Страница 81 из 96
В «бархатных» условиях хорошей экономической конъюнктуры Сюлли, который не всегда был отъявленным скупцом, усиливает блеск политического центра королевства благодаря строительству и особенно реконструкции королевских дворцов (Лувра, Тюильри, Сен-Жермен-ан-Ле, Виллер-Котре). Это происходит одновременно с перестройкой, в соответствии со столичными требованиями, в чисто парижском духе Королевской площади и квартала Пон-Неф. Однако, по мнению Сюлли, концепция королевства должна быть более современной, более общей, менее персонализированной, — то есть концепцией Отечества. Это осознание Отечества одновременно с точки зрения патриотического чувства и в географическом плане приводит к необходимости забот об укреплении границ, что требует весьма значительных затрат на строительство крепостей на севере и на востоке. Окружив себя с этой целью плеядой инженеров, Сюлли на этот раз предвосхищает деятельность Ришелье и еще в большей степени — Вобана. Центральные и региональные управления финансов и фортификаций, которые он создал, успешно действуют и в сфере материального обеспечения армии (лошади, огнестрельное оружие и особенно артиллерия). Артиллерию соединяют с Арсеналом в самой резиденции суперинтенданта — средоточии всех его полномочий, удовольствий, мыслей. Чтобы противостоять Испании, в Марселе и Тулоне сооружают галеры. На базовом уровне в сфере централизации и модернизации государства (дороги, артиллерия, фортификации) на каждом направлении расходы достигают приблизительно миллиона ливров, что составляет 5-6% всего государственного бюджета. Для сравнения отметим, что личное состояние Сюлли, приумноженное благодаря более или менее законным спекуляциям, достигает к концу его карьеры 5 млн. ливров, в то время как состояние крупного финансиста в тот же период в среднем 2-3 млн. ливров. Однако состояние кардинала Ришелье оценивалось в 20 млн. ливров, а кардинала Мазарини — в 35 млн. ливров (друг Анны Австрийской поставил абсолютный рекорд личного обогащения первого министра при Старом порядке). Поскольку премьер-министр уже обошел канцлера как важнейшая персона на службе у государства, Сюлли хочет быть крупным сеньором, богатейшим герцогом, он окружает себя двором, который в миниатюре воспроизводит двор его господина и повелителя Генриха IV. Чтобы достичь еще большего могущества и окончательно придать королевству единство — «один король, одна вера, один закон», что будет означать достижение полного абсолютизма — Сюлли, который, однако, является сторонником монархии, дарованной Богом, не хватает только одного — перехода в католичество. Нужно отметить, к чести этого гугенота и к тому же «папофила», что он никогда на это не согласится. Для него это означало бы пойти против своих убеждений, а они у него остаются кальвинистскими; это означало бы, во всяком случае при жизни Генриха IV, подорвать тот плодотворный компромисс, на котором основывались все правление короля и избранная им политика открытости.
В целом Франции при Генрихе IV и Сюлли сопутствует благоприятный стратегический период. Габсбурги, особенно испанские, по-прежнему враждебны Бурбонам, но они не представляют опасности во внутренней жизни самой Франции, где их друзья — сторонники Лиги — нейтрализованы. С другой стороны, австро-мадридские суверены, напротив, не являются объектом разрушительного наступления Франции: 1590 год уже далеко позади, и еще много времени остается до 1635 года, когда Ришелье объявит Габсбургам «открытую войну». Мир, даже неполный, обеспечивает, таким образом, от Амьена до Марселя условия для динамичного развития монархии и ее администрации, которые идут дальше, чем когда-либо в честолюбивом стремлении к централизму, если не к абсолютизму. Честолюбие тем более неограниченное, что власти обладают значительными по масштабу свободами: локальными, региональными, общественными. К счастью, власть тем временем порождает собственный противовес в 1604 году: «полетта», или ежегодная оплата права, — способ извлечения дополнительных доходов, предложенный под поручительство Сюлли, — узаконивает продажу и особенно передачу по наследству чиновничьих должностей. «Полетта» приносит государству миллион ливров в год, что эквивалентно стоимости целого арсенала тяжелых артиллерийских орудий. Она утверждает создание системы чиновничьей службы, где должности передаются от отца к сыну, которых часто также возводят в дворянство. Эта система способна воспрепятствовать произволу центральной власти. «Дворянство шпаги», придворное и принадлежащее к старинным знатным родам, также приглашают принять некоторое участие в управлении, в «советах», возможно утопичных и призрачных, поскольку в действительности они никогда не появятся на свет, за исключением времени (очень короткого) «полисинодии», еще через сотню лет. Дворянство, находящееся на военной службе, отнюдь не является неспособным к управлению государством (посмотрим с этой точки зрения на успехи на военной службе Сюлли, Ришелье и даже, в более позднее время, Вобана и Шуазёля). Но Франция — это не Англия, где родовое дворянство примет значительное участие в осуществлении власти через законодательное представительство в Палате общин, через децентрализованную и пользующуюся самостоятельностью систему регионального управления — систему мировых судов (justices of the peace). К югу от Ламанша возникновение суверенной системы с зачатками централизма предоставляет все возможности государственному чиновничеству, «мантии», которое часто становится «дворянством мантии», но чье происхождение, более или менее отдаленное, остается буржуазным. Без «мантии» не было бы государства при Генрихе IV и Людовике XIII и даже министерства при Людовике XIV. Во всяком случае, это отсутствие «дворянства мантии» было бы несовместимым со структурами, свойственными государству правосудия и финансов (при Генрихе IV), военному государству (при Ришелье и Мазарини), административной монархии (во времена Кольбера и его преемников).
Мы провели беглый обзор основных событий правления двух харизматических личностей — Генриха IV и Сюлли, что позволит далее провести более глубокий анализ на уровне государства, стратегий, экономической конъюнктуры.
Рассмотрим теперь фундаментальные для понимания успехов этой эпохи вопросы развития сельской, общеэкономической инфраструктуры, социальных групп, социально-политического аппарата.
Итоги эпохи Генриха с точки зрения экономического развития не могут быть ограничены деятельностью только Сюлли. Для подведения этих итогов требуется возвратиться назад: сельская масса (с точки зрения демографической, экономической, производительной…) представляет собой хороший материал для оценки опыта и размышлений. Ясно, что сельскохозяйственное производство сильно сократилось за 35-40 лет Религиозных войн; разрушения, паралич торговли и, следовательно, рынка, снижение поголовья скота, необходимого и в качестве тягловой силы, и в качестве источника для удобрений, привели к сокращению урожая и сбора налога — десятины.
К тому же краткий обзор, который мы дали в главе VI, вопроса об уровне сельскохозяйственного производства в последние годы правления Генриха III и в первые годы правления Генриха IV, снижение, которое отражается в размерах сбора десятины и арендной платы, не затрагивает некоторых секторов сельского хозяйства, поскольку налог — десятина — почти не касается этих секторов, в отношении них не существует сколь-либо значимой документации. Говоря об этих периферийных секторах, я имею в виду, например, тулузскую пастель (вайду) и вина из Шаранты и Бордо. Затяжной религиозный конфликт сказывается на положении дел в этих секторах, как и на производстве других сельскохозяйственных продуктов, таких как зерновые или продукция животноводства. В 1560-1600 годах начинают сокращаться урожаи тулузской пастели. Виноградарство Шаранты приходит в упадок после 1572 года. Не лучше обстоит дело с виноградарством в Бордо.
Сельское население (и все население страны вообще), со своей стороны, «не остается в долгу»: весьма явный демографический спад зарегистрирован во французской деревне за два последних десятилетия XVI века; апогей этих бедствий приходится на «предгенриховское» десятилетие — 1590-1599 годы. Нечего и говорить об определяющей роли комплекса «войны — разрушения — голод — эпидемии чумы» как основного фактора, объясняющего процессы сокращения численности населения. Остается подтвердить цифрами этот феномен. Как об этом пишет Жан Жаккар, «значительное сокращение численности населения является почти очевидным, но каковы его масштабы: 5, 10, 20%? Кто мог бы их подтвердить?». Укажем же, с обычными оговорками, на уменьшение населения к ужасным 1590-1594 годам до 16 млн. человек, но, вероятно, не ниже (цифра уже очень пессимистичная), и это в сегодняшних рамках французского шестиугольника. Последующее возобновление роста населения от этого кажется еще более поразительным: как будто после сильного движения маятника часов произошло увеличение численности населения до 19 млн. человек, по крайней мере к концу правления Генриха IV и во время первого десятилетия правления Людовика XIII в рамках указанных географических границ. Эти цифры, какими бы неточными они ни были, уже сами по себе показывают явный послевоенный подъем: как только утихают религиозные конфликты и заканчивается кровавая борьба Лиги и «против Лиги», сельская экосистема зарубцовывает раны и постепенно восстанавливается. Что касается населения, то в Лангедоке, Анжу, Парижском бассейне, в земле Монбельяр восстановление его роста в мирное время охватывает весь период правления Генриха IV и, кажется, успешно продолжается до середины или конца 1630-х годов. С того времени «старые» высокие демографические потолки XVI века приблизились, были достигнуты, а иногда и превышены: уровень численности в 20 млн. французов, вероятно, достигнут либо восстановлен к 1636 году, к моменту завершения длительного возобновившегося роста. А потом приблизительно с этого времени чума, а вскоре войны и другие катастрофы становятся фоном для установления равновесия, а порой и демографического спада (в частности, после 1640 г.); это равновесие основано на классической триаде: строгая мораль, высокая рождаемость, поздний брак.