Страница 6 из 16
Население в целом с пониманием отнеслось к мерам военного времени и старалось приспосабливаться к новым условиям. Чиновники, которые не успели или не пожелали эвакуироваться, а также прочий люд, лишенный источников дохода, занялся торговлей. Появились новые магазины, торгующие товарами из России: табаком, икрой, соленой рыбой и мукой.
В первые дни оккупации российские власти действовали весьма мягко и осторожно, и их действия не вызывали у населения особых жалоб и нареканий. Первый царский губернатор генерал фон Роде управлял городом лишь нескольких дней. Во время пребывания в Яворове он был смертельно ранен. Новым губернатором стал бывший волынский правитель полковник Шереметьев. Он слыл среди горожан аристократом с особыми манерами, человеком уравновешенным и вежливым в обхождении. Уже на следующий день своего назначения полковник появился на заседании городского совета в ратуше и произвел обмен речами, полными тепла и учтивости, с временным президентом города Рутовским.
– Я прошу принять от имени города доказательства высоких чувств и слова горячей благодарности, – начал свою речь президент на французском, – за то, что пан экселенция губернатор, человек большого сердца и благородных чувств, старается выполнять свои функции военного губернатора в гуманистическом духе…
– Очень приятно с вами познакомиться, – отвечал на русском, а потом также на французском Шереметьев, – я желал бы обсудить с вами не политические вопросы, а условия нашего сотрудничества для нормального существования этого прекрасного города, сохранения той благородной атмосферы, которая поддерживается здесь благодаря вашим усилиям.
Но необычно чуткие и обходительные отношения между чиновниками магистрата и оккупационными властями продолжались недолго. Уже через пару недель военным генерал-губернатором Галиции был назначен граф Бобринский, власть которого распространялась уже на четыре вновь образованные российские губернии: Львовскую, Галицкую, Перемышльскую и Черновицкую. Главным приоритетом нового генерал-губернатора было превращение Львова в истинно русский город, к чему он сразу и приступил. Последовало закрытие общественных и научных учреждений, передача школ под нужды Красного Креста, ограничения в торговле, передвижении и использовании польского языка.
Глава 7
В Бродах
Галицийский город Броды и российский Радзивилов более двух веков были тесно связаны главным источником своего существования – торговлей. Das Zollamt[22] – с одной стороны и в пятнадцати верстах таможенный пост – с другой разделяла колючая проволока с пограничной охраной.
Галиция была отделена от восточного соседа не только солдатскими кордонами, их разнила цивилизация, образ мыслей и стиль жизни.
Галицийские власти освободили город Броды от пошлин, надеясь сделать его мощным торговым центром на востоке империи. Однако эти планы, как, впрочем, и другие перспективные проекты относительно Галиции, не осуществились. Вена всегда подозрительно относилась к идее экономического развития своей восточной провинции, а в сейме со стороны польских депутатов продолжали слышаться нарекания о том, что Броды ничего не дают галицийскому народу, потому что город полностью находится во власти евреев и их одесских торговых связей.
С началом войны Броды и Радзивилов первыми подверглись бомбардировкам и разрушениям. Однако их железнодорожные станции были быстро восстановлены по причине большой стратегической важности для всего Юго-Западного фронта. Именно здесь осуществлялись перегрузки российских воинских грузов и личного состава с вагонов широкой колеи на узкоколейные европейские, формировались эшелоны для отправки на фронт и составлялись маршевые роты.
Центральная гостиница «Европа» в Бродах в эти дни была до отказа заполнена офицерами. Порядок изо дня в день оставался неизменным: каждое утро постояльцы разъезжались: одни на фронт, другие на родину, а их место занимали вновь прибывшие.
Военный следователь капитан Белинский ожидал рассвета в фойе гостиницы в компании четырех офицеров и одного штатского. На столе перед ними лежали остатки закуски. Рядом на диванах и в креслах дремали офицеры. Группа молодых офицеров, окутанная густым табачным дымом, играла в пул. В промежутках между их азартными возгласами слышалось постукивание мелкого дождя по подоконнику и гудки паровозов со станции.
Утром на военном поезде, курсирующем между Бродами и Львовом, Белинскому предстояло проследовать к месту назначения – в штаб Восьмой армии Юго-Западного фронта.
Приказ отбыть на фронт стал для капитана неожиданностью. Будучи включенным в состав государственной комиссии по расследованию шпионской деятельности иностранных компаний в России, он считал делом бесполезным ходатайствовать о своей отправке на фронт.
С самого начала войны тема шпионажа иностранных фирм в России была у всех на устах, и общественность с нетерпением ждала громких разоблачений. Капитан участвовал в разработке сотрудников немецких филиалов американской компании «Зингер». Уличить их в шпионаже так и не удалось, комиссию сократили, и Белинский в числе других следователей был направлен на укрепление создаваемых контрразведывательных отделений штабов армий.
Особых хлопот со сборами и прощаниями не было. В свои двадцать семь лет капитан был холост. Единственная из родных – мать после гибели мужа на Японской войне проживала в небольшом имении под Вильно. О своем отъезде на фронт он решил сообщить ей позже.
– Мы были обречены, нас просто бросили на произвол судьбы, – уже порядком охмелев, картавил молодой прапорщик с перевязанной головой, – ни врачей, ни сестер, ни кухни, ни чистого белья, ничего. Мне повезло больше других – я был в сознании, пуля попала в щеку и вышла возле шеи под подбородком, не задев ни костей, ни зубов, ни языка. Вокруг просили пить, глухо стонали, как из подземелья. Многие не подавали признаков жизни, от них шел такой тяжелый дух, что от одного этого можно было помереть… Утром нас, офицеров, кто был еще в сознании, успели вывезти на подводе, остальных оставили австрийцам.
– Что тут говорить, – после небольшой паузы заговорил ротмистр в потертом, выцветшем полевом кителе без верхней пуговицы, – отсутствие санитарных частей – не единственная беда. У нас не хватает снарядов, продовольствия, транспорта. Я не раз видел, как гибнут от голода лошади, – сена и овса тоже нет.
Ротмистр глубоко вздохнул и с горечью добавил:
– Надо признать, господа, войска у нас в хаотическом состоянии, мы не готовы к энергичным действиям.
– Я думаю, ротмистр, вы немного преувеличиваете, – возразил ему господин средних лет в очках и новой форме со знаками вольноопределяющегося[23]. – Все это обычные, неизбежные издержки любого массированного наступления. Главным же является то, что боевой дух наших войск сейчас как никогда на высоте, и следствие этого – наше уверенное продвижение к Карпатам.
– Вы, господин вольноопределяющийся, называете это обычными издержками наступления? – блеснул глазами ротмистр. – А я называю это… – Он закашлялся и хрипло закончил: – По меньшей мере безалаберностью тыловой службы и нераспорядительностью нашего Генерального штаба.
Снова наступила пауза.
Белинский с любопытством смотрел в небритое, осунувшееся лицо ротмистра и думал о том, насколько все услышанное им в эту ночь расходится с официальными сообщениями о событиях на фронтах.
Пожилой подполковник со следами оспы на лице нервно постукивал пальцами по столу и рассматривал висевшие над роялем портреты декольтированных дам. Было заметно, что спор между офицерами был ему не по душе.
– Голубчик, не сочтите за труд, велите принести нам еще чаю, – обратился он к проходящему мимо вахмистру.
– К сожалению, господин подполковник, кухню уже закрыли, – развел тот руками.
22
Таможня (нем.).
23
Вольноопределяющийся – нижний чин российской императорской армии, поступивший на воинскую службу добровольно и пользовавшийся определенными льготами.