Записки Джека-Потрошителя

– Это здесь! – Томпсон поднимает лампу, освещая старые ступени, и начинает спускаться.

Спуск будет долгим, лестница ведет в помещение, расположенное, очевидно, ниже подвала. Оно напоминает тайную молельню вроде тех, что строили при короле Якове преследуемые государством католики. Впрочем, это убежище было устроено с целями далекими от религиозных.

Журналист, застыв на месте, оглядывается по сторонам, повторяя одно: «Боже, Боже мой». На грубо сколоченных полках и столе стоят сосуды с помутневшим спиртом, в котором находятся человеческие органы. Здесь есть также загустевшая кровь в прозрачных колбах и вещи, скорее всего, принадлежавшие жертвам кольца и серьги. И венчает эту ужасную коллекцию заспиртованный человеческий зародыш.

Нерожденный ребенок Мэри Джейн Келли.

На столе рядом с препаратами лежит раскрытая книга из коллекции Джона Беккета со свежими пометками на страницах. Фрэнсис Томпсон склоняется над ней и пытается разобрать записи.

– Это не почерк Сикерта, – бормочет он. – Но я его видел где-то… Это же ваш почерк, Дарлинг!!!

Он оборачивается к писателю. Оборачивается вовремя, чтобы заметить нож, который обрушивается на него. Томпсон отскакивает в сторону. Острое, как бритва, лезвие задевает его руку.

– Не может быть, – повторяет журналист, в то время как Дарлинг, надвигаясь, оттесняет его от лестницы в глубину комнаты.

– Боже мой, Дарлинг! Это были вы! Вы… Скольких вы убили? Вы ведь убивали еще, кроме тех пятерых. Сколько женщин понадобилось, чтобы создать этот жуткий паноптикум?

– Я не помню, вроде бы десять—двенадцать! Я не обращал внимания на такие мелочи. Вопрос не в количестве, мой дорогой друг… Но ваши выкладки с праздниками изрядно меня позабавили!

– Баллинг? Это вы перерезали ему горло?!

…Он старался говорить ровно, но я видел, как бледно его лицо. Он готов был вот-вот грохнуться в обморок. Старина Томпсон выбрал себе задачу не по плечу.

–  Да, за самозванство и плагиат! Уолтер Сикерт рассказал мне, с ваших слое, о письмах и о почке – вы ведь знаете, Уолтер бывает весьма болтлив. Он же дал мне прочесть ваше стихотворение, оно мне понравилось, Томпсон. Жаль, что вы вознамерились сменить профессию и подались в детективы! Кое-что вам удалось угадать – например костюмы! Я позаимствовал их у Сикерта для своих вылазок. Уолтер вряд ли был на меня в обиде, учитывая, сколько я для него сделал!

–  Но зачем? Зачем вы все это делаете?

– Яне могу вам сказать. Вряд ли вы меня поймете, да я и сам не все еще вполне понимаю. Но есть нечто, что сильнее меня, вас, лондонской полиции – воообще всего…То, что выше Смерти и Жизни. Оно в этих стенах, в этих книгах. И я отныне – часть этой силы!

– Я понимаю… о, я теперь понимаю… Вы просто сумасшедший!

С этими словами он вытащил из кармана револьвер.

–  Неужели вы думали, я приду сюда безоружным?

–  Бросьте, вы не сможете выстрелить в меня, – спокойно сказал я.

Револьвер щелкнул и дал осечку.

– Я же говорил, что вы не сможе…

Томпсон нажал на курок еще раз, выстрел прогремел оглушительно. В воздухе запахло порохом. Нужно ли говорить, что он не попал! Вероятно, Фрэнсис Томпсон никогда раньше не стрелял из револьвера. Я сделал выпад и вторично ранил его в руку, на этот раз глубоко. Он выпустил оружие, но ударил меня своей лампой.

Я отпрянул, а он, шипя от боли, прижался к стене – отступать дальше было некуда.

–  Вы не выйдете отсюда живым! – пообещал я. – Знаете, друг мой, я думаю, что само Провидение послало мне вас. Да-да, вы были правы, и все не случайно! Теперь, с вашей помощью, я смогу дополнить свою коллекцию, не утруждая себя ночными экспедициями, – признаться, они очень изматывают. Вы ведь понимаете, что мы не можем выпустить вас, Томпсон, это было бы ошибкой.

–  Мы?

Фрэнсис Томпсон тяжело дышал, рана на руке кровоточила, с каждой секундой он терял силы. Лицо его блестело от пота, мокрая прядь волос прилипла ко лбу. Он боялся, он не хотел умирать. Как и все они…

Я и Джон Беккет. Давным-давно – так начинаются старые сказки – он попытался заключить сделку с дьяволом, но ему в этом помешали. С тех самых пор он ждал человека, который поможет ему. Ждал меня! Он предложил мне сделку, и я принял ее. Откровенно говоря, у меня и выбора-то не было. В конце концов, это явилось самым интересным приключением всей моей жизни. Литератор из меня неважный, и никакими заклинаниями этого не исправить, но зато я неплохой хирург, Томпсон. Я никогда не рассказывал вам, но я три года был судовым врачом на одном из кораблей американского флота. Там я познакомился с одним стариком из тех, что еще недавно возили рабов из Африки в Штаты. Он много знал об убийствах. Для него это было привычным делом, вроде разделки рыбы.

–  Сикерт… знал?

– Нет, его же почти никогда не было дома, он все время бродил по Ист-Энду, но наши пути ни разу не пересеклись. Я хорошо изучил восточный Лондон еще десять лет назад, когда приезжал сюда в первый раз. Тогда я три месяца провел в Лондоне у моего родственника по материнской линии, который впоследствии оставил мне наследство. Надо признать, что он был большим любителем притонов, и мне не раз приходилось разыскивать его в Уайтчепеле. Естественно, об этом я не рассказывал никому – джентльмен не может выносить на публику подобные вещи…

Я нарочно тянул время, зная, что с каждой секундой Томпсон теряет кровь и силы, а он просто не знал, что предпринять. Револьвер лежал на полу между нами, но был для него недосягаем – потянись он за оружием, и я перерезал бы ему горло, как ягненку!

– Мне мешали только шпики, – продолжил я рассказывать, – шпики, которые крутились возле дома, после того как здесь побывал принц. Из-за них мне пришлось надолго прервать свои похождения, но, как только слежка была снята, я снова вернулся к своим милым развлечениям.

– Вы это так называете?

Томпсон метнул в меня лампу, я прикрылся рукавом, и в этот момент он бросился к своему револьверу. Это было глупо – ему следовало бежать к лестнице! Я оттолкнул его к стене, не давая приблизиться к оружию. Вся комната была теперь ярко освещена – лампа раскололась от удара, и горящий керосин залил пол. Деревянные полки вспыхнули, но никто из нас не стал тратить времени на борьбу с огнем.

Отчаяние придало ему силы, но он ничего не мог противопоставить моему ножу. Один чувствительный удар, который Фрэнсис успел нанести мне, стоил ему глубокой раны близ сердца. Он стоял, пошатыеаясь, и зажимал ее рукой, а темная кровь обильно текла меж его пальцев.

– Ваше дьявольское гнездо сейчас сгорит, Дарлинг! – сказал он. – А вас найдут, рано или поздно. Неужели вы думаете…

Томпсон не договорил и поперхнулся кровью, попавшей ему в легкие. Он опустился на колени, словно собирался молиться; ноги уже не держали его.

Огонь уже лизал потолок, книга Беккета на столе горела, и я не мог подойти к ней, чтобы сбить пламя. Пылали полки со всем, что было собрано мною за эти месяцы. Банки с препаратами лопались одна за другой, вытекший спирт вспыхнул голубоватым пламенем. Оставаться здесь было опасно: дым затянул комнату, он разъедал глаза и не давал продохнуть. Спасать что-либо было поздно.

Я шагнул к лестнице, когда Томпсон предпринял последнюю отчаянную попытку задержать меня. Странно, откуда взялось столько сил в этом тщедушном юнце?! Я отбросил его назад на пол, но он все еще не сдавался и вцепился в мою лодыжку мертвой хваткой. Я не ожидал этого и растянулся у лестницы, язык пламени едва не лизнул мое лицо.

Но уже в следующее мгновение хватка ослабла. Этот удар в сердце был смертельным, я хорошо разбираюсь в таких вещах, и мне не пришлось наносить второй.

Я взбежал по лестнице, а за моей спиной раздавались громкие хлопки – это взрывались патроны в револьвере. Можно было вызвать пожарных – вероятно, они успели бы даже спасти дом, но они могли найти комнату и тело, а это было совершенно ни к чему. Я спешно собрал вещи, особенно важные документы и некоторые книги, обоняя все усиливавшийся запах дыма. Я казался себе капитаном погибающего корабля.