Страница 11 из 16
Не лучше обстояло дело и с местными евреями.
Их, правда, никто не заставлял молиться за Россию и русского царя, но массовая депортация евреев по подозрению в шпионаже и нелояльности к новым властям, ограничение торговой деятельности и передвижения, а также случаи откровенных погромов вызывали острую критику уже не только в России.
Ко всему прибавлялись склоки и неразбериха в действиях расквартированных в городе тыловых структур, своеволие контрразведок армейских штабов, постоянные жалобы населения на действия полиции, захлестнувшая город волна разбоя и грабежей…
Нет, совсем не этого ждал Бобринский от своего нового назначения.
Граф резко задернул штору и подошел к сервировочному столику с напитками. Плеснул в рюмку коньяку и взглянул в огромное старинное зеркало. Новая форма земгусара, пошитая у Норденштрема – самого модного военного портного в Петербурге, не прибавила ему бодрости, как, впрочем, и мысль, что в это зеркало, возможно, смотрелись австрийские императоры, пожелавшие навестить свою восточную провинцию.
Другая мысль, уже об отставке, впервые робко мелькнула у него в голове.
Глава 10
Приход в отделение
На следующее утро Кирьянов доставил Белинского в контрразведывательное отделение штаба Восьмой армии на улице Третьего Мая[24], одиннадцать. Оно размещалось в деловом районе города, в красивом четырехэтажном здании, принадлежащем семье Эллих. До войны здесь располагалось одно из самых престижных во Львове американское кафе, известное под названием «Святыня ночной сецессии». Здесь устраивались концерты военной музыки, проводились шахматные турниры, публика играла в американский бильярд и уединялась в отдельных кабинетах. Помимо кофе с мороженым клиентам подавали свежее бочковое пльзенское пиво и закуски. В другом крыле здания находился кинотеатр «Элит» и салон искусств Жана де Лятура. По соседству размещались Акционерный банк, союз нефтепромышленников «Галиция» и гостиница «Империал».
Через проходные дворы соседних улиц Сикстусской[25] и Костюшко в отделение незаметно могла пройти агентура.
Главной задачей армейской контрразведки являлось «наблюдение за неприятельскими шпионами и всеми подозрительными людьми, появляющимися в районе расположения войсковых частей армии». Кроме офицеров, в штабе состояли переводчик, фотограф, писарь и шофер – разыскной агент. Имелись автомобиль «Бенц-314», четыре явочные и одна конспиративная квартиры.
Начальником отделения состоял тридцатилетний штаб-ротмистр Ширмо-Шербинский – сын отставного генерала из Воронежской губернии, воспитанник кадетского корпуса Елисаветградского кавалерийского училища. Последнее обстоятельство делало его исключением на этом посту, так как, согласно действующему положению, должность начальника контрразведывательного отделения мог занимать исключительно офицер жандармского ведомства. Но старые связи отца и дефицит подходящих кандидатов на эту вакансию решили дело.
Представив Белинского офицерскому составу, Кирьянов ввел его в курс предстоящей операции. Она состояла в следующем.
Варшавским губернским жандармским управлением в сентябре 1914 года был задержан по подозрению в шпионаже подданный Австро-Венгрии некий Владислав Лангерт. При досмотре, кроме найденных у него крупной суммы денег и записной книжки, в крышке портсигара были обнаружены удостоверение и пропуск на проезд по железной дороге во Львов. Как оказалось, документы принадлежали агенту штаба Западного фронта студенту Фельдману, который накануне был арестован и казнен немцами.
На предварительных допросах Лангерт сообщил, что является коммивояжером по продаже венгерских вин, постоянно проживает в Вене, а найденные у него документы купил на черном рынке в Варшаве, чтобы по ним попасть во Львов для оформления наследства. Позже, уже после этапирования в Брест-Литовскую тюрьму, он сознался, что завербован немецкой разведкой и переброшен через линию фронта в Варшаву с заданием пробраться во Львов, поселиться в доме своей покойной тетки Августы Матаховской и выполнять роль связника очень важного агента, действующего в штабе Юго-Западного фронта российской армии. Время и место первой встречи с агентом Лангерт должен был узнать по условным знакам на городской рекламе в газете, опущенной в почтовый ящик дома Матаховской.
Все полученные от шпиона материалы должны передавать в германский разведцентр два курьера – жители Львова. О своем приезде во Львов и намерении уладить наследственные дела Лангерт заранее оповестил письмом из Варшавы поверенного своей тетки – некоего адвоката Коркеса.
Проверкой были установлены названные Лангертом «курьеры»: один из них – Алойзи Вильк до войны действительно проживал по адресу Жолкевская[26], девять, однако после отступления австрийцев выбыл в неизвестном направлении. Второго курьера – слесарного мастера Яна Дашека еще в сентябре интернировали за укрывание в подвале своего дома на Коперника, пятьдесят четыре двух польских стрелков-дезертиров.
Было также установлено, что за три недели до войны во Львове скончалась некая Августа Матаховская. Ее соседи подтвердили, что родственники покойницы проживали в Вене, однако ничего конкретного о них не знали.
Белинскому в роли Лангерта предстояло по прибытии во Львов устроиться в квартире «покойной тетки» и ожидать там появления в почтовом ящике газеты с вызовом на встречу со шпионом, которому дали кличку Волк.
Пока капитан вникал в детали операции и знакомился с оперативной обстановкой в городе, в соседнем кабинете протекала рутинная работа отделения.
Заместитель начальника отделения штабс-капитан Дашевский, представительный мужчина тридцати восьми лет, разбирал документы, обнаруженные во Львове, в бывшем штабе одиннадцатого армейского корпуса австрийцев. Почти десять лет работы в киевском жандармском управлении не лишили его характер мягкости и отзывчивости, за что пользовался определенным уважением среди офицеров.
Ему помогал переводчик Кривош, статский советник и бывший заведующий стенографической частью Госсовета. Кривош был глубоко убежден, что «каждый русский человек и каждый славянин обязан принять участие в начавшейся роковой борьбе с неметчиной». Именно так он объяснил свое желание отправиться на фронт в качестве переводчика, владеющего всеми языками народов Австро-Венгрии. Его просьба была удовлетворена без проволочек.
Рядом сидел ротмистр Корецкий, плотный мужчина выше среднего роста с красивым аристократическим лицом, которое, однако, портило слегка надменное выражение. Как и Дашевский, он был из жандармов и, значит, соответствовал всем требованиям, предъявляемым к чинам этого элитного учреждения: являлся потомственным дворянином, окончил военное училище по первому разряду, не был католиком и не имел долгов.
После пяти лет службы в варшавском охранном ведомстве Корецкий хорошо говорил по-польски и поэтому чувствовал себя во Львове вполне уверенно. Среди товарищей он слыл умным и всесторонне образованным человеком. Но его карьерному росту мешала некоторая леность характера и чрезмерное увлечение женщинами. В результате последнего иногда приключались скверные истории, из которых он благодаря своей находчивости и фантазии выходил без серьезных последствий. Война не изменила его привычки окружать свою особу заботой и лаской слабого пола. При этом ротмистр не забывал регулярно писать своей жене в Россию нежные письма. Среди дам местного общества его наибольшим расположением пользовалась жена австрийского подданного, переводчика при канцелярии губернатора чеха Войцеха. Еще одну свою страсть – игру в карты – ротмистр удовлетворял в кругу подходящей компании на квартире у одной из львовских куртизанок.
Невысокий, с короткой стрижкой и маленькими усиками поручик Чухно с трудом разбирал составленное на плохом русском донесение агента Законника. Он был из мещан. До войны служил в киевском полицейском управлении. В отделение прибыл намного позже других и держался несколько обособленно. Офицеры относились к нему слегка снисходительно и не лишали себя удовольствия при случае подшутить над ним. На связи у Чухно было несколько агентов из местных торговцев, но особых способностей к контрразведывательной работе он не проявлял, поэтому начальство предпочитало давать ему поручения хозяйственного порядка. Привычным делом для него было получить в интендантской части полагающиеся отделению кухонное масло и сахар, выменять у пленных австрийцев рубли на кроны, оформить довольствие и амуничные вещи шоферу и денщику.
24
Теперь это улица Сечевых Стрельцов.
25
Теперь улица Дорошенко.
26
Теперь улица Богдана Хмельницкого.