Страница 8 из 67
Сбежав из мира «Тяжелых снов», он попадал из огня в полымя — прямиком в лапы «Мелкого беса». Известен основной прототип учителя-садиста Передонова, и жил он именно в Великих Луках[8]. Это был учитель русского языка и словесности Иван Иванович Страхов, дворянин, выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета. Как и многие его сослуживцы по городскому училищу, он был груб с учениками, говорил им «ты», а не «вы», но постепенно манеры его стали заходить дальше простой заносчивости. Будучи болезненно похотливым, он закрывал глаза на случаи, когда мальчишки писали неприличные слова, рисовали непристойные картинки или держали у себя фотокарточки сомнительного свойства. В 1890 году директор училища обнаружил, что Страхов не только не может чему-либо научить воспитанников, но и сам с трудом читает, не способен решить предложенных детям задач. Очевидно, у него прогрессировало психическое заболевание, однако, как ни странно, Страхов продолжал занимать свою должность еще пять лет, пока не начал прилюдно бредить. В это время он уже был убежден, что служит не в училище, а в Министерстве внутренних дел (в бывшем Третьем отделении). После отставки на следующий же год Страхов пожелал сделаться полковым священником, и пресвитер военного и морского духовенства вынужден был обратиться к директору училища с запросом «о нравственных и служебных качествах названного просителя».
Герой романа «Мелкий бес» перенял у своего прототипа манию доносительства и прогрессирующее сумасшествие. Как и у выдуманного Передонова, у Страхова была сожительница — Софья Абрамовна Сафранович, которую он долгие годы выдавал за свою сестру, пока не захотел скрепить отношения законным браком. К моменту венчания, в 1887 году, жениху было 34 года, перезрелой невесте — 35. Одним из поручителей на свадьбе был Петр Иванович Портнаго — учитель столярного дела в ремесленных классах при городском училище. В нем жители Великих Лук позже узнали прототип Володина, товарища Передонова из сологубовского романа. Прототип «мелкого беса» Страхов умер в 1898 году, но до 1916 года его вдова не переставала подавать в училище просьбы о пособиях.
Сослуживец Тетерникова Федор Нилович Хлебников в 1920-е годы помог также установить прототипы Грушиной, семейства Рутиловых и некоторых других персонажей романа. Не случайно в «Мелком бесе» с первой же страницы присутствуют «мы» автора, словосочетание «наш город», хотя рассказчик нигде себя как персонажа не обнаруживает.
Наконец, Тетерникова перевели на третье и последнее место его провинциальной службы. Это была учительская семинария в городе Вытегре — учебное заведение для будущих учителей начальных школ, прообраз советских педагогических техникумов. Воспитанники (лица всех сословий православного вероисповедания, но в основном крестьянские дети) жили в интернате при семинарии и могли получать стипендию от трех до пяти рублей, которая обязывала их отработать в дальнейшем четыре года в начальной школе. Тетерников вел здесь подготовительный класс и получал жалованье 900 рублей в год. Его денежные дела шли на поправку, появилось больше свободного времени для занятий литературой. Для его учеников же по-прежнему основной преградой на пути к освоению наук была нехватка денег. В 1890/91 учебном году в подготовительный класс семинарии пришел 21 ученик, в первый класс из них попали десять человек. И тем не менее Федор Кузьмич Тетерников был доволен результатом. Беда была не в том, что учитель не смог подготовить всех остальных. Поступить в семинарию ученикам порой мешали причины куда более прозаические. До вступительного экзамена смогли дойти только 15 учеников. Еще шесть выбыли по разным причинам: двое были больны, и их надолго отпустили с занятий, один понял, что его результаты неутешительны, и оставил учебу в конце года. Трое не смогли учиться, не получая стипендии: один не имел на нее права по малолетству (ему было только 14 лет), другой остался на второй год и из-за этого был лишен государственного вспомоществования, третий должен был ждать назначения стипендии два месяца, но не имел средств жить в городе всё это время.
Тетерников совместно с сослуживцем Николаем Валериановичем Подвысоцким пытался составить учебник математики для промышленных училищ. Одним из побудительных мотивов этой работы была крупная премия министерства, за которую рассчитывали побороться соавторы: всего было назначено две большие премии по две тысячи рублей и шесть малых размером около 500 рублей. Однако до сих пор методические опыты Тетерникова не удавалось сколько-нибудь распространить и применить на практике. Учебник геометрии, который переписал красивым почерком один из учеников Федора Кузьмича — Алексей Морозов, вызвал критику Латышева. Опытный педагог заявил, что пособие требует сокращений и не во всём понятно даже учителям. В романе «Тяжелые сны» Сологуб в карикатурном виде изобразил сельскую учительницу Иванкину, азбуку которой использовали всего в трех школах. Однако в реальности Тетерников был не более удачлив, хотя, безусловно, более талантлив, чем его полоумная героиня.
Здесь же, в Вытегре, Тетерников строит широкие планы общественных предприятий, пытаясь организовать ссудо-сберегательную кассу, народные чтения, типографию. Дальше всего пошло дело с ссудо-сберегательной кассой. Как только в затее принял участие директор семинарии, к ней присоединились и другие преподаватели. Был составлен и послан в Петербург на утверждение устав предприятия. И тем не менее в прозе Сологуба (например, в рассказе «Не получилось», в романе «Тяжелые сны») остался след разочарования и от пассивности участников этой затеи, и от бюрократической машины, мешающей доброму делу. В народных чтениях желали участвовать те же самые сослуживцы и знакомые Тетерникова, которые поддержали идею ссудо-сберегательной кассы: учителя Никифор Иванович Ахутин, Михаил Павлович и Анна Павловна Заякины. Но их силы уже были растрачены на обсуждение устава кассы. Решили завести для чтений «волшебный фонарь» (аппарат для проекции изображений, технический предшественник кинематографа), чтобы иллюстрировать прочитанное, но не знали, можно ли брать картины для него напрокат, а если нет, то где взять средства на покупку. Временами собирались, чтобы обсудить проект, сдержанно бранили друг друга за бездействие. Обвиняемый обычно оправдывался тем, что нельзя вести дела «чтений» одному. Меньше всего энергии осталось на обсуждение вопроса о типографии.
Вскоре у Тетерникова возникла новая ссора с начальством, и общественные дела были отложены до лучших времен. Федор Кузьмич, будущий мастер литературной условности, не был способен принять условности бюрократические, не мог подписывать бумаги «не глядя», отвечать своим именем за то, чего он не знал и не видел. В 1891 году педагогический совет Вытегорской учительской семинарии вступил в конфликт с директором Маккавеевым. От совета требовалось подписать акт освидетельствования работ, проводившихся в семинарии в 1889 и 1890 годах. Учителя заявили, что не видели никаких работ, что подписание акта несвоевременно. Директор настаивал на формальности этой процедуры и на том, что не показывал педагогам работ исключительно из деликатности, чтобы не занимать их пустяками. Трое педагогов подписали акт, а трое, в том числе Тетерников, составили «особое мнение». Вновь попав в заколдованный круг, Тетерников обратился к Латышеву и Сент-Илеру за помощью, всячески оправдываясь, настаивая на том, что он не был инициатором конфликта. В это было сложно поверить. Тетерников, однако, уверял в письмах к Латышеву: акт могли бы подписать и без него пятеро остальных учителей, а его «особое мнение» было вынужденным шагом. Как еще мог педагог сопротивляться воле директора? «Драться — дико, на дуэль он не выйдет, обращаться в суды — и скандально, и дурной пример для учеников», — объяснял Тетерников. На предложение официально обратиться к высшему начальству он не согласился, не желая доносить и быть «обличителем». По его идеализированным представлениям, как бы безобразно ни было хозяйничанье директора, округ сам должен был следить за тратами семинарий. Впрочем, и по воспоминаниям других служащих этого учебного заведения, в бюджете семинарии не сходились концы с концами. В классах было так холодно, что замерзали чернила в чернильницах, воспитанники имели рваные одеяла — а директор тем не менее ежегодно изыскивал средства, чтобы менять обои в своей квартире. Руководитель учреждения Маккавеев был на плохом счету в Петербурге, к нему собиралась ревизия.
8
Этот факт установлен в публикации: Улановская Б. Ю. О прототипах романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» // Русская литература. 1969. № 3.