Чингисхан

Цзинь переживала апокалиптические времена. Тысячи солдат полегли на полях сражений, монголы отбирали продовольствие, крестьяне голодали. В осажденных крепостях обороняющиеся становились каннибалами. Бейджин сотрясали политические междоусобицы. Честолюбивый императорский любимчик и сумасбродный военачальник Чжи Чжун был прощен за катастрофическое поражение при Хуань Эрцзуй и, чтобы показать всем, что ни во что не ставит монгольскую угрозу, предался увлечению охотой в окрестностях столицы, для чего использовал собственную частную армию. Монголы приблизились, и тогда он понял, что такое ухарство до добра не доведет и может оказаться самоубийственным, но полагаться на ненадежную волю своего императора у него не было никакого желания. Он устроил заговор, перебил 5000 солдат, охранявших Запретный город, убил императора, посадил на трон марионетку, а себя провозгласил регентом, по поводу чего устроил пир, собрав на него самых знаменитых и красивых куртизанок города.

Когда через два месяца монголы окружили город, Чжи Чжун направил против них 6000 солдат, пригрозив смертью их командиру Гао Чи, если он не сумеет справиться с монголами, чего сделать Гао Чи не смог. Он понимал, что его ждет верная смерть, и решил опередить Чжи Чжуна. Захватив с собой небольшой отряд, еще до того, как известие о поражении достигло города, он подстерег Чжи Чжуна и отрубил ему голову. С отрубленной головой регента Гао Чи прибежал к императору и признался во всем. Император настолько об радовался избавлению от железной хватки самозванца-регента, а может быть, настолько испугался при виде ужасного зрелища отрубленной головы, что тут же сделал Гао Чи командующим войсками империи.

От империи к этому времени мало что осталось. Император оказался запертым в своей столице, большинство городов застыли в ужасе от страха, и Чингису было достаточно выслать небольшое войско, чтобы опустошать страну и захватывать города. Его армия все еще оставалась армией кочевников, у нее не имелось тяжелого осадного снаряжения, но Чингис воспринимал уроки. Монголы пользовались жестокостью, как другие катапультами. Выстроив перед собой тысячи пленных, они гнали их перед рядами штурмующих. Осажденные часто, узнавая родственников в копошащейся у стен массе, не находили в себе силы убивать близких людей и капитулировали. Таким образом разделенная на три колонны стотысячная армия двигалась на юг и запад к Желтой реке и на восток к Тихому океану, сравнивая с землей города на своем пути. Площадь, захваченная Чингисом, составила прямоугольник в 750 километров длиной и 450 километров шириной — территорию размером с Германию. «Повсюду к северу от Желтой реки, — писал китайский биограф велико го монгольского полководца Мукали, — стояли клубы пыли и дыма, и дробь барабанов слышалась на небесах». За два месяца нынешние провинции Шаньси, Хэбэй и Шаньдун превратились в руины.

Но Бейджин держался, так как еще за сто лет до этого его превратили в неприступную твердыню. За пределами городских стен построили четыре форта-деревни, в каждом имелись собственные зернохранилище и арсенал, и каждый был соединен со столицей подземным ходом. В этих фортах спрятались военачальники и вельможи, и с ними по 4000 солдат в каждом. Стены крепости, толщиной 15 метров у основания, защищались тремя рвами, питавшимися водой из озера Куньмын. Крепость была построена в форме прямоугольника с периметром в 15 километров. Зубчатый парапет возвышался над землей на 12 метров, стены имели 13 ворот и сторожевые башни каждые 15 метров, всего их насчитывалось 900 штук

Защитники этих основательных оборонительных сооружений располагали не менее серьезным вооружением. Двойные и тройные арбалеты стреляли трехметровыми стрелами на километр (эти поразительные данные были засвидетельствованы персидским источником во время нападения монголов на замок ассассинов в 1256 году). Другой осадный лук времен Тан мог стрелять семью видами стрел на 500 метров, и они «пробивают все, во что бы ни попадали, даже городские стены и валы». Роль артиллерии выполняли катапульты, которые называют «боевой рогаткой», они были установлены на подвижной платформе с рычагами до 10 мет ров длиной, на одном конце которых нагружали камни, а другую оттягивали канатами. Команда из шести человек под руководством «артиллериста» со стены могла, натянув канаты, швырнуть 25-килограммовый булыжник на 200–300 метров. Все это оружие могло быть приспособлено для стрельбы широким набором зажигательных снарядов, ибо шли первые пробы применения пороха в военном деле. Горящие стрелы, выпускаемые осадными луками, зажигательные ядра, забрасываемые боевыми рогатками — некоторые делали из воска, если они должны были гореть медленно, другие со специальными острыми шипами, чтобы те застревали в дереве, иные, изготовленные из керамики и наполненные расплав ленным металлом, — все они были предназначены для поджигания штурмовых лестниц и осадных башен. Китайцам было известно, как очищать сырую нефть и получать нафту, которую можно было разбрасывать в горшках или бутылках, наподобие коктейлей Молотова. Они умели также перегонять нефть и пользоваться ею, как пользовались «греческим огнем» в Европе. Устав 1044 года описывает грубый, но эффективный огнемет: трубу, наполненную греческим огнем, можно было поджигать с помощью пороховой камеры и разбрызгивать горящую смесь на головы штурмующих. Возможно, китайцы применяли и «ядовитые дымовые бомбы», наполненные химикалиями или экскрементами. Это оружие не только сдерживало монголов, но и служило учебным пособием. Для того чтобы брать и удерживать города, следовало овладеть этим оружием с помощью пленных и перебежчиков.

Осада Бейджина длилась почти год, до весны 1214 года. Это было трудным временем для монголов, у которых, как рассказывали, разразилась какая-то эпидемия, у них закончились припасы и расцвел каннибализм (впрочем, сообщения об этом исходили из немонгольских источников, многие из которых намеренно преподносили монголов в самом невыгодном свете). К весне положение защитников крепости было еще хуже. Чингис предложил снять осаду: «Небеса настолько ослабили тебя, — передал он императору, — что, если бы я к тому же напал на тебя в твой трудный час, что подумали бы обо мне Небеса?» Естественно, императора еще нужно было убеждать: «Какие условия ты предложишь, чтобы я мог успокоить моих командиров?» Это было предложение, от которого император не мог отказаться. Он согласился отдать дочь, 500 мальчиков и девочек, 3000 лошадей и порази тельное количество шелка — 10 000 «свертков» (в развернутом виде их совокупная длина составляла около 90 километров ткани). Обещая уйти с миром, Чингис приказал своим нагруженным награбленным добром войскам возвращаться на север, в ожидавшие их степи.

Цзиньский император получил горький урок. Окруженный разоренными областями, с постоянной угрозой нападения кочевников, теперь уже научившихся осадной войне, Бейджин не мог более считаться неуязвимым. Изобиловавшая проломами и обветшалая Великая стена, теперь уже не столько символ вековой мощи, сколько свидетельство бессилия, больше никогда не защитит от таких, как Чингис. В безопасности можно чувствовать себя только за настоящей географической границей между Срединным царством и кочевниками. Он решает перенести столицу не в Маньчжурию, родные места Цзинь, а подальше на юг, в древнюю китайскую столицу Кайфэн. Цзинь окончательно порвут со своими юрченскими корнями и бесповоротно заявят себя китайцами.

Это было колоссальное предприятие. Источники говорят о 3000 нагруженных сокровищами верблюдах и 30 000 телегах с документами и царским имуществом, два месяца двигавшихся по 600-километровому пути на юг в поисках укрытия за Желтой рекой. Получилось наоборот. Около 2000 воинов императорской гвардии были киданями из Маньчжурии, и для них переезд на юг был признанием слабости, им, конечно, не улыбалось забираться еще глубже в китайские земли, отдаляясь все больше от домов предков. Отойдя от Бейджина километров на пятьдесят, они подняли бунт, поскакали назад, раскинули там свои юрты и послали гонцов к Чингису с просьбой принять их под свою защиту.