Меч двух драконов

Не слушая его восторги, я опустился рядом с Сельтейрой. И пальцы коснувшиеся шеи, ища пульс, чувствовали яд расходящийся по ее телу. Задыхаясь от ярости, я развернулся к Иллиалу. Маг тоже умирал.

– Ты солгал! – закричал я.

– Нет! – Гавриил гордился собой, боясь пропустить хоть миг торжества.

– Убил их ты, когда коснулся. Они будут умирать долго, до захода солнца. И мучительно.

Гавриил вышел, оставив взамен дверей алый барьер. Мне хотелось умереть, оставить все, все бросить и уйти.

– Пове… литель… – раздался слабый стон.

Пошатываясь, я подошел к суккубу, рядом с которой уже стоял Тарн. В ее руке появился мешочек из горного волокна.

– Я сделала все…

Я положил руки на ее шею:

– Ты уверена? После всего, что случилось…

– Да… пожалуйста! – угасающим тоном попросила суккуб.

Руки нащупали невидимый ошейник, и я рванул его прочь, освобождая Акеретани. Через мгновение смерть стала ее уделом.

– Благодарю Кресс, – прошептала Акеретани. – Гавриил решил натравить существо на Творца, он захотел владеть Мирами…

Акеретани умерла с улыбкой на устах.

– Дык что это? – спросил Тарн, вертя в руках содержимое мешочка.

– Мое тайное оружие, которое мне не пригодилось, – горько ответил я.

Артефакт, в который были превращены драконы, блестел в свете небесной наковальни. Два дракона переплетенные меж собой, Золотой и Серебренный. Широкие крылья, две головы между которым должно быть лезвие…

КЛИНОК!

Рукоять меча! Тела драконов, шершавые, удобные для ладоней, рукоять. Крылья, словно крестовина. Головы, которые должны лечь по обе стороны от лезвия, удерживая его.

– Тарн! Ты ведь кузнец.

– Дык шо?

– Надо будет поработать, – сказал я, оглядывая самую лучшую кузницу во Вселенной.

XXI.

Тарн придирчиво взвесил в руках молот. Я собирал куски адаманта, мифрила, раздувал горн.

– Сурьезно, – одобрил гном.

– Тарн, на мехи, – голос быстр, словно боюсь потерять доли секунд.

Выбрав две одинаковые полосы адаманта и мифрила, я швырнул их в горн. Пламя полыхнуло со страшной силой, но со много меньшим жаром, чем полагалось.

– Магическое пламя, – прошептал Иллиал, борясь с ядом, растекающимся по его телу, как чернила в стакане с чистой водой. – Оно тебе пригодиться.

Адамант и мифрил раскаленные, жаркие, были брошены на наковальню. Гном схватил огромные клещи и принялся скручивать полосы металла.

– Дык косу сделаем, – Тарн раскраснелся от жара, и усилий. – Не так! Как дивчина косу заплетает… Медленней! Сильнее!

Остывающие полосы вновь были брошены в жар горна, Тарн принялся раздувать пламя:

– Чичас молотом по ним!

Вновь мы принялись вить будущее лезвие меча. Тарн едва не касаясь голыми пальцами металла тыкал в места, куда через мгновение, опуская молот Ада. Алые искры сыпались во все стороны, бессильно пытаясь прожечь мои доспехи, и кожу гнома.

Тарн скинул мокрую рубаху, по груди, на которой могла спокойно разлечься рысь, струйками стекал пот. Подвязав лоб полосой ткани гном взялся за небольшой молоток. Потом коротко прошептал оберег на удачную ковку.

Молоток едва намечал удары, потом туда опускался тяжелый молот, силой и магией превращая две полосы в одну. Громыхающий молот выбивал сноп искр, когда он касался наковальни, дрожали камни башни. Но вряд ли Гавриил слишком волнуется, его барьер довольно прочен.

– В пламя! – приказал Тарн, и заготовка вновь отправилась в рукотворную геенну.

Воспользовавшись передышкой, я развернулся к Иллиалу и Сельтейре. Голова драконицы покоится на груди Мага, чьи руки бережно гладят короткие белые волосы. Иллиал не отрываясь, смотрел на артефакт.

– Драконы, твои учителя, Башня и Дарит, – без надобности объясняю я. – Они решили отдать силу мне, а не погибнуть.

Слова пусты, и нет в них смысла, они лишь ложь и страх.

Тарн достает заготовку, на нее вновь обрушивается молот.

Смертный без души, в сердце лишь Месть. Месть, от которой не отказываются, Месть, которая только разрушает.

А что ты сотворишь?

Я творю оружие.

«- Оружие», – бухает молот.

«- Оружие», – гудит пламя.

«- Оружие», – шепчет ярость.

Тонкая полоса из адаманта и мифрила, она сломает любой меч из стали, пронзит любой доспех созданный Смертными. Тарну не до изумления металлами которых не существует в реальности. Все свое умение, талант, душу, вкладывает Тарн в этот меч. Хриплым басом он напевает обереги, я едва различаю слова о прочности, остроте и подобному.

Уже не два сплетенных прута, а лезвие вновь отправляется в пекло.

– Исчо три раза, ежели я металл понял, – утирает пот гном. – Чудно, вроде и прочно, и мягкий як воск али глина. Ковать одно удовольствие, послушен, – гном перешел на такую кузнечную тарабарщину, что я уже его не понимал.

– Вытаскивай! – приказал гном, берясь за молоток.

Вновь и снова загремел молот, творя обитель смерти.

Лезвие пылающие алым цветом крови, вновь отправилось в рыжее пламя. Я вновь вернулся к Иллиалу и Сельтейре.

– Гавриил… сказал… правду? – прерывисто прошептала эльфийка.

– Да, у вас время до заката. Хотя яд и не смертелен, его много, ваши тела не справляются с ним.

– Кресс, – позвал меня гном, вновь доставая лезвие из горна.

Теперь гном нагревал лезвие меньше и меньше, клинок должен становиться прочнее, а удары по нему сильнее. Молот уже сделал главное, и длинное тонкое лезвие уже выглядит, как подобает. Молоток Тарна сбивает заусеницы, прощупывает, нет ли пустот, обивает нагар. Молот Ада сделал свое дело и смирно стоит в сторонке ожидая когда его возьмут для последнего удара.

– Давай! – крикнул Тарн, в который раз бросая лезвие на наковальню.

По гномским поверьям надо теперь нанести сильный удар молотом. Этот удар не должен сломать клинок, а если сломает значит, тот недостоин стать мечем.

Замахнувшись, я ударил в место указанное Тарном. Молот глухо рявкнул, встретив на пути преграду, ему ответила тяжело застонавшая наковальня.

– Быть такого не может! – изумленно прогудел Тарн вглядываясь слезящимися глазами в место удара. – Ни следа! Энтот меч никогда не сломается.

Тяжело дыша, я отбросил молот. Меч вновь отправлен гномом в горн, но остывать, не слишком быстро, а постепенно, чтобы ни одной трещины. Все секреты ковки, накопленные тысячелетиями, Тарн вложил в этот клинок. И теперь он медленно остывал шедевр, который никто и никогда не повторит. Слишком много горя и боли мы вложили в него.

– Несущий Горе, – прошептал я.

– Что? – не расслышал вытирающий руки Тарн.

– Несущий Горе, – повторил я громче, зачарованно смотря на тускнеющий клинок. – Я назову его Несущий Горе.

– Хорошее имя, – согласился гном. – Оружье окромя горя ничего не несет. Но делать его это счастье.

– Творение всегда счастье, – бездумно согласился я. – Неважно чего. Творение – это Жизнь.

Гном даже прекратил тереть тряпку о свои закопченные руки. Но взглянул в сторону, выругался и сплюнул на пол.

– Дык закаливать, чем бум? – раздраженно смял тряпку, бывшею его рубахой, Тарн. – Купель пуста, как пустыня!

Явно позаимствованная у гномов емкость, купель для закалки, действительно была пуста. Тарн подошел к купели, посмотрел, провел по дну пальцем, который потом лизнул, для полноты анализа.

– Слезы Гор, – довольно буркнул Тарн, ища взглядом бутыль из которой Слезы Гор наливали в купель.

– Ничего нет, – пнул я пустую бутылку. – Даже простой воды.

– Вода супротив Слез Гор, что нож супротив меча! – гордо провозгласил гном. – Дык как нет?!

– Нет и все тут!

– Сельтейра! – вдруг крикнул Маг.

Поднявшись, Темная эльфийка подошла к купели. Возле продолговатой лохани из гранита он опустилась.

– Было предсказание, – начала она крепнущим голосом. – Предсказание, пророчество в час, когда родился ты, Кресс. Оно гласило, что сын Ночи выкует свое оружие, и все Темные эльфы нашего мира вложат в него свою кровь. Только сейчас я поняла…