Гептамерон

– Умоляю вас, ваша светлость, выслушайте меня – и вы совершите доброе дело, которое дороже целого дня молений.

Герцогиня решила выслушать ее, ибо знала, что ничего дурного она ей посоветовать не может. Перетта тут же рассказала ей, что недавно взяла себе маленькую девочку, чтобы та помогала ей стирать белье королевы. И когда она стала расспрашивать эту девочку, что нового в городе, та рассказала, что все порядочные женщины города оскорблены тем, что среди них находится любовница каноника, и поведала кое-что об ее жизни. Услыхав эту историю, герцогиня тут же отправилась к королеве и госпоже регентше, чтобы поделиться с ними всем, что она узнала. Королева и госпожа регентша приказали этой женщине без всякого промедления явиться к ним, и та не стала от них ничего скрывать, ибо, вместо того чтобы стыдиться своей жизни, напротив, гордилась тем, что сделалась сожительницей такого богатого человека. И, нисколько не удивляясь тому, что за ней послали, и ничего не стыдясь, она предстала перед взором этих дам, которых смелость ее так поразила, что они сначала даже не знали, что ей сказать. Но вслед за тем госпожа регентша обрушила на ее голову такие упреки, что, слыша их, каждая порядочная женщина непременно бы разрыдалась. Эта же нимало не смутилась и очень дерзко ответила:

– Умоляю вас, ваша светлость, не позволяйте людям задевать мою честь. Мы ведь, слава Богу, жили все время с отцом каноником в таком согласии и добродетели, что нет на свете человека, который мог бы в чем-либо меня упрекнуть. И не надо думать, что, живя с ним, я нарушаю Господнюю волю, ибо вот уже три года, как мы перестали быть мужем и женой: мы живем целомудренно и любовно, как брат с сестрой или как два ангела, и никогда ни в чем не перечим друг другу. И тот, кто нас разлучит, содеет великий грех, ибо святой отец, которому уже около восьмидесяти лет, долго не протянет в разлуке со мной, сорокапятилетней.

Можете себе представить, как возмутились эти дамы и с каким гневом стали ее убеждать, видя, что в упорстве своем она не хочет считаться ни с их словами, ни с их положением и почтенный возраст ее не мешает ей стоять на своем. И, чтобы еще больше устыдить ее, они послали за архидиаконом Отэна, который заточил ее на год в тюрьму и приказал не давать ей никакой пищи, кроме черного хлеба и воды. После чего дамы послали за ее мужем и уговорили его взять беглянку к себе, как только ее выпустят из заточения. Когда женщина эта очутилась в тюрьме и увидела, что каноник решительно отказался взять ее к себе снова и возблагодарил обеих королев за то, что они избавили его от дьявола, ее тотчас охватило такое раскаяние, что мужу даже не пришлось дожидаться окончания срока: испросив через две недели позволения архидиакона, он взял ее к себе в дом. И с тех пор супруги стали жить в мире и дружбе.

– Вот, благородные дамы, как, оказывается, цепи святого Петра[183] могут быть превращены недостойными служителями в оковы сатаны. И разбить эти оковы настолько трудно, что даже святые дары, которые избавляют тело человека от бесовского наваждения, для людей этих – не более чем средство заставить беса подольше пребывать в их душе. Ибо самое великое благо, если направить его во вред, способно причинить больше всего зла.

– Действительно, – сказала Уазиль, – женщина эта была великой грешницей. Но вместе с тем она была жестоко наказана тем, что ей пришлось отвечать перед такими строгими судьями, как эти дамы; ведь чего стоил один только взгляд госпожи регентши: на свете не было ни одной самой порядочной женщины, которая не боялась бы оказаться недостойной посмотреть ей в глаза. И та, на которую госпожа регентша смотрела ласково, считала, что заслужила этим великую честь, ибо знала, что королева эта могла благосклонно взирать только на женщину праведной жизни.

– Хорошо бы было, – сказал Иркан, – если бы взгляда женщины стали бояться больше, чем святого причастия. Известно, что, когда причастие принимается без веры и любви, оно становится вечным проклятием.

– Уверяю вас, – сказала Парламанта, – что те, кого Господь оставил, больше боятся наказания на земле, чем за гробом. И я думаю, что для этой несчастной самым жестоким наказанием были тюрьма и разлука с каноником, а отнюдь не упреки госпожи регентши.

– Да, но вы позабыли о главной причине, которая побудила ее вернуться к мужу, – воскликнул Симонто, – канонику-то ведь было восемьдесят лет, а муж был моложе ее. И выходит, что женщина эта выгадала и там и тут. А если бы каноник был молод, она бы ни за что его не покинула. И все увещевания этих дам для нее значили бы не больше, чем причастие, которое она когда-то приняла.

– А мне кажется, она правильно поступила, что не сразу созналась в своем грехе, – сказала Номерфида, – ведь в таком проступке раскаиваться надо только перед Богом и в смирении, а на людях – решительно и бесповоротно его отрицать, ибо если даже грех был действительно совершен, начав клясться и лгать, всегда можно породить в людях сомнение в том, что было, и оправдать себя в их глазах.

– Человеку очень трудно так скрыть свой грех, чтобы его не обнаружили, – сказала Лонгарина. – Это возможно, разве только когда грешник чистосердечно раскается, – тогда Господь, который милосерд, сам сохранит признание его в тайне.

– А что же тогда сказать о женщинах, которые, не успев совершить безрассудство, спешат уже кому-нибудь о нем рассказать?

– Мне это кажется очень странным, – ответила Лонгарина, – и, по-моему, это верный признак того, что они нисколько не раскаиваются в совершенном грехе. А, как я вам уже сказала, тот, чей грех не прикрыт милостью Господа, никак не может отрицать его перед людьми, и есть женщины, которые отводят душу за такими рассказами и гордятся перед всеми своей порочностью, и другие, которые, проговорившись, сами себя выдают.

– Прошу вас, если вы знаете такую женщину, займите мое место и расскажите нам о ней, – попросил Сафредан.

– Ну, так слушайте, – начала Лонгарина.

Новелла шестьдесят вторая

Одна особа, рассказывая некой высокопоставленной даме о себе в третьем лице, вдруг так проговаривается, что марает свое доброе имя, и ей уже больше не удается себя обелить.

В царствование короля Франциска Первого жила одна дама королевской крови[184]. Она была благородна, добродетельна и хороша собою и умела увлекательно рассказать какую-нибудь веселую историю и посмеяться сама, когда рассказывали другие. Когда дама эта приезжала в одно из своих поместий, все окрестные жители и все соседи приходили повидаться с ней, ибо она была всеми любима. Среди прочих к ней однажды явилась некая особа, которая прослышала, что хозяйке дома нравится, когда ей рассказывают разные истории. И гостья эта, решив, что она не хуже других, предложила:

– Ваша светлость, я расскажу вам интересную историю, но вы должны обещать мне, что не станете никому ее пересказывать.

И тут же добавила:

– Это действительное происшествие, и я ручаюсь вам за истинность всего, что вы услышите.

И она начала:

– Жила на свете одна замужняя женщина, которая была хорошею женою своему мужу, несмотря на то что муж ее был стар, а она совсем молода. Один дворянин, живший по соседству с ними и знавший, что она вышла замуж за старика, пленился ею и в течение нескольких лет добивался ее взаимности. Но она всякий раз отвечала ему только так, как может ответить женщина порядочная. И вот однажды дворянин этот решил, что, если он сумеет улучить подходящую минуту, она не будет с ним так сурова. Он долгое время колебался, думая об опасности, которой себя подвергал, но любовь его к этой даме в конце концов превозмогла всякий страх, и он решил поискать подходящего случая. И он так тщательно стал следить за ее домом, что однажды утром, когда муж этой дамы отправился в одно из своих владений, – а выехал он на рассвете, раньше, чем солнце начало припекать, – этот юный безумец явился в дом к его жене. Сама она в это время спала, служанки же ее все разошлись. Тогда, не подумав о том, чтобы прикрыть дверь, сосед ее кинулся к ней на кровать одетый, не сняв даже сапог со шпорами. Проснувшись, дама эта страшно перепугалась. Но как она ни старалась его образумить, он ничего не стал слушать и овладел ею силой, пригрозив, что, если она хоть кому-нибудь об этом расскажет, он объявит во всеуслышание, что она сама за ним посылала. И страх ее был так велик, что она не посмела даже звать на помощь. Через некоторое время, услыхав, что идут служанки, молодой дворянин поспешил вскочить с постели, чтобы спастись бегством. И никто ничего бы не заметил, если бы, выскакивая из кровати, шпорой своей он не зацепил одеяло и не стащил его на пол, оставив даму свою лежать совершенно обнаженной.

183

Цепи святого Петра – по преданию, апостол Петр был заключен преследователями в тюрьму, но ангел снял с него цепи.

184

Эта дама, по-видимому, сама королева Наваррская.