На расстоянии крика

– Андре-еэ-ей!

Ему казалось, что он целую вечность слышит этот по-детски тонкий голос. Он напрягал всю свою волю, пытаясь узнать его, но глухой, идущий из глубин мозга гул мешал ему сосредоточиться.

Сознания коснулись знакомые резкие звуки. Они вернули Андрея из забытья. Где-то рядом стреляли.

Седой почувствовал, что скользит по леднику, перевернулся на живот, раскинул руки и ноги в стороны, цепляясь за малейшие неровности, мелкие ледяные заусенцы. Спас его скрытый под снегом заструг, образовавшийся от натеков с тающего днем снега.

Андрей разлепил запухшие от удара глаза и сквозь красный туман увидел идущего по краю ледника Айсфогеля. Гестаповец шел, вытянув вперед руки, как слепой. В одной из них Седой заметил сверкнувший тонкий длинный клинок. Вдруг он остановился и стал торопливо снимать ранец.

"Сейчас он поищет лицом солнце, развернется и выбросит ранец в пропасть. В нем микропленка... тысячи адресов и явок... Где же Лотта? "

Седой попытался приподнять голову. Близкий выстрел заставил его вздрогнуть. Андрей успел зафиксировать в сознании падающую фигуру гестаповца и впал в забытье.

...Он пил, захлебываясь, горячий кофе прямо из термоса, Лотта с улыбкой смотрела на него, потом тихонько засмеялась, прикрыв рот ладонью.

– Ты чего?

– Ты рыжий, Андрюша... Я все думала, какой ты, с головы – седой... не поймешь. А борода выдала... Рыжий...

Андрей провел рукой по щеке – трехдневная щетина сухим репейником обметала подбородок и скулы – и тоже засмеялся мелким тугим смешком, держась обеими руками за голову, потому что смеяться было больно.

– Хочешь, я прочту тебе стихотворение Пушкина?

– Зачем?

– Я давно ни с кем не говорила по-русски, Андрюша.

– Наговоримся еще, – посмеиваясь, сказал Седой, – спускаться вниз, считай, сутки.

– Нет, ты послушай. И не смейся. Так нужно... мне.

– Закурить бы сейчас, – пробормотал разведчик.

– Кури. И слушай... – Лотта протянула ему пачку сигарет. – Я нашла их в ранце вместе с контейнером... А это тоже трофей. – Она щелкнула изящной зажигалкой.

После первой же затяжки у Седого закружилась голова.

Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле...

Лотта читала негромко, без особого выражения, словно вела беседу:

Проглянет день как будто поневоле

И скроется за край окружных гор.

Пылай, камин, в моей пустынной келье;

А ты, вино, осенней стужи друг,

Пролей мне в грудь отрадное похмелье,

Минутное забвенье горьких мук...

Ирония возвращалась к Седому вместе с привычным ощущением силы и легкости. Он видел летящий мрамор высокого неба, маленькое облачко, коснувшееся солнца, светящееся и трепещущее, слышал, как вздрагивали продрогшие ели на склонах, наполняя воздух тонким звоном, и каждой клеткой усталого, намучившегося тела ощущал жизнь, ее биение и власть.

– Помнишь наизусть? – усмехаясь, спросил он. – По литературе пятерка была?

– Была, – как эхо, грустно отозвалась Лотта.

Они помолчали. Лотта поднялась первой.

– Андрей... – глухо и строго произнесла она. – Теперь слушай меня внимательно и не перебивай. Ты начнешь спуск через полчаса, как я уйду к перевалу. Будь осторожен – в горах могут бродить "эдельвейсы". Возьмешь мой вальтер и две обоймы. Если что... контейнер уничтожить любой ценой. В старой хижине, что на левом склоне хребта, – ты ее видел, когда мы поднимались в группе к спасательной станции, – тебя ждет человек. Его зовут Игнаци. У него для тебя одежда, австрийский паспорт на имя Питера Гешнера, венского служащего, приехавшего в Филлах навестить брата. Он же скажет, где хранить контейнер. Ни в коем случае не держи его при себе. Американцы если не сегодня, то завтра будут в Филлахе. Первое время поживешь у моего человека. Он антифашист, потерявший, всех близких в Маутхаузене. Проверок бояться не нужно. Документы настоящие. Как только представится возможность, выедешь в Вену. Микропленка останется в тайнике. Нельзя рисковать... Это приказ Центра.

– Ясно, – сказал Седой, – а все же... могли бы вместе...

– Нельзя, Андрей... Война для нас не кончится и после салютов Победы... Мы сделали одно дело из тысячи... Ты разведчик и все понимаешь... До свидания... Большой привет Сухову и генералу. Он захочет увидеть тебя еще раз. Низкий поклон Москве... – Голос ее дрогнул. – И Малой Бронной...

Они обнялись.

Она спускалась с ледника по его следам и, когда достигла каменистой площадки, обернулась, крикнула:

– Я сама найду тебя в Москве... Слышишь?

– Слышу, – тихо сказал Седой.

Она шла по острому гребню, ведущему к перевалу. Ее силуэт долго вырисовывался на фоне синего неба. Потом он исчез.

Седой отвернулся, внимательно оглядел в бинокль склоны, вскинул ледоруб и сделал первый шаг с ледника.