Бедржих Сметана

Карел Гавличек был немного старше Сметаны, но уже в школьные годы поражал всех необыкновенной смелостью взглядов, точностью и прямотою суждений. Физически крепкий, с неукротимым, буйным нравом, Гавличек везде был первым — и в драке, и в любой игре, и на собраниях студенческого кружка. Юный Сметана быстро попал под влияние этой сильной, незаурядной личности.

В доме, где жил Бедржих, часто собирались гимназисты. С неизменной гитарой через плечо приходил туда и Гавличек. По всем этажам тогда раздавалось пение. Задорные шуточные напевы старых традиционных студенческих песен сменялись песнями лирическими, а те, в свою очередь, уступали место политическим. Особенно популярны были песни, связанные с польским восстанием 1830–1831 годов.

Чехи пристально следили за освободительной борьбой польского народа, втайне надеясь, что победоносный исход ее пробудит дремлющие силы в стране и тем приблизит освобождение от ненавистных Габсбургов. В знак солидарности с польскими повстанцами чешские студенты некоторое время даже носили синие польские шапочки. И когда царское правительство жестоко расправилось с восставшими, чехи переживали эту кровавую трагедию как личное горе.

Много песен, воспевших подвиги польских повстанцев, знали чехи. Текст одной из них — «Присяга тысяч» — был особенно созвучен чувствам чешской молодежи, и Гавличек решил перевести его. Тогда он только начинал пробовать свои силы на литературном поприще. Впоследствии из-под его пера вышло много оригинальных произведений и переводов, в частности чешский перевод нескольких сочинений Гоголя.

Пели гимназисты и песню Шкроупа «Где родина моя». Эта песня слепого музыканта Мареша из пьесы «Фидловачка» Йозефа Кайетана Тыла звучала уже тогда во всех, даже самых отдаленных уголках страны.

Но не только песнями занималась молодежь. На заседаниях «парламента», как называли гимназисты свои собрания, горячо обсуждалась судьба несчастной родины и пути ее освобождения. О возвращении самостоятельности и независимости отечеству мечтало новое поколение. Юные и пылкие, они откликались на каждое проявление стремлений человека к свободе, приветствовали любое революционное выступление. Карел Гавличек, организатор и идейный руководитель кружка, смело говорил о том, о чем многие тогда боялись даже думать.

Слушая Гавличка, Бедржих тоже начинал мечтать о будущем, о том времени, когда он станет музыкантом и будет играть в больших городах, объездит всю Европу. Как Моцарт! А потом вернется домой и начнет сочинять. Много красивых мелодий напишет он. И обязательно оперы. Конечно, на чешском языке. Гавличек обещал научить его писать по-чешски. В своей музыке он воспоет гуситов и Бланик. Да, непременно Бланик! «Если бы проснулись, наконец, спящие рыцари и прогнали Габсбургов, тогда никто не посмел бы заставить чехов учить ненавистный немецкий язык, — думал Бедржих. — И на улицах чехи не прекращали бы беседы при виде полицейского, а учитель истории не уводил бы учеников за город, чтобы там рассказать о героях-гуситах, защищавших родину от захватчиков…»

Однажды вечером Гавличек пришел особенно возбужденным. Он рассказал, что его отец только что вернулся из Праги. Там уже издаются книги и журналы на чешском языке, а по вечерам в домах устраиваются «декламованки», на которых чешские поэты и артисты декламируют стихи на родном языке. Карел уверял, что Чехия скоро проснется, проснутся ее богатыри. В Праге уже началось это пробуждение. И он, Карел, в будущем году непременно поедет в столицу и будет там продолжать учиться.

«Счастливый! — думает Сметана. — Он увидит Прагу и Градчаны. Быть может, послушает оперу Шкроупа «Дротарь». Шиндларж говорил, что это замечательное сочинение».

Одноклассник Гавличка Франтишек Бутула тоже объявил, что с будущего года будет учиться в Праге. Бедржиху делается грустно. Бутула считается чуть ли не самым лучшим музыкантом среди гимназистов. Он виртуозно играет на скрипке и умеет быстро и хорошо делать переложения различных сочинений для этого инструмента. Они с Бедржихом часто вместе музицировали.

Если уедут Гавличек и Бутула, то в Немецком Броде станет совсем тоскливо. Шиндларж советует и Бедржиху переезжать в Прагу. Говорит, что там есть консерватория, в которой он мог бы учиться музыке. Но Шиндларж не знает, что отец Бедржиха не разрешит ему заниматься музыкой, пока он не окончит гимназии. Об этом нечего и мечтать. Но, может быть, все же попытаться? Ведь все равно в какой город ехать. Прага только немного дальше. А что, если попросить отца?

ПРАГА

Трудно было уговорить Франтишка Сметану отпустить сына в Прагу. Помогла мать. Она не переставала втайне мечтать о том, что ее старший сын, ее милый, впечатлительный, тонко чувствующий Бедржих станет знаменитым музыкантом. Барбара знала о занятиях сына с Шиндларжем и надеялась, что в Праге он сможет совершенствоваться в музыке. Ей удалось убедить мужа отпустить сына в столицу, где он, конечно, получит более обширные знания, чем в провинциальном городке. Ради этого не стоило жалеть денег. И Франтишек Сметана сдался. Собрав нужную сумму, он сам отвез Бедржиха в Прагу.

Тысячелетняя Прага! Это звучит как песня для слуха каждого чеха, затрагивая самые нежные струны его души. Прага — сердце страны, гордость всего народа. Точно пики, вонзаются в небо ее остроконечные башни. Целый лес их! Недаром Прагу зовут «стовежатой» — стобашенной. Куда ни посмотри, везде высоко поднимается каменное кружево готических храмов. Но выше всех вознеслись ажурные пирамиды Градчан — этого своеобразного кремля.

Золотая Прага! Как зачарованный бродил по ее улицам Бедржих. Средневековая ратуша и великолепные дворцовые ансамбли, возведенные зодчими в эпоху Возрождения, Карлов мост, украшенный многочисленными скульптурами, и тяжелые замки аристократии, затейливые решетки парков, и изящные летние павильоны и храмы. И среди всей этой неповторимой красоты, созданной на протяжении многих веков, величественно и спокойно катит свои воды Влтава…

По совету отца Бедржих поступил в четвертый класс так называемой академической гимназии. Не случайно выбрал Франтишек Сметана эту гимназию. Старейшее учебное заведение страны вело свою историю со времен основания Карлова университета. Здесь еще сохранялись — насколько, конечно, позволяли школьные законы того времени — традиции чешской народной школы. Возглавлял гимназию Йозеф Юнгманн, крупный ученый-будитель, всю жизнь посвятивший распространению и обогащению чешского языка. Монументальный пятитомный чешско-немецкий словарь, многочисленные историко-литературные и филологические труды, переводы произведений западноевропейской литературы на чешский язык — вот неполный перечень работ этого ученого-патриота. Под его руководством и должен был обучаться Сметана.

К сожалению, Бедржих мало использовал эту блестящую возможность. Уехал отец, и поток новых впечатлений захлестнул юношу. Ведь ему было тогда только пятнадцать лет! Бедржиха увлекали исторические памятники и музеи. В такой же степени занимала его работа лодочников на Влтаве. Проходя по улицам, он останавливался, чтобы внимательнее рассмотреть лепку, обильно украшавшую какой-нибудь дом. На Староместской площади он заглядывался на Орлой, восхищаясь изобретательностью мастера, соорудившего эти всемирно известные часы еще за два года до открытия Америки. Часто пропускал Бедржих уроки, чтобы послушать в храме орган, когда играл там какой-нибудь прославленный кантор. А порой, бросив учебники, спешил на концерт.

Музыкальная жизнь столицы была очень интенсивной. Концерты — симфонические, вокальные, камерные — сменяли один другой. Сметана всех хотел видеть, все слышать, и пока у него были деньги, оставленные отцом, не пропускал ни одного концерта. Звучала ли музыка Моцарта, Бетховена или кого-нибудь из первоклассных итальянских и французских мастеров, исполнялись ли сочинения новых композиторов, имена которых он тогда впервые слышал, — все в одинаковой степени интересовало юношу. Бедржих с жадностью поглощал все, не задумываясь над тем, что на школьные занятия совсем не оставалось времени.