Чингисхан

Как и во всех обществах, где общение осуществляется на изустном уровне, у монголов были свои барды, поэты и рассказчики, которые бродили от пастбища к пастбищу между раскинутыми юртами-дворцами и пересказывали легенды.

В стародавние времена монгола поразила чума. Те, кого она миновала, бежали, бросив больных со словами: «Пусть судьба решит, жить им или умереть». Среди больных был юноша по имени Тарваа. Дух оставил его тело и прилетел к месту смерти. Правитель этого места сказал Тарваа: «Зачем ты оставил свое тело, ведь оно еще было живым?» — «Я не стал ждать, пока ты позовешь меня, — ответил тот, — взял и пришел». Хану Подземного царства понравилась готовность Тарваа проявить покорность, и он произнес: «Твое время еще не пришло. Тебе придется воз вращаться. Но можешь взять отсюда то, что тебе понравится». Тарваа осмотрелся вокруг и увидел все земные радости и талан ты — богатство, счастье, веселье, удачу, музыку, танцы. «Дай мне умение рассказывать истории», — попросил он, потому что знал, что хорошая история может принести и все другие радости. И он вернулся к своему телу и увидел, что вороны уже выклевали глаза. Но нарушить приказ хана Подземного царства он не мог и вошел в свое тело. Он так и жил слепым, но зато знал все истории на свете. Всю оставшуюся жизнь он бродил по Монголии и рассказывал истории и легенды, даря людям радость и внушая мудрые мысли.

Если все более поздние традиции вряд ли оставили столь глубокий след в истории монголов, то устное творчество бардов, поэтов и рассказчиков послужило своему народу, не только доставляя радость и передавая мудрость. Оно сыграло чрезвычайно важную роль в формировании чувства национальной идентичности. Смешивая легенды и историю, они толковали традиции, воскрешали в памяти корни и начала начал, описывали подвиги героев. Их репертуар был колоссальным, равно как набор инструментов и стилей. В ряде районов Монголии все это еще сохранилось, как в седую старину. У монголов есть эпосы, «длинные песни», «короткие песни» и множество песен между длинными и короткими, песни на каждый случай жизни, песни, прославляющие красоту природы, сражения, героев и лошадей — в особенности лошадей. У них есть свирели, барабаны, губные арфы и скрипки из конских черепов и при этом с не меньшим разнообразием размеров, чем европейские оркестровые инструменты.

Женщины могут петь сильными пронзительными голосами, выводя трели и фиоритуры, похожие на болгарскую или греческую манеру пения, которую хорошо знают любители «мировой музыки». Мужчины часто пользуются таким же исполнительским стилем, но если они из Западной Монголии или из оленеводческих районов к северу, то для них типичны двух — и даже трехтональные рулады, похожие на флейту носовые звуки, которые плывут густым грудным басом. Героические легенды мужчины исполняют низким гортанным голосом. Форма и содержание для каждой местности свои. Некоторые утверждают, что в песнях отражается местный пейзаж и что, например, мелодии Западной Монголии похожи на их скалистые горы с высокими пиками и глубокими ущельями, а степные мелодии протяжны и растекаются волнистым ковылем бескрайних просторов востока Монголии. И к каждому выступлению — отношение самое серьезное. К нему относятся как к ритуалу, соблюдая традиционные формальности, ибо музыка и песня обладают огромной силой. Есть песни, которые изгоняют демонов, есть песни, которые вызывают духов леса, гор и погоды (ни в коем случае не следует свистеть в юрте, так как свист вызывает духа ветра, а в юрте и без того много духов). Из бытующего сегодня музыкального материала мало что сохранилось с XIII века, но нет оснований сомневаться, что позднейшие традиции родились на глубокой и очень разнообразной почве.

Не приходится сомневаться, что у поэтов-певцов, собравшихся в Авраге летом 1228 года, не было недостатка в древних легендах о происхождении их народа. Ныне же появился новый предмет воспевания — возвышение Чингиса, рождение нации, основание империи. Но тогда это было совсем недавним прошлым. События и истории, уже закрепившиеся в фольклоре, все еще представляли собой живую память участников событий. Факт обретал новую форму в поэзии и легендах и, возможно, претерпевал искажения. Наверняка кое-кто из стариков в Авраге ворчал по поводу того, что молодежь ничего не знает. Но это не совсем так.

Самые блестящие и самые лучшие из монгольского Каме лота теперь владели и одним очень важным новшеством. За двадцать лет до смерти Чингис, вождь кочевников, стал имперским правителем. К этому моменту он осознал, что править царством, в состав которого входят города и оседлое население, пользуясь лишь одним устным словом, не получится. Нужны законы и система их применения, нужно вести записи, протоколы. Всего этого не создать, если монголы не научатся писать. Для не умевшего ни читать, ни писать племенного вождя эта мысль была очень смелой, потому что одновременно служила укором его собственному невежеству. Возникал вопрос: какую письменность принять? У китайцев было письмо, но на освоение его требуются годы и годы, к тому-же ни одного монгола силком не заставишь, не то что по желанию, перенять что-либо от презренной нации земляных червей и городских жителей, которых судьбой пред начертано покорить. Некоторым соседним тюркским племенам письменность досталась от предков. Вполне возможно, что Чингису самому доводилось видеть их выбитые на камне надписи. К счастью, у недавно покоренных найманов имелась своя письменность, которую они переняли от уйгуров, живших в области, относящейся к Западному Китаю. Знаки этой письменности располагались вертикальным столбиком, и она пришла к найманам 300 лет назад из Согдианы и считалась письмом и языком народов Центральной Азии, ее лингуа франка с V века. Согдийские же письме на уходят корнями в арамейский язык, который, в свою очередь, является ответвлением древнееврейского. Достоинством найманской письменности и ее преимуществом было то, что она основана на алфавитной системе и легко читается. Чингис велел своим сыновьям адаптироватьее к монгольскому языку и с ее помощью создать аппарат управления империей. Во Внутренней Монголии ею все еще продолжают пользоваться.

В Авраге в 1228 году летописцы и источники оказались рядом. Кому-то пришла в голову мысль, что другого такого случая закрепить легенды и недавние события на бумаге может и не случиться больше и сделать это надо, уделяя главное внимание самым важным событиям монгольской истории — возвышению Чингиса. Так и вышло, что кому-то поручили заняться первым монгольским письменным памятником — книгой под названием «Тайная история монголов». Последнюю точку в ней поставили, как отмечено в ее последнем параграфе, «во времена Великого Собрания, в Год Крысы и в Месяц Косули, когда на Семи Холмах, что на острове Ходо-Арал на реке Керулен, устанавливали дворцы».

Керулен, Хентей — эти названия мало что говорят людям за пределами Монголии. И реку, и горы можно увидеть одно временно с самолета, пролетая над Гоби по пути из Пекина в Монголию. Если незадолго перед посадкой в Улан-Баторе вы выглянете в иллюминатор, то ваш взгляд скользнет на северо-восток по бескрайнему морю травы, на котором вы вдруг заметите едва различимый след автомобиля и одиноким грибом торчащую войлочную юрту. Вдалеке чернеют хвойные леса и высятся белые сверкающие вершины горы Хентей, последние аванпосты сибирских хребтов, вытягивающихся через границу из России в Монголию. Здесь проходит географическая граница между горами и равнинами, где камень уступает место траве, а реки, устремляясь вниз с высоты, постепенно теряют скорость и разбегаются неторопливыми ручейками.

Одна из рек стекает с гор прямо на юг, а потом круто поворачивает к северо-востоку. Эта река, обычно обозначаемая на западных картах как Керулен, монголами называется Херлэн, это одна из трех величайших рек, которые собирают воду со всей центральной части страны. Широкий, стокилометровый изгиб Керулена омывает южную оконечность так называемого острова Ходо-Арал, 4000 квадратных кило метров лабиринтов холмов, сдавленных с краев реками Керулен и Ценкер, которые текут параллельно на протяжении ста или даже более километров. Потом холмы стираются, и начинается царство степей, и Керулен резко поворачивает на северо-восток, образуя гигантский изгиб, который только возможно вообразить себе, и тут же две реки сливаются около Аврага. Отсюда широкая долина уходит на северо — восток в самое сердце Чингисовых мест. Горы, реки, эта долина и особенно вот этот примечательный кусочек пастбищ образуют сердце Монголии, район, который немногим более 800 лет тому назад стал колыбелью племени их величайшего вождя и всей их нации, потому-то летом 2002 года я сел в машину и поехал посмотреть на него.