Радиомозг

Но крепкие пружинистые руки хватают Мишеля за плечи, втискивают в клеенчатый угол сиденья. На лицо накидывается мягкая тряпка. Мишель раскрывает рот, набирает воздуху, чтобы крикнуть, но вдыхает сладковатый запах, который струится от мягкой тряпки, вдыхает и не может крикнуть, виски сжимаются раскаленными тисками, и Мишель теряет сознание…

И теперь, лежа в полной темноте, связанный, лишенный возможности пошевелиться, Мишель смутно припомнил эти отдельные моменты с того времени, как он простился с тетушкой Генриеттой и вышел из харчевни «Золотой павлин», предварительно заперев за собой кухонную дверь на ключ.

Мишель раскрыл глаза, но ничего не видел. Была тьма, как непроницаемое черное сукно.

«Я ослеп?» - впрыгнул в голову страшный вопрос. И уже не сжимаются виски раскаленными тисками. Холодный пот выступил на всем теле Мишеля. И Мишель закричал, изо всей силы, криком зверя:

- Эй… эй!.. На помощь. Помогите.

Крик растаял, медленно перекатываясь в сгустившейся тьме. Мишель насторожил свой слух. Ничего. Стало как будто еще тише после того, как замер последний отзвук далекого эха. Но Мишель не сдался. Он крикнул:

- Эй, вы?.. Я буду кричать до тех пор, пока не придут ко мне на помощь… Или я издохну от собственного крика… Эй-эй!..

Он исступленно кричал, закрывши глаза. И потом внезапно смолк, потому что на ухо ему прошептали:

- Тихо, Мишель.

И тут он открыл глаза. Над собой он увидел темный потолок, высоко уходящий в пространство тонкими стрелками сводов. Там вверху он был похож на далекое беззвездное небо, но это не было небо. Легкий голубоватый свет шел откуда-то снизу и с боков, но откуда именно - этого не видел Мишель, потому что лежал он на чем-то жестком, вроде стола, и не мог повернуть головы.

Но свет уже ободрил его, и он собрался с силами, крикнул:

- Какого черта привязали вы меня? Распутайте эти дурацкие ремни!

Кто-то захохотал рядом с ухом Мишеля, тонко, хрипло, потом закашлялся.

- Спите, пожалуйста.

Мишель в ответ скрипнул зубами.

- Я не буду спать, не буду. Развяжите меня, если только вы понимаете человеческую речь… У меня болит живот, понимаете вы, черт вас дери?

Сверху прямо на лицо Мишеля наплыло другое лицо, бритое, удлиненное, с тонкими полураскрытыми губами.

- Одну минуту, Мишель.

- Развязывай! Я не знаю тебя, кто ты. Но все равно, будь хоть сам сатана, я не боюсь тебя. Развязывай, или я заплюю твою бритую рожу!

Мишель скрипел зубами и сделал движение ртом, приготовляясь плюнуть в склоненное над ним лицо.

Тонкие губы пошевелились. Лицо исчезло в голубой высоте. Мишель почувствовал, что крепкие руки ловко распутывают стягивающие его петли, и облегченно вздохнул.

- Распутывай скорей… Я сейчас встану и первым долгом набью вам всем морду. Всем, кто только тут найдется.

- Скорей, Мишель.

Мишель рванулся, но не тронулся с места: тело не слушалось того, что приказывал мозг. Мишель слабо застонал и пошевелил глазами, кося ими направо, сколько, было можно, до боли. Чья-то рука опять помогла ему и повернула направо его голову.

Мишель увидел человека, одетого в голубой халат, покроем похожий на докторский. Человек насмешливо покусывал свои тонкие губы, потом рассмеялся, и морщины складками поползли по его бритому лицу.

- Не надо хвастать раньше времени, Мишель. Со стола, на котором вы сейчас лежите, вы не тронетесь ни на один сантиметр, если я этого не захочу.

- Где я? - слабо пробормотал Мишель.

- Вы очень любопытны, мсье Мишель, - ответил человек. - Но я на этот раз удовлетворю ваше любопытство. Я и вы сейчас находимся в сгущенном эфире.

Мишель поморщился:

- Мы рискуем задохнуться, мсье… Не знаю, как вас дальше звать… Мы задохнемся, мсье сатана… И, кроме того, я не люблю нюхать разные пакости, вроде эфира, кокаина и прочей дряни.

Человек усмехнулся:

- Вы, мой друг, смешиваете две разных вещи. Я говорю не о том эфире, который нюхают неврастеники и истерички и который продается в аптеках, а о мировом эфире, который наполняет все пространство вселенной и через который действуют те силы, которые называют светом, теплом…

- Я хочу идти домой.

- К вашей любовнице Рьетте, именуемой также тетушкой Генриеттой? Вы хотите идти в харчевню «Золотой павлин»?

- Оказывается, что вы лучше меня знаете, где мой дом, мсье сатана! - Мишель скрипнул при этом зубами.

- Это невозможно, Мишель. Вашего дома не существует.

- Что? Повтори, сатана!

Человек подошел к Мишелю.

- Вы спали ровно двенадцать суток с тех пор, как ушли из «Золотого павлина». В ту ночь там произошли кой-какие события. Смотрите и читайте.

За спиной человека вспыхнуло большое круглое пятно, светящееся тонким голубым узором. Человек отступил в сторону и исчез из поля зрения Мишеля. Узор дрожал, голубоватые искры перебегали по невидимым ниточкам и складывались в буквы, буквы строились в стройные колонны слов.

Мишель прочитал:

«Последние сведения об убийстве в харчевне «Золотой павлин». Хозяйка Генриетта Марго найдена зарезанной в своей собственной постели. Любовник ее Мишель Андрэ исчез, захватив сбережения убитой. Прислужница Жанна Кордэ показала, что…»

- Ложь!.. - заревел Мишель бешеным ревом. Невероятным усилием воли, чувствуя, что голова его наливается раскаленным свинцом безумия, Мишель заставил себя пошевелиться, сжал кулаки, оперся локтями и сел. - Ложь!

Мишель дико ворочал головой и примеривал глазами расстояние, чтобы броситься на бритого человека, который спокойно стоял в трех шагах от стола, скрутивши на груди свои тонкие цепкие руки. Мишель огляделся кругом, не было видно ни стен, ни окон, ни дверей… Всюду вокруг было разлито светящееся темно-голубое бесконечное пространство, по которому пробегали редкие, дрожащие искорки. Человек стоял, не двигаясь. Поднял голову и взглянул прямо в глаза Мишелю.

- Тихо… Ни одного движения. Вам нет выхода. Об убийстве вы знаете. Подозревают вас. Вы не сможете доказать, что убили не вы. Поэтому спокойствие. Я рад, что вы разволновались. Это мне и нужно. Я исполню то, что вам было обещано: вы уедете к себе на родину.

- Сатана! - сжал кулаки Мишель, но не мог сдвинуться с места. Острый взгляд человека пригвоздил его, парализовал руки и ноги.

- А сейчас, прошу вас, думайте. - Человек поднял кверху ладонь. - Смотрите сюда и думайте… Вызывайте воспоминания о своем детстве, прошу вас.

- Я не хочу ни о чем думать, - застонал Мишель. - Ты убил Рьетту?

- Все равно, как хотите… Тогда думайте об убитой Генриетте…

На ладони человека загорелась лучистая точка. Лучи как будто ожгли Мишеля, и он подпрыгнул на столе.

- Ага-а! - заревел он. - Ты убил Рьетту! Ты знаешь, что я написал письмо начальнику советской химической промышленности, комиссару Глаголеву! Ты знаешь, что я хочу вернуться в Россию! Ты знаешь, что я бы там рассказал о том, как вы здесь жмете и душите таких, как я, как Пьер… Я бы там кричал на улицах о вашей проклятой жизни… А ты боишься этого? Тебе приказали убить меня и мою бедняжку Рьетту? Твои хозяева приказали - меня мучить? Не выпускать из Парижа? Будь ты проклят, буржуазный сатана!

- Не сходите с ума раньше времени, Мишель, - строго сказал господин в голубом докторском халате. - Смотрите на мою ладонь.

Лучистая точка раздвоилась, как бы поплыла по воздуху и впилась в глаза Мишеля.

Мишель застыл. В зябкой тишине, от которой по спине Мишеля побежали неприятные мурашки, мерно и отдаленно раздался звон колокола. Мишель считал удары. Пробило одиннадцать раз, и какая-то странная музыка, вся составленная из легких свистулек, налетела на Мишеля.

Из голубоватой дали на него надвинулось круглое лицо тетушки Генриетты, улыбающееся и радостное… Нет, это не Рьетта, это кто-то другая… Мама… Милая мама… Протягивает конфетку…

- Возьми, Мишель.

Видится угол маленького столика, покрытого старинной таруской скатертью, лампа под абажуром, раскрытая книга… Окно, занавешенное тюлевой занавеской. А за окном вой бури, и снег мягко плюхает в стекло ватными хлопьями…