖРЕАЛЬНОСТЬ.

– А ты силен… ты силен… силен… – звучит эхо в моем мозгу.

– Кто ты?!

– Неважно… неважно… неважно…

Океан монад летящих по неизведанным путям. Вскоре и я стану частью этого океана. Частью всеобъемлющего, частью водоворота Бездны.

– Можешь и не стать… не стать… стать…

– Как?!!

Молчание. Великий язык, который понимают все. Молчание.

МЕЖРЕАЛЬНОСТЬ.

Черный снег. Разве бывает черный снег? Я набираю его в ладонь, и он тает. Капли черной воды падают с моих пальцев. Каждая капля – мир. Но миры утекают сквозь мои пальцы. Утекают в Ничто, в Хаос, в Иное.

Белое пламя, что мчится по черному снегу. Но и оно останавливается предо мной. Не отрывая взгляда, я смотрю в стену пламени ярче тысячи солнц. Этот тоже миры. Миры которые горят, и черная вода не в силах затушить это пламя.

Миллиарды Смертных уходящих в беззвучном крике боли, во имя Света или Тьмы.

МЕЖРЕАЛЬНОСТЬ.

Абсолютное знание. Правда. Она открывается в Хаосе. Но слишком горек его вкус и все, проходящие из мира в мир, отрекаются от него. Но каков бы ни был вкус, это знание. Это Сила. И я принимаю эту Силу. Силу Правды, Силу увидеть кто ты на самом деле.

– ОТРЕКАЮСЬ! От Света и Тьмы отрекаюсь!!!

Жертвенный нож вспыхнул, и в руке магистра осталось горсть пепла. Гром и молнии с ясного неба. И глаза, широко раскрытые глаза сына Тьмы, которые видят все и ничего.

– Ты должен умереть! – взмахивает мечем паладин. Лезвие вспыхивает, оставляя в руке магистра оплавленный кусок железа.

Молнии бьют в башни крепости, вспыхивают полы в комнатах, с потолка начинают падать обломки. Луна и солнце одновременно светят на небосклоне, реки текут вспять. Крепостные стены взрываются, разлетаясь мелкой крошкой на многие мили.

– Ты умрешь! – рука магистра хватает меня за горло. – Умрешь!

Жалкий раб Света! Тебе хорошо знать, что есть сильнее тебя, что есть более мудрый и взрослый! Но я уже вырос из этой шкуры, как змея, я покидаю тесную кожу. Пришло время взрослеть.

Листы книги Судеб переворачиваются от вихря ворвавшегося в тихую обитель. Богини Судьбы Мойры, в ужасе смотрят на книгу. Строчка Судьбы тает, исчезает и нить, которую готовились перерезать золотые ножницы.

– Он больше не в воле Сил, – шепчет одна из них.

Два дракона, Серебряный и Золотой смотрят со звезд на небольшой мир, в котором они так долго жили. Потоки эфира срывают со своих мест звезды и планеты.

– Свершилось! – торжественно произносит Золотой дракон. – Кто-то отрекся от Сил.

– Я рад, что хоть один из них повзрослел, – откликается Серебряный. – Но боюсь, что ему не дадут пойти дальше.

– Когда-то это смогли сделать другие. А что может сделать один, повторит и другой. Я желаю ему удачи.

Цепи сковывающие мои руки исчезают, так же как и цепи, сковавшие мою душу. Магистр с воплем одергивает свою руку, но фанатичные глаза все еще желают мне смерти.

Я поднимаю руки и начинаю говорить. Слова заклинания неведомы ни в одном мире, сокрушают стены и цепи.

Тарн, Иллиал, Сельтейра, Акеретани. Их тела вновь здоровы и полны сил. А теперь прочь из этого места. Я чувствую зреющий удар. Свет и Тьма не простят раба скинувшего цепи. Силы готовит ответный удар.

Я творю щит способный выдержать удар исполинского меча. Я Смертный, Сын Всевышнего созданный им по своему образу и подобию. И сказано:

– Да будет сын сильнее отца своего! Ибо это закон Жизни!

Меч летит сквозь миры, творя неисчислимые бедствия. Землетрясения, ураганы, наводнения, эпидемии.

– Это еще вам зачтется при встрече! – шепчу я. Щит закрыл меня, но…

Альтаирра. Сила имени все еще связывает нас.

«- Что происходит!» – режет мой разум беззвучный крик эльфийки.

Я помню ее первый крик, когда мой шлепок пробудил ее к жизни.

«- Бегите!»

«- Ненареченный, это ты?»

«- Да. Бегите, скоро здесь не останется даже пепла!»

Эльфийка разворачивается к своему спутнику.

– Найен, надо бежать!

– Но мой отец!

– Надо бежать! Скоро здесь все погибнет!

Меч Сил приближается, они не успевают.

Крик. Первый крик начавшейся Жизни. И счастливые глаза матери. Я вижу себя со стороны. Перепачканного кровью, и смеющегося.

– Альтаирра. Нарекаю тебя Альтаиррой – счастливой.

Но не долгим обещает быть ее счастье.

Меч уже в этом мире.

Щит. Эльфийка с удивлением смотрит на радужный купол окутавший ее и Найена.