Страница 79 из 96
Ставшая в различной степени проримской и проиезуитской, по зрелом размышлении — проитальянской (при всей испанофобии!), королевская политика должна также измениться и по отношению к предальпийской и трансальпийской Савойе; Генрих долго более чем холодно относился к герцогу Савойи, которого считал (и небезосновательно) поддерживавшим испанскую доктрину. Положение осложнилось настолько, что в 1600-1601 годах по французской инициативе была проведена краткая, но энергичная военная экспедиция против Савойи, дошедшая до Шамбери и предварительно подкрепленная артиллерией из 40 пушек благодаря усилиям Сюлли. Вследствие этого по Лионскому договору Беарнец вырывает у герцога Савойского несколько маленьких кусков: Бресс, Бюжей, Вальроне, Жекс. Этот квартет образует в наши дни вместе с Ла-Домб департамент Эн. Однако речь отнюдь не идет, по правде говоря, о ликвидации Савойи. Французы, скорее, хотят тумаками, дружескими или грубыми, подтолкнуть ее к итальянским землям, побудить ее (как это успешно сделает Наполеон III) к приобретению находящегося под властью испанцев Миланского герцогства; мимоходом проявляется особая забота о том, чтобы в противовес Турину и Шамбери гарантировать независимость Женеве, городу как гугенотскому, так и франкофильскому. Период войн с Италией, которые вели короли начиная с Карла VIII до Генриха II, во всяком случае прерывается. Разумеется, Франция испытывает на себе, с радостью или с терпением, итальянское влияние в религиозной, династической, культурной областях. Она поглощает его по гомеопатическому рецепту как противоядие от неперевариваемого экстремизма, который предлагает Кастилия. Католицизм вместо католицизма — лучше уж глотать эту микстуру с другой стороны Альп, чем из-за Пиренеев. Однако для Парижа больше не встает вопрос о присоединении итальянского сапога (разве что частями: голенище, каблучок, верх голенища), как это очень хотели сделать, но тщетно, Валуа эпохи Возрождения. Кожа этого сапожка оказывается действительно очень неподатливой: Испания теперь имеет неодолимые точки опоры в центральном, островном и полуостровном Средиземноморье. Франция отлично может здесь дразнить мадридского Габсбурга, но у нее нет больше ни воли, ни, может быть, сил вытеснить его оттуда.
XII. ЗЕМЛЯ И ГОЛУБАЯ КРОВЬ
Остается рассмотреть последний аспект движения к открытости, составляющего основу политического курса в период правления Генриха IV, который проводился при поддержке значительной части элит. Безусловно, речь идет о терпеливой стратегии «малых шагов», которая носила в большей мере практический, чем догматический характер. Этот последний аспект касается экономики: правящие круги опирались прежде всего на конъюнктурный и спонтанный экономический подъем, типичный для длительного периода послевоенного восстановления экономики. Историки дали этой позитивной фазе название «курица в горшке» (по выражению, которое приписывается Генриху IV[139]), означающее прекрасный период роста благосостояния крестьян и городских жителей. Этот период, очевидно, начался приблизительно в 1593-1594 годах, «курица в горшке» продолжала «тушиться на медленном огне» еще и после смерти Беарнца, возможно даже, этот период длился до большого поворота 1624-1635 годов, когда «завинчивание гаек» в области налогообложения кардиналом Ришелье и начало Францией прямых военных действий вновь вызвали ухудшение положения народных масс. Мы подробнее остановимся на хронологии этой экономической конъюнктуры в последних главах настоящей книги, посвященных подведению итогов экономического, социального, государственного развития Франции в период правления Генриха IV. Пока же рассмотрим только (исходя из тенденций к спонтанному экономическому подъему) проблемы политики активного экономического и финансового вмешательства государства как решающей составной части стратегии открытости, которую начали осуществлять во Франции власти на центральном и региональном уровнях. Наши размышления в связи с этим сконцентрируются на министре Сюлли, представляющем определенную культуру и определенную группу элиты.
Родившийся в 1559 году Максимилиан де Бетюн, барон де Рони, ставший в 1606 году герцогом де Сюлли, протестант по происхождению и по убеждениям, являет собой синтез аристократии и шире — высших правящих классов своей эпохи. Стало ли это одной из причин его успеха, который к тому же объясняется его высоким интеллектом, колоссальной инициативностью, обширными знаниями и техническими способностями в различных областях: он одновременно был аграрником, коммерсантом, тайным агентом, солдатом, придворным, инженером, бухгалтером, автором мемуаров… Короче говоря, это один из тех кальвинистов, одновременно деятельных и многосторонних, чей незабываемый портрет позднее даст в своем эссе о протестантской этике и духе капитализма Макс Вебер. Я говорил о социальном синтезе. Действительно, генеалогия и брачные союзы Сюлли говорят сами за себя: он — человек высокого происхождения, поскольку является прямым потомком славного (хотя и — сильно обедневшего к моменту его рождения) семейства графов Фландрских; первым браком он был женат на симпатичной де Куртене, которая принадлежала к бесспорной, пусть младшей и отдаленной, ветви французской королевской семьи. Но, с другой стороны, по линии своей матери и своей второй жены Сюлли всеми фибрами связан (даже если и не выставляет этого напоказ) с чиновничьей кастой, которая сначала понемногу, затем все больше и больше, постепенно начиная со второй половины XV века, завладела государственными структурами. Сюлли, несмотря на то, что был гугенотом, никогда не порывал связей — одновременно родственных привязанностей и полезных деловых отношений, с другими сыновьями своего отца, которые остались или вновь стали католиками. Чудом выжив в Варфоломеевскую ночь, молодой Рони в 1575 или 1576 году идет на службу к Генриху Наваррскому, рядом с которым сражается в течение 15 лет. Начиная с 1594-1598 годов его патрон Генрих доверяет ему в королевском окружении, затем в Совете по финансам и, наконец, как суперинтенданту финансов полномочия, необходимые для проведения экономических и финансовых мер, которые соответствуют и новой экономической конъюнктуре, и духу правления. Таким образом, Сюлли сокращает прямые налоги, их ставка снижается в среднем более чем на 10% в год в период с 1599 года до смерти короля Генриха IV, в тот самый период, когда национальный доход возрастает. Это отвечает интересам крестьянства. Однако и государство совсем не терпит от этого убытков, поскольку хорошее управление экономикой позволяет повысить косвенные налоги (пошлины, подати, налог на соль), к тому же лучше собираемые при министре Сюлли. Дополнительные поступления от их сбора компенсируют и даже превышают суммы, недополученные из-за снижения сбора прямых налогов. Другие меры, юридические и административные, сопровождают и одновременно стимулируют экономический подъем или восстановление довоенного уровня производства; министр Сюлли принимает меры для списания части государственного долга и снижения устанавливаемой процентной ставки по ренте. Как и позднее — во времена Кольбера и Лоу, снижение этой процентной ставки, которое способствует росту инвестиций, является одновременно и признаком, и стимулом экономического подъема. Особенно новаторской является деятельность Сюлли по развитию дорожной сети и преодолению раздробленности страны благодаря строительству мостов, маяков, каналов и т.д. Конечно, «меркантильные» тенденции, во имя которых государство в своих собственных целях, в частности для повышения налоговых сборов, хочет стимулировать экономику и увеличить поступление денег, не являются чем-то совсем новым — такую политику проводили и Людовик XI, и Франциск I. Но никогда прежде королевская власть и министры не брали на себя в такой степени ответственность за перестройку путей сообщения. Это не виданное до того вмешательство государства в экономику стало развиваться благодаря новым возможностям, возникшим у властей, не поглощенных, как прежде, внешними войнами или гражданской войной. И те и другие отняли немало сил у королей из династии Валуа эпохи Ренессанса и периода религиозных конфликтов. С другой стороны, в последние две трети XVI века наблюдается значительный прогресс в составлении географических карт королевства Франции. Наличие дорожных карт предполагает и концепция территории страны как единого пространства в отличие от чисто феодальной концепции страны как совокупности провинций. Суперинтендант — «главный дорожный смотритель» Франции, будучи с 1599 года первым государственным деятелем, носившим этот титул, Сюлли в конце правления Генриха IV тратил до 5% общей суммы ежегодных государственных доходов на строительство и ремонт дорог и бакенов, на развитие водного и особенно наземного транспорта (маяк в Кордуане, дороги и мосты в Пуатье, начало строительства канала Бриар между Луарой и Сеной). Подобные усилия в истории Франции были беспрецедентными. С этой точки зрения Сюлли своего рода мутант, гораздо более близкий к Кольберу (который тоже был «дорожником») и даже к Администрации мостов и дорог при Людовике XV, чем к традиционным министрам прежних королей династии Валуа. Но быть протестантом — не означало ли это для Сюлли (как в свое время для выдающегося адмирала Колиньи) еще и быть всегда впереди? Под руководством Сюлли начинается развитие (конечно, еще очень ограниченное) службы надзора за путями сообщения, их устройством и содержанием благодаря деятельности целой, уже наполовину наследственной, когорты географов, картографов, математиков, руководителей строительных работ, каменщиков, инженеров; их набирают, отбирают, «обласкивают» усилиями министра. Он подчиняет работу этой группы строгим требованиям бухгалтерской отчетности. Тут же ревниво оберегающие свой авторитет чиновники Казначейства Франции, которые до этого традиционно управляли крупными дорогами, зачастую не слишком активно, начинают пристально следить за Сюлли, что, однако, не мешает этому инициативному руководителю привлечь некоторых из них, без всякой злопамятности, к управлению сетью дорог. После смерти Генриха IV чиновники Казначейства Франции — как организованная корпорация — в конце концов возьмут у Сюлли реванш. Они ликвидируют должность главного дорожного смотрителя, она возродится только при Кольбере. В целом, однако, каковы бы ни были последующие перемены, советник Беарнца проделал большую работу по развитию специализации чиновников (дорожных и прочих), которая сама по себе только и является признаком модернизации государственного управления.
вернуться139
Генрих IV говорил, что его цель в том, чтобы у каждого крестьянина была курица в горшке. — Прим. пер.