Страница 6 из 96
Такая масса людей неизбежно порождает значительный эффект возбуждения, или «индукции», посредством которого классическая монархия подключается ко всей или к части национальной экономики. Райли (Wrigley) и Хайами (Hayami), историки, исследующие XVII и XVIII века, проиллюстрировали это на примерах Лондона и Токио. Но Париж — Версаль, и наша сеть областных и субрегиональных столиц ненамного отстают от них: служилое или бездельничающее дворянство живет в городах, что ведет к дефеодализации сельской местности. Стимулируемое таким образом потребление предметов роскоши умножает численность и повышает квалификацию ремесленников в городском секторе. Париж создает вокруг себя концентрические окружности «экономического мира» в результате воздействия политики на производство: Парижский бассейн в эпоху Бурбонов постепенно принимает другой облик в результате воздействия спроса столицы на вино, древесину, мясо и зерно, что оказало влияние на окружающие фермерские хозяйства, которые, впрочем, себя обеспечивали[5].
Парадоксально, но чем ниже производительность на селе, тем больше хозяйств подпадало под воздействие концентрированного спроса на продукты питания, напитки, топливо и т.д. Горожане должны есть, одеваться, обогреваться. Сельскохозяйственный примитивизм не ослабляет, а, напротив, усиливает воздействие рынка, что бы там ни думали наши уважаемые экономисты. Формировалось зонирование, или система ареалов: на частично концентрических участках в современных пригородах Парижа возделывают сады и виноградники, на равнине Бос осваивают свободные пашни, в Нижней Нормандии сеют кормовые травы[6]. Так материализуется спрос, потребности очень большого города, двойного города Париж — Версаль. Все это было бы немыслимо, если бы до того не проявилась в этой двойной агломерации политическая и прежде всего королевская сущность: классическая монархия во Франции — это также луга Ожа или обширные виноградники Аржантея во времена Людовика XV. Вдоль рек, по которым снабжается столица из близлежащих районов или издалека, появляются пакгаузы и «терминалы»: Руан на Сене, Орлеан на Луаре становятся транзитными центрами. Растущий поток информации пересекает от рынков Иль-де-Франс всю территорию страны, выравниваются региональные цены на сельскохозяйственную продукцию. Разными путями большой столичный город оказывает воздействие на деревню: густонаселенный двойной город Париж — Версаль способствует появлению в зерновых зонах Парижского бассейна, обеспечивающих город хлебом, сельских предпринимателей — крупных земледельцев и сборщиков налогов в сеньориях. У них остается мало общего с традиционным крестьянином, «мулом государства», о котором охотно говорил Ришелье. Это послушное животное должно было производить ровно столько, сколько надо для собственного и своей семьи пропитания. В остальном ему вменялось в обязанность аккуратно платить налоги, особо не жалуясь на их обременительность и не давая поводов говорить о нем что-то иное. Фактически начиная с эпохи министра-кардинала на заливных землях, ориентированных на столичные рынки пшеницы, уже эффективно действовала группа крупных фермеров. Образ «мула государства», возможно, уместный для других регионов страны, безнадежно устарел по отношению к этой фермерской элите (это замечание еще более верно в отношении богатых фермеров Лондонского бассейна: они также работают на нужды столицы; они даже ушли далеко вперед с технической точки зрения и обладают большим капиталом, чем их французские коллеги). Новая метаморфоза «невидимой руки»[7]: классическая монархия невольно формирует новый сельский тип homo oeconomicus. Отныне крупный, экономически мотивированный сельский хозяин стоит выше забот о ежедневном пропитании и уплате налогов; он быстро распространяется и возвышается над сельским плебсом на осадочных плодородных почвах бассейнов, окружающих столицы западных стран.
В связи с такими явлениями концепция классической монархии предусматривает и последствия, которые порождаются ею за пределами собственного круга в экономической и социальной областях. Эти последствия, в свою очередь, сказываются и на рассеянных по всей стране политических структурах местной власти: они лежат в основе существования монархических институтов. Возьмем сельскую общину, о которой уже говорилось: в границах Парижского бассейна она модернизируется по-своему. Земледельцы, торговцы, ремесленники, стимулируемые ростом столицы монархии и соответственно расширением рынка, составляют, как никогда ранее, прочный каркас политической роли муниципалитетов, имеющих решающее значение на микротерриториальном уровне. Через этот канал, а также через налоговую систему монархия способствует укреплению и расширению местных органов власти. Это — паралогизм, но только кажущийся, когда речь идет о власти суверена, которую довольно произвольно характеризуют как централистскую по отношению ко всему и вся. В действительности, инициируя и расширяя торговые обмены, государство вливает новую кровь в крестьянскую общину. Теперь ею управляют более «меркантильные» сельские жители, поведение и взгляды которых далеко не те, какие были у их предков. Для представителей короля община всегда остается самоопределяющимся и привилегированным партнером.
Наряду с королевским государством, оттеняя его роль и даже как его составная часть, действует и другой тип общины. Это — гильдии купцов или ремесленников, корпорации, сообщества, жюранды, даже братства по ремеслу: существование различных профессиональных объединений позволяет опровергнуть избитое утверждение, согласно которому классическая монархия может должным образом развиваться только в такой социальной среде, где много крупных торговцев и мелких ремесленников.
Гильдии начинают особенно активно развиваться во Франции с периода Возрождения, последовавшего за Столетней войной. Это дойные коровы монархической власти. Она вымогает у них различные налоговые платежи в виде штрафов, взносов, за регистрацию уставов и т.д. В то же время монарх в обмен на финансовую поддержку, которую они ему оказывают, дарует жюрандам и гильдиям легитимность. Гильдии же, в свою очередь, за счет этого повышают свой авторитет и сплоченность в городе, в котором в установленные дни и в строгом порядке организуют гражданские или религиозные процессии хозяев мастерских и лавочек. И опять монархия не душит, а поощряет, вплоть до отдаленных уголков провинций, многоплановую созидательную деятельность признанных общин, которые еще долго будут служить фактором роста. Лишь значительно позднее они превратятся в мальтузианский тормоз и в качестве такового будут осуждены Тюрго.
Короче говоря, монархия не мыслит себя без приподнятой на трех опорах общинной плиты, на которой она располагается сама, завязывая в единый узел сельские, городские, ремесленные сообщества.
После этих нескольких замечаний о «субструктурах» монархического института я хотел бы открыть черный ящик и описать не детали механизмов, а совокупность систем, которые приводят в движение этот институт и позволяют ему влиять на общество в целом. Следует различать способы обретения и использования монархической власти, а с другой стороны — стиль работы ее учреждений. Среди этих способов выделяются королевские должности, откупа, наконец, привлечение наемных клерков — предшественников современных бюрократов.
Королевская должность, пишет Ролан Мунье (Mousnier), позволяет ее обладателю выполнять от имени короля «функции, связанные главным образом с деятельностью судебных органов и административным управлением ими». Такая должность учреждается королевским эдиктом или «жалованной грамотой». Ее могут создать только король или соответствующим образом уполномоченные его представители. Тем не менее в некоторых случаях ее может учредить и высокородный сеньор в областях, находящихся за пределами сугубо королевской власти. Занятие королевской должности дает право на почет и привилегии, включая при необходимости предоставление дворянского звания и освобождение от налогов. Эта должность оплачивается подношениями или денежными пожалованиями. Они не очень велики и не могут превышать 2% капитализированной стоимости исполняемой должности. Должность носит стабильный характер: даже король лишь с известным трудом может отстранить ее обладателя. И это ограничивает произвол так называемой абсолютной монархии. Королевская должность «приостанавливает власть властью». Она предвосхищает роль других судебных или парасудебных институтов, которые ограничивают исполнительную и законодательную власти в условиях современной демократии: деятельность Верховного суда и вообще судов в Соединенных Штатах; несменяемость судей, постановления Государственного совета и решения Конституционного совета в современной Франции.
5
Большинство ферм, и в первую очередь мелких, производили прежде всего для того, чтобы прокормить семью хозяина и на продажу в ближайшем селе. Они могли лишь частично способствовать снабжению городов продуктами.
6
Эти большие «массовые виноградники» (для производства столовых вин) контрастируют с высококачественными виноградниками в Бургундии и т.д. Тучные пастбища для крупного рогатого скота в Нормандии технически превосходят скудные традиционные.
7
«Невидимая рука» Адама Смита («Богатство наций», т. IV, 2) — это равнодействующая стихийных сил, которые в области рынка, экономики и т.д. оказывают благоприятное воздействие на население.