Чингисхан

Оуюнь по-своему замечательная женщина, ученый, геолог, получившая степень доктора философии в Кембридже, владеющая четырьмя языками (монгольским, русским, чешским, английским) и имеющая собственную политическую партию. Ее просторный офис с видом на главную площадь Улан-Батора, трое научных ассистентов, негромкий перезвон мобильных телефонов, строгая прическа, элегантный деловой костюм, резкие манеры, готовность сосредоточить все внимание на моих вопросах — все это говорило об энергии, динамичности, статусе, административных способностях и недюжинном интеллекте. Это была женщина, готовая поставить на службу своим идеалам любое оружие — обаяние, образованность, свое прошлое. Думаю, мы еще услышим об Оуюнь, и чем больше мы услышим, тем лучше.

Направляясь на встречу с ней, я прошел мимо группы протестующих против проекта закона — на плакатах было написано «Защитите нашу святую землю!», — который дол жен был разрешить частную собственность на землю. Эта мера стала необходимой в столице и нескольких других го родах, где людям нужна юридическая база для покупки и продажи индивидуальных участков земли, которая заменила бы порядок заявочного захвата. В Улан-Баторе, где до сих пор половина населения живет в гээрах на окраинах города, не существует регистрации того, кто и где проживает, не существует никаких гарантий прав на сохранение места жительства, а посему не собираются налоги и нет системы ком мунального обслуживания. Но закон будет распространяться на сельскую местность, где земля всегда находилась в общей собственности. Право на приобретение частной собственности на землю в противовес общей в потенции шаг революционный, один из сценариев развития событий рисует картину скупки земли крупными собственниками, которые будут перепродавать ее иностранцам, а именно ки тайцам, которых тут так боятся. Оуюнь была одной из тех, кто требовал дискуссии и осторожности, — но напрасно, по тому что на следующий день закон был принят, и, мне кажется, с подозрительной поспешностью и непредсказуемыми долговременными последствиями, о которых можно только догадываться.

По поводу символа номер один Монголии Оуюнь сказала следующее:

«Мы переживаем бурное время, и людям нужно на что-то опираться. Раньше у людей было мало, но достаточно. А теперь? Оглянитесь вокруг — что видит рядовой монгол? Социальных гарантий нет, появились беспризорники, коррупция. Люди пока не видят реальных плодов демократических изменений. Демократия подразумевает власть народа, но мы видим рост нищеты и безработицы, увеличивающийся разрыв между богатыми и бедными, так что множество людей стали еще безвластнее, более беззащитными экономически, чем были при коммунизме. Половине населения приходится бороться за выживание. Они видят, что нации грозит нищета, упадок. Поэтому они обращаются к Чингису и той части их истории как к символу силы.

Сила Чингиса не в его завоеваниях, а в идее справедливо го управления, основанного на письменной юридической системе (да, жестокие завоевания сосуществуют с идеей справедливости в головах монголов, потому что это было для них выгодно). Последние десять лет в нашей стране за кон не правил с того самого момента, когда после семидесяти лет правления одной партии ввели многопартийную систему. Плюрализм подразумевает разные точки зрения. Но у нас нет никакого представления о том, что такое лояльная оппозиция. Люди, особенно пожилые, не могут понять этой политической борьбы. Они думают только о том, что монголы дерутся с монголами и страна разделяется. Мое личное мнение, что, если спросить монголов, что они чувствуют, многие сказали бы: были же мы сильными, так почему бы нам не стать сильными снова? Не следует ли нам ввести сильное президентское правление, своего рода современную версию правления Чингисхана? Нельзя сказать, что это мечтания об империи, просто люди хотят главенства закона.

Есть ли ответ? Что же, некоторые стоят за индустриализацию, развитие по западному пути. Они говорят, что нам нужно урбанизироваться, «войти в контакт». — В этом месте она рассмеялась над уже стершимся от долгого употребления термином. — Есть проект построить большую автостраду «Восток-Запад», длиной две тысячи километров, Дорогу Тысячелетия, через всю Монголию. Но это же значит вступить в конкуренцию с другими индустриализованными странами и накликать беду. Это поставит под угрозу наши сельские местности, наши города погрузятся в смог, а наша промышленность окажется в чужих руках.

Есть другой путь. Мы должны использовать нашу силу, которую нужно искать вне городов и под нашими ногами. Я думаю, что наши конкурентоспособные возможности кроются в трех вещах: нашей сельской местности, нашем кочевом образе жизни и наших ресурсах. Чингис знал силу первых двух — красоты и чистоты наших пастбищ, гор и пустынь, нашей свободы кочевать по степи и выращивать наших животных. Что мы должны делать — это оглянуться на нашу сельскую экономику, из которой все мы вышли, оглянуться, чтобы посмотреть в будущее. И Чингис как символ очень подходит для этого.

Это не означает отказ от развития. Мы богатая страна. Гоби была когда-то кромкой океана, и, как геолог, я знаю, что на периферии океана встречается много интересных вещей. Совсем недавно мы открыли огромные запасы меди и золота. Наша проблема заключается в том, что у нас отсутствует инфраструктура. Но у нас есть высокоценные ресурсы, редкие и дорогие металлы, для добычи которых требуется очень небольшая инфраструктура, которая может эксплуатироваться без нанесения ущерба сельской местности заводами и шоссе.

Мы нуждаемся в экономической мощи — от нашего скота, от нашего туризма по дикой природе, от наших ресурсов, — что гарантировало бы нам политическое существование. Да, это серьезный вопрос. Я была в Пекине два месяца назад, и один молодой журналист так прямо и сказал мне: «У нас очень смешанное чувство в отношении Монголии, потому что Монголия часть Китая».

Ах, Китай, пугало-страшило, похожий на привидение-гигант, где Чингис — символ прошлой мощи и, возможно, будущих претензий. Я вспоминал намеки, которые мне доводилось слышать и читать, на то, что у Китая есть особое от ношение к своим прежним историческим границам и стоящим за ним действиям. Тибет насильно загнали обратно в лоно матери-Китая. До революции Монголия была взята русскими под контроль, и этот захват, узаконенный после революции, а потом вновь закрепленный с помощью плебисцита проигравшими и коррумпированными националистами, ни в коем случае не затрагивал коммунистов. Так что в глазах тех, кто ссылается на историю и говорит о том, каким должен быть Китай, существует несправедливость, которую следует исправить, — и это «исправление» будет, естествен но, осуществлено во имя Чингисхана, потому что его наследники воссоединили Древний Китай, и таким образом Чингисхан как основатель китайской династии пустил корни нового Китая — Китая, который почти в совершенном виде перемоделирован коммунистами. Коммунистическая партия переняла некоторые капиталистические формы, но все еще остается централизованной державой, которая не подает никаких признаков готовности отказаться от власти — или от своей точки зрения на то, какие области считать истинно «китайскими».

Здесь налицо глубокие подводные течения, которые поч ти не выходят на поверхность, где живет индивид, только из редка они вызывают какую-то рябь, но она почти мгновенно гаснет.

Сто лет назад английский геоисторик сэр Хэлфорд Мэкиндер увлекся придуманной им идеей, которую он называл «Самое сердце», под которым имел в виду Внутреннюю Азию. «Тот, кто правит Самым сердцем, — писал он, — тот господствует над миром». Ну, скажем так, он немного пре увеличил. Но давайте упростим это излишне драматизированное представление, заменив «мир» на «Евразию». Тогда эта фраза отражает нечто значительное, только не в прямом смысле этого слова, потому что никому еще не удавалось править всей Евразией, она выражает историческую тенденцию, которая в наиболее чистом виде была выражена Чингисом и его непосредственными наследниками. Впоследствии развитие техники и технологий, особенно пороха, сделали кочевнические армии устарелыми, и факел перешел к оседлым культурам, которые также участвовали в борьбе за «Самое сердце». Китай, Россия и Япония уже смотрели на Монголию, сердце «Самого сердца», как на исключительно важный в стратегическом отношении район, и борьба за преобладание в нем длилась столетиями. Китай господствовал там с 1379 по 1911 год, потом возобладала Россия, а Китай вышел из игры, и Монголия, номинально независимое государство, подпала под влияние России, но начиная с 1990 года вышла из игры и Россия. Сегодня концепция военного господства с помощью сухопутных сил, на которые мог бы полагаться Китай, подорвана развитием воздушных армий; США в состоянии атаковать Афганистан из Центральной Азии, Ирак — из зоны Персидского залива. Но дело отнюдь не за возможностями решить проблему военным путем. Здесь ставка делается на медленные изменения, создание культурного господства, армия остается где-то за кулисами, главное — перемещение людей, проникновение корпораций.