Страница 9 из 17
Поезд сбавляет ход. Какой-то молодой человек высовывает из вагонного окна длинную руку с растопыренными пальцами. Он кричит: «Тихо. Его Величество король спит».
Когда поезд отъезжает, с пастбища является стадо белых коз. Козы идут вдоль рельсов и объедают букеты.
Музыканты, прервав марш, расходятся по домам. Прервав приветствия, расходятся по домам мужчины и женщины. И дети расходятся по домам с пустыми руками.
Маленькая девочка — она после марша и приветствий должна была прочесть королю стихотворение — сидит одна в зале ожидания и плачет, пока козы доедают букеты.
Один большой дом
Уборщица вытирает пыль с перил. У нее черное пятно на щеке и фиолетовое веко. Она плачет: «Он меня снова избил».
В вестибюле скалятся на стене пустые крючки для одежды. Они как клыки.
На полу под крючками выстроились в одну линию стоптанные маленькие тапочки.
Все дети принесли из дому по переводной картинке. Амалия наклеила картинки под крючками.
По утрам каждый ребенок ищет свою машинку, собачку, куклу, цветок или мячик.
Удо открывает дверь в вестибюль. Ему нужно найти свой флажок. Флажок черно-красно-золотой. Удо вешает пальто на крючок над своим флажком. Снимает ботинки, надевает красные тапочки. Ботинки ставит под пальто.
Мать Удо работает на шоколадной фабрике. По вторникам она приносит Амалии сахар, масло, какао и шоколад. Вчера она сказала Амалии: «Удо еще три недели походит в детский сад. Мы получили уведомление о паспорте».
Через полуоткрытую дверь протискивается девочка. Белый берет у нее на волосах будто снежный ком. Девочка отыскивает свою собачку под крючком. Ее мать, зубной врач, протягивает Амалии букетик фиалок и маленькую коробочку. «Анка простужена. Пожалуйста, дайте ей в десять таблетку».
Уборщица вытряхивает в окно пыльную тряпку. Акация за окном пожелтела. Старик, как всегда по утрам, подметает дорожку перед своим домом. Акация развеивает по ветру листву.
На детях форма соколов[2]: желтая рубашка и темно-синие брюки или плиссированная юбка. «Сегодня среда, — думает про себя Амалия. — День соколов».
Кубики стучат. Жужжат строительные краны. Опережая детские руки, маршируют колонны индейцев. Удо строит завод. Из пальцев девочки куклы пьют молоко.
У Анки горячий лоб.
Через потолок классной комнаты доносится гимн. Этажом выше поет старшая группа.
Кубики уложены друг на друга. Краны замолчали. Колонна индейцев замерла на краю стола. Завод остался без крыши. И кукла в длинном шелковом платье лежит на стуле. Она спит. У нее розовое лицо.
Дети, выстроившись по росту, полукругом встали перед кафедрой. Ладошки прижаты к бедрам, подбородки подняты. Глаза у детей округлились и увлажнились. Они громко поют.
Теперь мальчики и девочки — маленькие солдаты. В гимне семь куплетов.
Амалия повесила на стену карту Румынии.
«Одни дети живут в многоэтажных домах, другие — в одноэтажных, — рассказывает Амалия. — В каждом доме есть комнаты. А все дома вместе — один большой дом. Этот большой дом — наша страна. Наша родина».
Амалия показывает на карту. «Вот она — наша родина». Кончиком пальца она находит черные точки на карте: «Это города нашей родины. Города — это комнаты в большом доме, в доме нашей страны. Дома с нами живут отец и мать. Они наши родители. У всех детей есть родители. Как у каждого в доме есть отец, так и товарищ Николае Чаушеску — отец нашей страны. И как у каждого в доме есть мать, так и товарищ Елена Чаушеску — мать нашей страны. Товарищ Николае Чаушеску — отец всех детей. А товарищ Елена Чаушеску — мать всех детей. Они — родители всех детей, и все дети их любят».
Уборщица возле двери ставит пустую корзинку для бумаг. «Наша страна называется Социалистическая республика Румыния, — говорит Амалия. — Товарищ Николае Чаушеску — генеральный секретарь нашей страны, Социалистической республики Румынии».
Один мальчик встает. «У моего папы дома есть глобус». Руками он показывает шар и толкает вазу с цветами. Фиалки валяются в воде. Рубашка сокола намокла.
Перед мальчиком на столике осколки стекла. Он плачет. Амалия отодвигает столик в сторону. Повышать голос ей нельзя. Отец Клаудиу заведует мясным магазином.
Анка кладет голову на стол. Спрашивает по-румынски: «Когда мы пойдем домой?» Нудный немецкий ей в одно ухо входит, в другое выходит. Удо занят крышей. «Мой папа — генеральный секретарь нашего дома», — возвещает он.
Амалия глядит на желтые листья акации. Старик, как всегда днем, высунулся в окно. «Дитмар возьмет билеты в кино», — прикидывает Амалия.
По полу маршируют индейцы. Анка глотает таблетки.
Амалия прислоняется к оконной раме. «Кто прочтет стихотворение?» — обращается она к детям.
«Край знаю я, где горы — исполины, / Заря их гребни пламенем зажжет. / Где чащи волнами стекаются в долины, / Весенний ветер свежестью дохнет».
Клаудиу хорошо говорит по-немецки. Подбородок он задирает. А немецкие слова произносит голосом взрослого человека со сморщенным лицом.
Десять лей
Маленькая цыганочка из соседней деревни отжала свой травянисто-зеленый передник. С рук у нее стекает вода. Коса с макушки падает на плечи. В косу заплетена красная лента. Конец ленты свисает и похож на язык. Маленькая цыганочка, босая, стоит перед трактористами, ступни у нее грязные.
На головах у трактористов маленькие мокрые шляпы. Почернелые руки лежат на столе. «Покажи, — говорит один, — я дам тебе десять лей». Десять лей он кладет на стол. Трактористы смеются. Глаза у них искрятся. Лица красные. Взгляды, словно пальцы, ощупывают длинную цветастую юбку. Цыганочка подняла подол. Тракторист одним глотком опустошил кружку. Цыганочка берет со стола деньги. Хохочет, накручивая косу на палец.
От соседнего стола на Виндиша пахнуло шнапсом и потом. «Свои меховые жилетки они таскают все лето», — сказал столяр. Большой палец у него в пивной пене. Теперь он окунает в кружку указательный. «Эта паршивая свинья стряхивает мне пепел в пиво», — злится столяр. Оглядывает стоящего у него за плечами румына. У того в углу рта мокрая от слюны сигарета. Румын усмехается. «Больше по-немецки ни-ни, — говорит он. И продолжает на румынском: — Тут Румыния».
У столяра в глазах жажда. Он поднимает кружку и опрокидывает в себя. «Скоро вы от нас избавитесь! — кричит столяр. Мигнув хозяину, стоящему у столика трактористов, он выкрикивает: — Еще одно пиво».
Тыльной стороной ладони столяр вытер рот. Спросил: «Ты уже был у садовника?» — «Нет еще», — ответил Виндиш. «Знаешь, где это?» Виндиш кивнул: «За городом». — «Во Фрателии. На улице Энеску», — уточнил столяр.
Маленькая цыганочка тянет свою косу за красный язык. Она хохочет и кружится. Виндишу видны ее икры. «Сколько?» — спрашивает он. «Пятнадцать тысяч с человека, — говорит столяр. Он берет из рук хозяина кружку с пивом. — Одноэтажный дом. Слева — теплицы. Если во дворе красный автомобиль, значит — открыто. Парень во дворе колет дрова. Он тебя проведет в дом. Не звони. Когда звонят, тот, что колет дрова, сматывается».
Мужчины и женщины в углу зала, стоя, пьют из бутылки. Один, он в приплюснутой бархатной шляпе черного цвета, держит на руках ребенка. Виндишу бросилась в глаза маленькая голая пятка. Ребенок тянется к бутылке. Разевает рот. Мужчина прикладывает горлышко бутылки к его губам. Ребенок, закрыв глаза, пьет. «Пьяница», — говорит мужчина. Забирает бутылку и смеется. Женщина рядом ест хлебную корку. Она жует и из той же бутылки запивает. В бутылке колышутся белые хлебные хлопья.
«От них несет хлевом», — морщится столяр. К его пальцу прилип длинный рыжеватый волос.
«Скотники это», — уточняет Виндиш.
Женщины поют. Ребенок топчется между ними и тянет их за юбки.
«Сегодня у них день зарплаты, — говорит Виндиш. — Три дня будут пить. После — снова ни с чем».
«А та скотница в голубом платке живет за мельницей», — вспомнил он.
2
С конца 70-х гг. в социалистической Румынии наряду с пионерами практиковалась такая форма организации детей в детских садах, как «Соколы родины». Принимали в соколы в ходе торжественной церемонии, с участием пионеров с флагами и горнами.