Гептамерон

Госпожа дю Вержье так умела владеть собой, что не выказала ничем своего смущения и, весело смеясь, ответила герцогине, что языку собак она не училась. Но как ни искусно она притворялась, сердце ее ныло от горя. Она встала и, пройдя покоями герцогини, удалилась в гардеробную, и это заметил герцог, расхаживавший в это время взад и вперед по залам. Когда несчастная увидела, что она одна, она без сил повалилась на кровать. Придворная дама, прикорнувшая в это время в уголке возле кровати, услышав шум, вскочила и сквозь полог увидела госпожу дю Вержье, но не посмела ей ничего сказать. И, сидя совсем тихо, принялась внимательно слушать, о чем бедная госпожа дю Вержье говорит с собой, думая, очевидно, что, кроме нее, в комнате никого нет. Едва живая от мук, та стала сетовать на свою горькую долю.

– О я несчастная, какие слова я только что услышала! Это конец! Это мой смертный приговор! Разве я не любила тебя так, как никого на свете! И так отплатить мне за мое чистое, высокое, беззаветное чувство! О любовь моя, какой безумный выбор ты совершила, ты поверила самому неверному, приняла за сущую правду слова лжеца, отдала себя в руки предателя! О горе мне! Могло ли статься, чтобы скрытое от глаз всех людей открылось вдруг глазам герцогини! Бедная моя собачка, я так хорошо всему тебя научила, и ты одна была помощницей в нашей долгой и чистой любви; нет, не ты меня предала, а тот, чей голос громче твоего лая, чье сердце неблагодарней, черствей, чем сердце зверя. Это он, нарушив обещание свое, предал счастливую жизнь, которую мы с ним так долго вели и которая никому не причинила вреда! О друг мой, любовь твоя проникла в самые сокровенные тайники сердца моего, она одна давала мне силы жить. Неужели же теперь я должна назвать тебя моим заклятым врагом, неужели должна пустить по ветру честь мою и отдать тело мое земле, а душу – тому, кто ее призовет! Ужели же красота герцогини всемогуща и, подобно красоте Цирцеи, может заставить смертного так измениться? Ужели доблесть твою она обратила в порок, доброту – во зло, а из человека тебя сделала зверем? О друг мой, ты нарушил обещание, которое дал мне, но я свое сдержу: коль скоро ты мог поглумиться над нашей любовью, теперь я больше никогда тебя не увижу. Но так как без тебя жизни мне все равно не будет, то пусть снедает меня печаль моя, – я не буду искать от нее спасения ни в лекарствах, ни в доводах разума. Одна только смерть положит конец моей муке. И я приму ее с радостью, ибо на земле у меня больше нет ни друга, ни чести, ни счастья. И друга у меня отняла не война, не смерть, чести моей я лишаюсь не по своей вине, ибо я не совершила никакого греха, не содеяла ничего, чтобы совесть моя не знала покоя. Это – злой рок; это он сделал неблагодарным самого преданного из людей; это рок наказал меня так несправедливо. Ах, герцогиня, как весело вам было потешиться надо мной, укорив меня моей маленькою собачкой! Что ж, радуйтесь, вы отняли у меня мое счастье! Что ж, смейтесь теперь над той, которая считала, что любовь ее чиста и скрыта от глаз и посмеяться над нею никто не может! Ах, как от этого слова у меня сжимается сердце, как я краснею от стыда и бледнею от ревности! О горе мне, – сердце мое, я знаю, что тебе это все не под силу. Моя попранная любовь сжигает тебя, ревность и обида леденят тебя и мертвят, а сожаление и тоска не дают мне тебя утешить. Горе мне, бедная моя душа; возлюбив превыше меры творение, ты позабыла творца; ты прельстилась суетной любовью – и теперь ты должна возвратиться к Всевышнему. Доверься ему, душа, и ты обретешь в нем настоящего отца, – в том, ради кого ты его забывала, ты не сыскала настоящего друга. О Господь, сотворивший меня, ты, который есть истинная и совершенная любовь, ты, по чьей милости любовь моя к моему другу была чиста и не запятнана ничем, разве только тем, что я любила превыше меры, будь милосерден ко мне! Прими душу и дух той, которая раскаивается, что не послушала твоего первого и справедливого веления, и во имя того, чья любовь к людям не знает границ, прости меня за грех, который я совершила от избытка любви. Ибо тебе одному я могу все доверить. А ты, кого я любила и чье недостойное имя разрывает теперь мне сердце, прощай навеки!

И она упала на пол, в лице ее не было ни кровинки, губы ее посинели, а руки и ноги похолодели.

Как раз в эту минуту возлюбленный ее вошел в зал. Видя, что герцогиня и все дамы танцуют, он стал всюду искать свою подругу. И, не находя ее нигде, вошел в покои герцогини и встретил там герцога, который расхаживал взад и вперед. Увидав его беспокойство, герцог шепнул ему на ухо:

– Она вошла сюда, в гардеробную, должно быть, ей стало худо.

Спросив разрешения герцога, дворянин устремился туда. И, войдя в гардеробную, увидел там госпожу дю Вержье, которая уже едва дышала.

– Что с тобою, милая? – вскричал он, обнимая ее. – Может ли быть, что ты меня покидаешь!

Услыхав столь знакомый ей голос, несчастная собрала все силы и приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на того, кто был причиной ее смерти. И в это мгновение любовь и горечь обиды вспыхнули в ней, и сила этих чувств была так велика, что она только жалобно вздохнула и тут же отдала душу Богу. Возлюбленный ее, который сам едва держался на ногах от горя, стал расспрашивать находившуюся в гардеробной придворную даму, желая узнать, что послужило причиною смерти госпожи дю Вержье. Тогда придворная дама рассказала ему по порядку, что та говорила при ней. И, услыхав, что герцог выдал его тайну жене, дворянин пришел в такое негодование, что, обняв бездыханное тело любимой и заливаясь слезами, воскликнул:

– О горе мне, предателю! Отчего же наказание за эту низость пало на нее, а не на меня! Она ведь невинна. Почему в тот день, когда язык мой выболтал тайну нашей высокой и чистой любви, гром небесный не поразил меня? Почему недра земные не разверзлись, чтобы поглотить предателя? О язык мой, пусть случится с тобой то, что случилось с языком богача, попавшего в ад![204] О сердце мое, испугавшееся изгнания и смерти, пусть орлы растерзают тебя, как сердце Иксиона![205] О горе мне! Любимая моя, случилось самое страшное из всего, что только могло случиться! Я думал, что сберегу тебя, – и вот я тебя потерял; я думал, что ты будешь долго жить и будешь счастлива нашей чистой любовью, а вместо этого я обнимаю тебя бездыханную, безмерно несчастную, и виновен в этом я, сердце мое и язык! О самая чистая и верная из женщин, ведь это я оказался самым бесчестным изменником, самым неверным из мужчин! Виноват в этом не только герцог. Как мог я полагаться на его обещания? Как мог думать, что наше счастье продлится? Увы, мне следовало знать, что никто не сможет сберечь мою тайну, если сам я ее не сберег. Нет ничего удивительного в том, что герцог доверил ее жене, но по какому праву я доверил нашу тайну герцогу? В этом неслыханном предательстве, погубившем дружбу, некого винить, кроме меня самого. Пусть бы герцог лучше исполнил свою угрозу и кинул меня в реку, ты бы, моя ненаглядная, осталась тогда вдовой, а я погиб бы славною смертью, поступив так, как подобает настоящему другу. Дружбу нашу я предал, а тебя, которая любила меня самой благородной любовью, – тебя не стало; сердце твое, такое незапятнанное и чистое, не могло смириться с моей жестокой изменой. О Господи, почему ты создал меня человеком столь ветреным и неразумным? Почему ты не создал меня маленькой собачкой, которая служила своей госпоже верой и правдой? Увы, бедняжка моя, как я всегда радовался твоему лаю, а теперь печалюсь из-за того, что кто-то третий его подслушал! Любимая, ни любовь герцогини, ни какой-нибудь другой женщины не могла поколебать меня, хотя эта ненавистница не раз склоняла меня на измену тебе. Меня погубило неведение мое, я был слишком уверен, что разлучить нас ничто не может. Но хоть я и не ведал, что творю, все равно мне нет оправдания: я разгласил тайну моей любимой, я нарушил обещание, которое дал ей, и это единственная причина того, что теперь я вижу ее бездыханной. Увы, любимая моя, мне легче будет встретить смерть, чем было тебе, ведь невинная жизнь твоя погибла из-за любви. И смерть, должно быть, не захочет снизойти к такому вероломному и жалкому человеку, как я, ибо жить, потеряв честь и вспоминая все то, что я утратил по собственной вине, труднее, чем перенести десять тысяч смертей. Увы, любовь моя, если бы кто-нибудь убил тебя случайно или преднамеренно, я бы тут же схватился за шпагу, чтобы отомстить за тебя. Потому-то я и не могу простить убийце, который, чтобы лишить тебя жизни, избрал орудие более страшное, нежели шпага. Если бы я знал какого-нибудь палача, еще более подлого, чем я сам, я попросил бы его казнить предавшего тебя друга. О любовь, любя безрассудно и слепо, я оскорбил тебя. Вот почем ты не хочешь спасти меня, как ты спасла ту, которая свято блюла все твои законы. И на столь благородную смерть я совсем не надеюсь, я заслужил другую – смерть от собственной руки. Слезами своими я омыл тебе лицо, язык мой просит у тебя прощения, а рука должна учинить над телом моим то, что я учинил над тобой, ибо чистой и благородной любви нет конца ни на земле, ни за гробом.

204

Имеется в виду притча о богатом и Лазаре.

205

Иксион – в греческой мифологии за оскорбление Зевса и его жены был низвергнут Зевсом в Тартар, где должен был мучиться, привязанный к колесу, окруженному змеями; Маргарита, очевидно, спутала казнь Иксиона с казнью прикованного к скале Прометея, которому орел выклевывал печень.