Страница 4 из 16
– То wszystko do dupy[13], – не унимался толстяк. – Москали войдут в город с Замарстынова.
– Не говорите чепуху, – возразил мужчина в железнодорожном кителе. – Немцы не пустят их в город. Вы разве не слышали, что они уже взяли Калиш и вот-вот придут к нам на помощь?
– Я думаю, их помощь не пойдет дальше советов, где копать могилы для наших ребят, – с горечью заметила полная дама.
Она, видимо, имела в виду недавний приезд во Львов немецких офицеров, инспектировавших фортификационные работы вокруг города.
Советник посмотрел в окно. Трамвай догнал бричку с крестьянской семьей. Следом шла подвода, доверху груженная домашним скарбом. Сзади бежали привязанные собаки.
Червинский уже имел опыт общения с русскими. Это было еще в детстве, когда его семья жила в Варшаве. В польском обществе уже тогда сложилось стойкое мнение о русских чиновниках как о безнравственной привилегированной касте, которых можно купить за стакан водки или интимные услуги. После так называемых Варшавских манифестаций, появился указ о преподавании в школах и общении между школьниками только на русском языке. Молодежь это раздражало. В гимназии появились новые преподаватели – отставные российские офицеры и чиновники, ранее командированные в королевство, которые, однако, не могли серьезно заинтересовать учеников русской историей и литературой. Да и стоило ли ее любить, русскую литературу, если она еще со времен Радищева, славившая свободу и милость к падшим, ни одного доброго слова не сказала об угнетенных русской державой поляках.
После подавления Польского восстания царскими войсками его отец, известный в Варшаве адвокат и общественный деятель, вместе с семьей бежал в Галицию, где молодой Червинский закончил Львовский университет, стал профессором и авторитетным членом множества городских общественных образований.
Теперь трамвай обгонял лошадей, тащивших пушку с исковерканным лафетом. Ехавший верхом поручик с перевязанной головой злобно выругался, когда трамвай чуть не наехал на семенящих с отрешенным видом канониров.
Все происходящее вокруг представлялось советнику мучительно затянувшимся кошмарным сном, который он не в силах был прервать. Еще месяц назад он с женой отдыхал в Германии на острове Гельголанд – популярном курорте состоятельной львовской публики. Политика мало интересовала пожилую чету, да и разговоры о возможной войне казались несерьезными. Наслаждаясь природой этого живописного уголка Северного моря, они строили планы на будущее: говорили о покупке летнего дома в Дублянах и предстоящей учебе сына в Венском университете…
Неожиданно трамвай резко остановился, и в вагон втиснулся жандарм. Его грозный взгляд остановился на крестьянах.
– Со to za panstwo?[14]
– Ми з Золочіва. Прямуємо на збір січових стрільців, – растерянно ответил один из парней.
– Prosze wyjsc![15] – громко скомандовал жандарм.
– Проше пана, але нам треба на Зелену п’ять, – попытался объясниться украинец.
– Milczec, zaraz my tu gadamy! Co mi tarn jakis strelcy![16]– грубо оборвал его жандарм.
– Marsch heraus, Sie Schweinker![17] – прозвучал снаружи голос еще одного жандарма с револьвером в руке.
Собрав покорно свои котомки, крестьяне стали выходить из вагона.
– Нельзя же всех русинов подозревать в измене. Это не приведет к добру! – взволнованно проговорила полная дама, когда трамвай снова тронулся.
– Иначе нельзя, – уверенно заявил мужчина с военной выправкой. – Вчера одного из них поймали на крыше Промышленного музея с фотоаппаратом. И вообще, еще неизвестно, что они выкинут, когда москали войдут в город.
– Совершенно верно, – поддержал его железнодорожник. – Вы слышали? В Клепарове они раскрутили болты на железнодорожных путях, а на Левандовке порезали телеграфные провода.
Не проехав и остановки, трамвай был снова остановлен, на этот раз военными. Всех высадили, кроме железнодорожника. Вагон стал заполняться ранеными из соседнего госпиталя для доставки их на вокзал.
Дальше советник пошел пешком. Проходя по Векслярской, он стал свидетелем того, как конная полиция оттесняла огромную толпу от сберегательной кассы. Перед синагогой Золотая Роза кучка евреев что-то оживленно обсуждала. Поводов для этого у них было достаточно. Рассказы беженцев о чинимых казаками погромах уже заставили треть еврейского населения покинуть город.
Возле ратуши профессора, как всегда, с улыбкой приветствовал швейцар Станислав. С конфедераткой на голове и лихо закрученными усами, он был невозмутим, как стоящие рядом на страже каменные львы.
Большой зал магистрата был заполнен не пожелавшими покинуть город государственными и общественными мужами. Ожидали исполняющего обязанности президента города Тадеуша Рутовского. Сам президент Нейман с наместником Корытовским накануне специальным поездом эвакуировался в Новый Сонш.
Червинский увидел группу знакомых профессоров и направился к ним, отвечая по ходу на приветствия.
Минуя группу львовских эндеков[18], он услышал голос их лидера Станислава Грабского, возмущавшегося военным вступлением в Польское королевство отрядов мало кому известного Пилсудского:
– Его действия можно назвать самозахватническим актом.
– Я осмелился бы сказать больше, – вторил ему голос однопартийца, – это очень смахивает на шахматный ход немецкого и австрийского штабов.
Депутаты сейма обсуждали обращение главнокомандующего российских войск к полякам, которое накануне было разбросано в листовках с аэроплана.
Служащие магистрата говорили о слухах отравления городского водопровода.
– Это чистый вымысел, – уверял своих коллег один из них. – По нашему поручению горный химик доктор Хенрик сделал все необходимые анализы. Сейчас надо говорить не о воде, а о еде. Если не принять меры – через пару дней в городе не миновать голода.
Коллеги Червинского взволнованно рассуждали о возможной реакции министерства и Генерального штаба в Вене на возможные контакты львовской общественности с российскими оккупационными властями.
– Не стоит сомневаться, господа, – успокаивал их ректор Львовского университета Станислав Станинский. – Рутовский наверняка имеет соответствующие санкции по этому поводу из Вены. Однако я считаю весьма неосмотрительным задавать ему этот вопрос сегодня публично, ведь мы, возможно, уже завтра будем на оккупированной территории…
Профессора многозначительно закивали. Ректор в эти дни был очень популярен среди патриотически настроенной общественности города. Он полностью экипировал за свой счет рядового стрелецких дружин, и этот поступок, как достойный подражания, был отмечен в местных газетах.
Наконец в зале появился сам Рутовский в сопровождении вице-президентов – доктора Шталя и доктора Шляйхера. Участники заседания стали рассаживаться.
– Господа, – уверенным голосом начал свою речь Рутовский, – я рад приветствовать присутствующих здесь патриотов, которые имели мужество принять непростое решение остаться в родном городе и посвятить себя благородному делу защиты населения от жестокостей оккупантов, сохранения исторического величия города, его научных и общественных институтов.
Для нашего города наступили тяжелые времена. Неудачи наших войск заставили покинуть Львов верховную власть и значительные воинские подразделения, предоставив город самому себе. Нашему древнему городу с многовековой историей, богатейшим опытом народного и государственного бытия, его сокровищами, огромными промышленными возможностями и накоплениями граждан грозит серьезная опасность, если в нем не установятся порядок, согласие и понимание.
Нам предстоит принять важные решения относительно встречи неприятельских войск, сформировать орган общественной безопасности и выработать меры по предупреждению возможных провокаций со стороны населения в отношении российских войск.
13
– Это все до задницы (пол.).
14
– Кто такие? (пол.)
15
– Прошу выйти! (пол.)
16
– Молчать, сейчас тут мы решаем! Что мне какие-то там стрельцы! (пол.)
17
– Вон отсюда, свинья! (нем.)
18
Эндеки – лояльная к российским властям польская партия народных демократов.