Подсказка из прошлого

— Привет! — Эмиль улыбнулся, усаживаясь напротив. — Извини, если заставил тебя ждать.

— Все в порядке, я просто пришла раньше.

Официант подал нам меню и деликатно отошел, оставляя нас в поле зрения.

— Чем кормят? — Эмиль рассеянно листал меню. — Никогда здесь не был, — он бросил беглый взгляд вокруг. — Ничего, уютно. — снова уставился в меню, закрыл его, посмотрел на меня с легкой извиняющей улыбкой. — Что-то мне есть не хочется.

— Здесь пытаются готовить французские блюда, — заметила я. — Но должна заметить, что у них не очень-то это получается. Если не голоден, можем просто выпить чаю с десертом. У них сейчас что-то вроде полдника.

Эмиль огляделся и понизил голос:

— Но…. это как-то неприлично.

— Нормально. Меня всегда поражала ваша чисто русская черта — пускать пыль в глаза. Здесь удобно разговаривать, вот почему я выбрала это место. Как-то мы обедали здесь с отцом. Впрочем, если тебе не нравится…

— Нет, Лиза, нравится. Просто… Ну я не привык.

— Положись на меня. — я жестом подозвала официанта и заказала нам обоим кофе с яблочным пирогом. — Молодой человек лет двадцати не отрывал взгляд от кольца у меня на пальце, всем своим видом выражая удивление, в смеси со скрытым негодованием. Уверена, ему показалось, что мы слишком хорошо одеты, чтобы пить чай. Это-то меня и задело. Мне всегда нравилось ставить людей на место. Наверно, это качество я унаследовала от отца. Скользнув взглядом сквозь официанта, после того, как он принес нам заказ, я попросила его больше нас не беспокоить, от чего он просто готов был взорваться. Русское обслуживание было, как всегда на уровне. В Париже ты можешь провести в кафе с одной чашкой кофе весь вечер, в Москве, если ты пришел, ты просто обязан потратить деньги. Иначе обслуживающий персонал будет всячески намекать тебе, что рассиживаться не стоит. Заказывай или убирайся.

— Ты кого-нибудь подозреваешь? — спросил меня Эмиль.

— Пока только один подозреваемый. Сменщик дяди Саши, сторож Тимур.

— Тимур? Этот студент, который подрабатывает в музее? — с недоверием спросил Эмиль. — Не думаю, что он мог бы… Да и какие у него основания для убийства?

Я смотрела на Эмиля, думая стоит ли рассказать ему о найденных драгоценностях.

— Мне он показался подозрительным. Однажды я попыталась с ним встретиться, и он очень неохотно согласился. И все время пока мы общались, мне казалось, что он что-то скрывает.

— Но какой повод….

У него мог быть повод. Я снова пытливо посмотрела на ничего не понимающего Эмиля. Все-таки мне придется ему рассказать о нашей находке. Тем более что мне нужна его помощь. Последнее время меня все чаще посещала мысль, что я должна попытаться проникнуть в подвал, чтобы проверить на месте ли шкатулка.

Выпив чай с грушевым пирогом, мы вышли. Эмилю я заплатить за себя не позволила. Все-таки я не его девушка, а просто друг. Он тоже пытался сопротивляться, но я оказалась настойчивее. Извилистыми переулками мы вышли на Патриаршие. Сердце пронзила тупая боль. Тупая. А это значило, что я начинаю привыкать к Андрюшкиной смерти. А не должна, потому что только моя любовь давала мне силы продолжать расследование.

Мы выбрали скамейку, на которой никто не сидел, и рассказала о том, как мы нашли драгоценности. Реакция Эмиля оказалась более бурной, чем я ожидала.

— Но это же клад. Вам следовало заявить о том, что вы его нашли.

— Речь идет не просто о кладе. Это драгоценности наших родных. И ты считаешь, что они принадлежат государству, которое отняло у них родину?

— Лиза, успокойся. Я понимаю твои чувства. Но это подсудное дело. Если об этом узнают, у тебя могут быть неприятности. И все же мне не понятно, при чем здесь Тимур? Как он мог знать об этом?

— В тот вечер мы находились в музее вдвоем, это точно. Но мы совершенно забыли, что там везде установлены камеры для наблюдения за посетителями. Мы с Андреем об этом совершенно забыли. Наш разговор мог записаться, и если Тимур случайно просматривал запись, то мог узнать о существовании тайника. А пойти в подвал и найти место, где мы копали, не составит труда. — я вздохнула. — Конечно, все это предположение, но…

— Здесь есть два слабых пункта: зачем ему просматривать запись на камере и зачем убивать Андрея? Он мог просто взять драгоценности и исчезнуть. Уехать куда-нибудь, например.

— Его могли вычислить, если бы Андрей заявил в милицию об исчезновении клада. На Тимура, как на сторожа могло пасть подозрение. Его начали бы искать. А так он думал, что если убить Андрея и напугать меня, чтобы я вернулась в Париж, некому было бы заявлять. Кстати, однажды мне кто-то звонил и угрожал.

— Как-то мне в это не верится, — медленно сказал Эмиль, снимая очки. — Хотя надо признаться, что Тимур не внушает доверия. Я видел его однажды, какой-то он скользкий. Надо бы проверить на месте ли ваш тайник, — выразил он мою мысль. — Если ты, конечно, сможешь найти это место.

— Конечно, я помню, где мы закопали шкатулку. Я могла бы и одна это выяснить, но этот дом… — при одном воспоминании я почувствовала, как застучало мелко сердце.

— Ни в коем случае. Я пойду с тобой, — сразу сказал Эмиль.

Мы решили сделать это на следующей неделе. А когда прощались, Эмиль неожиданно протянул мне папку.

— Это дневник Степана. Думаю, тебе будет интересно узнать о нем больше. Андрей дал мне почитать, но я не успел, а сейчас думаю, что… — он помедлил. — Черт, я каждый раз не могу сдержаться, когда вспоминаю, что его больше нет. Кому же понадобилось его убить?

— Мы выясним это, Эмиль.

Он молча кивнул, и я снова почувствовала, что он в это не верит. Придя домой, открыла дневник Степана и начала читать.

Глава 9

Зачем я пишу? Для того чтобы оправдаться? Вовсе нет. Я знаю, покоя не будет. Моя душа справедливо обречена на вечные муки. И все же я, дважды виноватый перед тобой, хотел бы вымолить у тебя прощение. Не нужно было мне вмешиваться в ваши отношения с Сергеем. Я должен был найти в себе силы и похоронить свои чувства, а не писать тебе глупых и восторженных писем. Выйдя замуж за Сергея, ты бы уехала с ним во Францию и не погубила бы себя и своих родных.

Ты знаешь, как я верил в то, что революция изменит наш мир и из-за этой призрачной мечты я предал семью. Прошли десятилетия, а я так и не смог приехать на кладбище, чтобы попросить прощения у матери. Она умоляла меня уехать из России, но я остался, тогда я действительно думал, что создаю новую жизнь. Впрочем, верил недолго, до тех пор, пока на моих глазах не произошло разорение загородного дома одного нашего знакомого. Мое сердце содрогнулось, когда я видел, как срывали с окон и рвали на тряпки прекрасные гардины, как безжалостно разрушили старинный рояль, как запылали в костре содранные со стен полотна художников и горы книг, вытащенных из шкафа.

Но это оказалось лишь началом. Чтобы оправдаться перед новым правительством, мне, носящему известную фамилию Петушинского, приходилось быть более активным и жестоким, чем другие. Мы строили новую жизнь и нам внушали, что в наших сердцах не должно быть места для жалости. Как часто я, подобно многим, разочаровавшимся в Советской власти, думал о самоубийстве. Запирался в комнате, доставал из ящика стола пистолет и передумывал.

Милая моя девочка, я бережно храню в памяти нашу первую встречу. Сидя в уголке, я наблюдал за танцующими парами. Бал только начался. Я не любил танцевать и делал это только, чтобы не показаться невежливым. Сергей представил нас друг другу и отошел к знакомым. Мы остались вдвоем, и я сразу захотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Впервые в жизни я испытывал ревность к брату. Весь вечер я сходил с ума, когда видел, как доверчиво лежала в его руке твоя маленькая ручка во время танца, и как ты улыбалась ему. Уехал я рано, не простившись с хозяевами. Старался не бывать в тех домах, где мог встретить вас с братом. Но все оказалось бесполезно.

В тот тихий семейный вечер, когда вы пришли в наш дом, мне некуда было уйти, и я сидел и слушал, как ты пела. Твой прекрасный голос разрывал мне сердце. Я не сводил с тебя глаз и несколько раз ловил твой испуганно-вопросительный взгляд. Сославшись на головную боль, ушел к себе и написал письмо. Ответа не ждал, просто не мог молчать, в нашем доме уже вовсю обсуждали вашу предстоящую свадьбу.

Ты назначила мне свидание. Случилось чудо, из нас двоих ты выбрала меня, молодого шалопая, а не моего респектабельного брата, которого мне всю жизнь ставили в пример.

Семейный скандал я перенес спокойно. Матушка, единственная, кто оказался на моей стороне, старалась меня поддержать. Всю свою жизнь она верила в любовь и надеялась, что я смогу дать тебе счастье. Но вместо этого я отнял у тебя жизнь. То, что начиналось как бунт против богатых, закончилось моей настоящей верой в революцию. Не знаю, как получилось, но я стал стыдиться своей семьи. Идея о том, что все должны быть равны, наполняла мое сердце сладкой музыкой.

Фаиночка, несмотря на кажущуюся легкость и беззаботность, я был очень впечатлительным. История, которую в нашей семье тщательно скрывали, оказалась толчком, чтобы я задумался, кому мы обязаны своим богатством.

У нас жила горничная Марьяша. Милая, красивая девушка с длинной русой косой, следившая за порядком и прислуживающая за столом. Матушка очень любила ее. За полгода до вашего знакомства Сергей соблазнил ее, и она забеременела. Аборт делали подпольно, у нее открылось кровотечение. Она лежала в своей маленькой комнатке и умирала. Я пришел к ней и сел у ее кровати. Положил ей руку на горячий лоб. Девушка открыла воспаленные глаза и прохрипела:

— Ненавижу вас, богачей! Ненавижу! Мы для вас что игрушки и невдомек вам, что сердце у нас есть и что оно умеет любить. А я ведь на самом деле любила его, и он мне клялся, что любит. Только вот не нужна я ему оказалась, даже дитяти нашего стыдился. Уж как просила, чтобы он позволил мне оставить малыша. Я бы сохранила нашу тайну до самой смерти. А он меня под нож потащил. А иначе, говорит, выгоню на улицу.

Я знал эту историю от Сергея. Как-то вечером, выпив лишнего, он упомянул о том, что переспал со служанкой. Для него она совершенно ничего не значила, очередное мимолетное развлечение. Тогда я осознал, как несправедлив мир, разделивших людей на богатых и бедных. Я просидел всю ночь у Марьяши. Умолял Сергея, чтобы он спустился к ней и вымолил у нее прощение, но он лишь нагрубил мне.

После смерти Марьяши, я не смог остаться прежним. Дальнейшее ты знаешь.